Must read: «Я» значит «ястреб» Хелен Макдональд

В издательстве «АСТ» вышел роман «Я» значит «ястреб» Хелен Макдональд, признанный книгой года газетой New York Times и журналом Time. В центре сюжета история женщины, которая пытается смириться с кончиной отца. Героиня находит необычный способ справиться с горем — она приручает и дрессирует дикого ястреба, постепенно проникаясь умиротворенной красотой окружающего мира. Bazaar.ru публикует отрывок из новинки. Я сидела в поезде, зажав в руках папку с речью, и от радиатора было жарко ногам. За окошком чувствовалось морозное дыхание зимы. Бумажно-белые небеса. Сверкающие льдом деревья. Пустые поля, словно с подсветкой, которые становились все уже и короче по мере разрастания города. Потом я со своей папкой оказалась в церкви и глядела на сотни ног на черно-белом полу, на сотни плеч, галстуков и острых воротничков, на края юбок и гулко цокающие черные каблучки. Забеспокоилась, что, наверное, оделась недостаточно хорошо. Черное хлопчатобумажное платье, купленное в магазине «Дебенхем». Может, оно не годится для такого случая? Почему я не пошла и не купила что-нибудь более подобающее? Что-нибудь дорогое, элегантное, с четко обрисованными контурами. Лишь через несколько секунд я поняла, что мои переживания совсем не связаны с одеждой. Я села на скамью между мамой и братом, взяла их за руки, и голова закружилась от любви и печали. Рядом сидели моя тетя и девушка брата с родителями. Мы были одной семьей. Правда, одной семьей. Я оглянулась посмотреть, кто будет выступать. Вот Рон Морганс и Аластер Кемпбелл — они работали с папой много лет. А дальше Джереми Селуин, тоже фотограф, кусая губы, следит, как церковь заполняется народом. Сжимая речь в руке, я подошла к кафедре. Я прочла столько лекций, провела столько семинаров. Конечно, выступить мне будет нетрудно. Но оказывается, я ошиблась. Меня охватил страх. Чтобы удержаться на ногах, пришлось ухватиться за края деревянной кафедры. «Как быть? Не надо смотреть на публику, — подсказывал внутренний голос. — Представь себе, что в церкви никого нет». Но вдруг вклинился другой голос: «Посмотри на собравшихся». И я посмотрела. Сотни лиц. Папины коллеги, друзья. Страх тут же исчез. Больше мне нечего было бояться. И я начала говорить. Стала рассказывать о папе. Немного о его детстве. Потом сказала, что он был удивительным отцом. Напомнила о его нелепой привычке ходить исключительно в костюмах, хотя иногда он делал себе поблажки и по выходным не надевал галстук. Рассказала, как во время нашей поездки в Корнуолл, когда папа собирался фотографировать полное солнечное затмение, мы стояли на берегу под темнеющим небом и к нам подошел человек в длинном белом одеянии и с серебряной диадемой на голове. Он заявил, что является реинкарнацией короля Артура. — Чего это вы вырядились в костюм? — удивленно спросил он отца. — Видите ли, — ответил тот, — никогда не знаешь, кого встретишь. А потом я рассказала историю, которую, как надеялась, поймут все собравшиеся. Отец, еще совсем мальчик, стоит у забора и смотрит в небо. Перед ним аэродром Биггин-Хилл, и папа наблюдает за самолетами ВВС Великобритании. Ему лет девять? Десять? Он фотографирует висящим на шее дешевеньким «Брауни» каждый садящийся и взлетающий самолет, а после записывает номер в тетрадь со спиральным корешком. Становится поздно. Пора уходить. Но вдруг мальчик слышит совершенно незнакомый звук, гул какого-то неизвестного двигателя, и — да, вот оно! — вот мгновение, о котором он мечтал. Он вглядывается в небо и видит посадочные огни... чего? Что это такое? Он не знает, что это за летательный аппарат. Такого нет ни в одной из книг. Он делает снимок и записывает номер в тетрадь. Это гость из будущего: новый американский самолет. Для юного воздушного наблюдателя пятидесятых годов это то же самое, что увидеть воочию Святой Грааль. Когда я писала свою речь, все еще немного оглушенная нападением Мэйбл, моя рука потянулась к телефону: я хотела позвонить, чтобы узнать у папы, какой же модели был тот самолет. И тогда на мгновение весь мир вновь стал для меня черной дырой. На плечо мальчику легла рука и чей-то голос сказал: «Пойдем-ка со мной, приятель». Его притащили в помещение охраны и втолкнули в дверь. Из-за стола поднялся хмурый человек с усами, похожий на сержант-майора, наорал на него, выдрал страничку из тетради, скомкал ее и выбросил в корзину для бумаг. Снова принялся орать, открыл крышку фотоаппарата, засветил пленку, выдернул серпантин прозрачно- го ацетата и швырнул туда же, в корзину. «Я ревел, как белуга, — вспоминал папа. — А они приказали: «Иди домой и забудь, что ты здесь был. Ты ничего не видел». Меня выпихнули за ограждение, и я стоял с тетрадкой и фотоаппаратом весь в слезах. Но потом перестал плакать, потому что кое-что придумал. Что-то из «Дика Бартона» или «Орла». Может, когда писал, я достаточно сильно надавил на карандаш?» Папа заштриховал грифелем следующую страницу, и на сером фоне проявились белые буквы с вырванной страницы — номер секретного самолета. Отец рассказывал, что сразу же утер слезы, радостный вскочил на велосипед и помчался домой. Я села оглушенная. Солнечный свет из окна. Что-то происходило: одно, другое. До боли прекрасное пение хора. Молитвы каноника. Траурные речи, в которых превозносилось папино профессиональное мастерство. Аластер Кемпбелл вышел к кафедре и прочел стихотворение Вордсворта «Сонет, написанный на Вестминстерском мосту», предварив его небольшой речью, в которой он особенно подчеркнул, что мой отец был «хорошим человеком». Это меня сломало. Я не ожидала такого. Именно такого. Все пели псалом «Иерусалим», и я заставляла себя раскрывать рот, но ничего не могла выдавить, кроме обрывочного шепота. Потом, когда мы уже стояли во дворе под деревьями, ко мне приблизился молоденький паренек в лиловом вязаном джемпере, с запотевшими очками на носу и, ужасно волнуясь, сказал: «Вы меня не знаете. Я тут ни с кем не знаком. Одни знаменитости. Но я хочу сказать, что... знаете... я сам теперь фотограф. Работаю, зарабатываю. Я переехал в Лондон, чтобы стать фотографом, хотя толком не понимал, за что взялся. И однажды, когда я фотографировал по работе, мы встретились с вашим отцом и разговорились. Он дал мне столько дельных советов. Очень помог. Его никто не заставлял, он сам. Просто спас меня. Он был потрясающий...» Парень не знал, как закончить, и, смутившись, замолк. Я шагнула к нему и обняла, потому что у меня тоже не было слов. Подходили еще люди и говорили о папе. Собралась вся «старая гвардия», фотографы шестидесятых. Наконец я смогла посмотреть на авторов, чьи имена мне так часто случалось видеть в подписях под фотографиями. Они сказали, что им понравился мой рассказ. Им приятно было услышать, что отец — прирожденный журналист. Что мальчик в коротких штанишках уже тогда ничуть не отличался от человека, которого они знали, человека, который всегда сделает снимок, всегда вырвет свою историю из пасти неудачи. После церкви поминки продолжились в Пресс-клубе. Выпивали. Наливали снова и снова. Люди становились все более общительными, спешили рассказать мне каждый свое. Чем больше они пили, тем путаннее звучали их рассказы, а объятия и поцелуи не всегда достигали цели. — Еще рюмочку? — спросил меня один газетчик. — Что-нибудь безалкогольное, — попросила я. Он ушел и вернулся с огромным бокалом вина. — Э-э, мне хотелось бы чего-нибудь безалкогольного, — в замешательстве повторила я. — Я вам и принес. Разве это алкоголь? Я уходила с поющим сердцем. Мне казалось, что наша семья увеличилась человек на двести и что все будет хорошо. «Да благослови тебя Бог, отец! — ду- мала я. — Я всегда считала, что ты человек-легенда, а теперь знаю, что так оно и есть». Хелен Макдональд, «Я» значит «ястреб». Издательство «АСТ». Перевод: Н. М. Жутовская.

Must read: «Я» значит «ястреб» Хелен Макдональд
© Bazaar.ru