Александр Снегирев: “Писатель, как врач и священник, должен быть безжалостным”

Сегодня он – один из самых популярных и востребованных авторов, а также заметная фигура в литературном журнале “Дружба народов”. Ревизор.ru поговорил с писателем о важности литературных премий, творческих экспериментах и том, что отличает хороший текст от плохого. Александр, вы уже два года являетесь заместителем главного редактора литературного журнала времен “Дружба народов”, известного еще с советских времен. Раньше “толстяки” определяли лицо литературы, а сейчас как? Нужны ли они сегодня? Многие говорят, что толстые журналы не нужны, я убежден в обратном по одной простой причине. Толстые журналы – это литературная лаборатория, а без лабораторий не может существовать никакая промышленность, никакой мейнстрим, в том числе литературный. Вот написали вы рассказ, а его негде опубликовать. Вы, конечно, можете его повесить где-то в интернете, но в Рунете пока нет намоленной уважаемой площадки, куда бы читатели и критики целенаправленно приходили за короткой и экспериментальной прозой. У каждого продукта есть аудитория. И на данный момент читающая интеллектуальная аудитория сконцентрирована на толстых журналах. Вы спросите, зачем нужен именно искушённый читатель? Почему бы не отдать всё на суд лайкам в соцсетях? Очень просто, массовый вкус бывает, мягко говоря, не всегда точен, как, впрочем, и элитарный. Поэтому “толстяки” и нужны – для гармоничного развития, чтобы не нарушать этот баланс. Я часто живу в деревне около леса. И в лесу вижу простую вещь – есть большие деревья, а есть маленькие, подрастающие. Они называются подлесок. Так вот толстые журналы являются подлеском. Если не будет подлеска, то через какое-то время, когда большие деревья в виде писателей-тяжеловесов по тем или иным причинам посохнут, им никто не придет на смену. Чем вызваны такие низкие тиражи сегодня? Снижение тиражей объективно. Внимание людей сместилось к зрелищам, а многие читатели предпочитают электронные книги. Я, кстати, один из таких. Что касается нашего журнала, то львиная доля тиража распространяется через подписку, а это уже существенное ограничение. С одной стороны, это печально, а с другой – естественно для специализированного издания. На него подписываются библиотеки по всей стране и за границей. А тираж колеблется в зависимости от наполненности номера – вокруг 1-2 тысяч экземпляров. Сейчас у всех “толстяков” такая ситуация. Это нормально, это позволяет нам присутствовать на литературном поле и с любопытством смотреть в будущее. Одновременно мы планируем развивать интернет-лицо нашего журнала – не столько сайт делать, сколько всесторонне продвигать его в интернете. Фото: http://uinp.info/ Как вы оцениваете уровень текстов, которые приходят для публикации в “Дружбу народов”? Казалось бы, никто не интересуется литературой, все живут где-то в другом пространстве, при этом огромное количество желающих опубликоваться, и среди них хватает настоящих талантов – меня это поражает! За роман “Вера” вы получили “Русский Букер”. Ваша жизнь сильно изменилась после премии? Изменилась, конечно, по нескольким направлениям. Я приобрел другой литературный статус, точнее говоря, премия мне его придала. Мне нужно отвечать на большее количество вопросов, чем раньше – вопросов журналистов, организаторов книжных салонов, вопросов читателей, и всех, кто хочет меня пригласить для выступления в разные уголки нашей страны… Премия работает как реклама: я превратился в товар более востребованный, чем был раньше. Потом премия, что называется, обязывает. Теперь, что ни сделаешь, скажут: “Ну вот, “Букер” дали незаслуженно…” или наоборот: “Смотрите, а “Букер”-то он не зря получил”. Ни в коем случае нельзя позволять награде становится компасом, направляющим твое движение. Надо делать то, что ты всегда делал, оставаться самим собой, сохранять бесстрашие и не думать об ответственности. Искусство – отвязная стихия. Писателю важно, чтобы его произведения были отмечены литературными премиями? Разумеется, это же награда, похвала, и все мы нуждаемся в похвале. Одно дело, когда тебя хвалят близкие люди, а тут чужие, независимые эксперты сочли твою работу лучшей. Это очень серьезно. И очень приятно. Фото с личной странички писателя в Фейсбуке Когда придумывали “Веру”, планировали написать роман? У вас уже был примерный объем, план произведения? “Веру” я начал писать со сцены, которая в итоге оказалась почти в конце романа. Там главная героиня обнаруживает потайную дверь из своей квартиры в какую-то другую, у неё начинается раздвоение реальности. Эта сцена пришла мне в голову, когда я размышлял о психическом и эмоциональном состоянии одной близкой знакомой. Я написал эту сцену, потом мне захотелось приписать к ней ещё кое-что. Потом еще писал и писал, получился здоровый для меня роман – 12 авторских листов. В процессе редактуры 5 листов выкинул. Вообще, я не планировал никакого романа, скорее, повесть, даже рассказ. Хотелось мне какие-то переживания свои оформить. Когда мне что-то нравится, мне хочется это записать. Вера – это реальная женщина или, скорее, персонаж, придуманный вами? Это персонаж, состоящий из документальных наблюдений плюс моя фантазия. Я даже кое-какими собственными чертами её наделил. Фото с личной странички писателя в Фейсбуке Получается, что ваш текст – это все-таки авторская фантазия? Это внутренний диалог-предположение, а что, если будет вот так. Это осознанная вдумчивая работа с фактами, фантазиями и вариантами развития событий. Проза – очень трудоёмкий процесс, требующий сил, упорства и самодисциплины. Когда пишешь, потом проходит время, даже недолгое, и ты понимаешь, что не можешь отличить, что придумал, а что заимствовал из жизни. Это не кокетство, это на самом деле так. Я буквально вчера об одной ситуации удивлялся, неужели со мной такое и в самом деле произошло, а потом вспомнил, что я это написал от первого лица в книжке “Тщеславие”. На самом деле этого никогда не было, я это придумал, но в моей голове теперь это существует как реальный, имевший место случай. В ваших текстах вы часто описываете живопись, архитектуру, в той же “Нефтяной Венере” художественная картина двигает сюжет, является его основой. С чем это связано? С детства я увлечен изобразительным искусством – закончил художественную школу, проучился два года в архитектурном институте. Долгое время планировал связать с изобразительным искусством свою жизнь, но охладел. В юности, знаете, то одно, то другое кажется интересным… Живопись, графика, изобразительное искусство для меня до сих пор остается очень важной сферой жизни. Поэтому появление в моих текстах аллюзий, живописной тематики или художественных терминов неслучайно, я это очень люблю. Фото: Наталья Короткова О чем пишете сейчас? Пожалуй, я работаю над своеобразным романом, хотя я никогда до конца не знаю, что делаю. Я вызываю в этот мир стихию, а уж как её назвать – пусть думают редакторы и критики. По объему это роман. Там такая замысловатая ткань повествования, где вымысел и реальность сплавлены. События происходят в течении суток в загородном доме. Строго говоря, описан быт семьи в рамках одного дня. События происходят в нескольких мирах: в реальности, в фантазиях и воспоминаниях, и в мистическом пространстве. Вот пока все, что можно сказать об этом. Надеюсь, он уже входит в завершающую стадию, потому что я устал с ним возиться. Когда пишете, вы испытываете наслаждение от процесса создания текста? Да, это всегда связано с удовольствием, всё равно что любовью заниматься или классную картину в галерее разглядывать. Когда что-то получается, долго возишься, возишься, думаешь – вот уже закончил. Потом приходит идея, ты понимаешь, что все надо переделывать, но тогда результат будет еще лучше и это то, к чему ты долго интуитивно шел. Это, конечно, всегда удовольствие - не от того, что это принесет деньги, славу, похвалу критиков, а удовольствие другого порядка – от того, что ты нащупываешь какую-то правду. В конечном счете абсолютное искусство – это максимальное приближение к правде. Наверно, это со скульптурой можно сравнить, когда ты отскребаешь лишнее и обнаруживаешь абсолют. Вы много читаете чужих текстов. По каким параметрам понимаете, что текст хороший? Меня цепляет ощущение, с одной стороны, мастерства, с другой - искренности. Есть искренность в текстах, и она видна. Есть неклишированность мышления, неклишированность сюжета. Ты чувствуешь свободу полета фантазии автора, когда автор пишет так, что плевать он хотел на вашу реакцию. Это очень круто. И ты подчиняешься этой магии, понимаешь: да, перед тобой – Бог… Потому что Бог не ищет оправданий. Он или она знает, что это единственно правильный путь. Это не отменяет, кстати, сомнений, которые могут одолевать писателей – они могут делать шаг вперед и два назад. Но присутствие мощи, которая есть внутри, которую они выпустили и не бояться ей следовать, всегда ощущается. И ещё мысль. Без мысли искренность с мастерством долго не протянут. Вокруг полно искренних и трудоспособных идиотов. Мастерство, искренность, мысль – вот что главное. Фото: https://snob.ru О чем стоит писать, чтобы быть замеченным на литературном Олимпе? Надо найти в себе или в мире то, что вам реально нравится. Чтобы не быть фальшивым, нужно не притвориться персонажем, которого вы исполняете или описываете, а стать этим персонажем. А стать можно только тем, что любишь. Если описываете дуб, то желательно им стать на время. Как Толстой на страницах “Войны и мира”. Найдите то, что вам нравится, и двигайтесь в этом направлении. А как быть с близкими, если они, прочитав рассказ или повесть, вдруг узнали себя? Выбирайте, что для вас главнее. Литература – это путь смелого человека, как медицина, например. Если вы писатель, то вы должны быть как врач и священник – вы должны быть безжалостным. Любить людей, быть нежным, но, когда дело касается правды и решений, приходится быть безжалостным. И в первую очередь к самому себе.