«Боюсь умереть прежде, чем обрету бессмертие»: 5 философских идей в пересказе для читателей от 9 до 99 лет

«Теории и практики» публикуют отрывки из нескольких книг серии «Платон и К°», которую «Ад Маргинем Пресс» выпускает вместе с «Гаражом». Издания о философах «для читателей от 9 до 99 лет» придумал профессор Сорбонны Жан-Поль Морген, над каждой книгой работали разные писатели и художники — все биографии рассказаны с помощью простых историй и иллюстраций. Безумный Диоген против скучного Платона, Лейбниц и его лучший из миров, небессмертный Гераклит и Эйнштейн на Октоберфесте — в подборке T&P. **IMAGE 44198 NOT FOUND** Диоген. Человек-собака Рассказчик Ян МаршанИллюстратор Винсен Сорель **IMAGE 44190 NOT FOUND** Наша история разворачивается в Греции почти две тысячи сто пятьдесят лет назад. Дело происходит на Эгине — маленьком островке, расположенном напротив Афин. Однажды Онесикрит, богатый житель острова, обратился к своему младшему сыну с такими словами: — Сын мой, ты хорош лицом, ты силён, никто не сравнится с тобой в метании копья и в беге, но самое важное тебе ещё только предстоит освоить. — Что ты имеешь в виду, отец? — удивился Андросфен. Ему было странно слышать, что после стольких лет школы он постиг ещё не все премудрости. — Ты должен познать свою душу! Потому я решил отправить тебя в Афины. Там ты увидишь роскошные храмы и красивейшие скульптуры, но главное — ты будешь слушать величайшего философа! — О ком ты говоришь? — Разумеется, о Платоне! Ты поступишь в его школу и по окончании обучения выйдешь оттуда мудрым и находчивым. Так ты добьёшься успеха в жизни. [...] Школа Платона носила название Академии. Здание возвышалось посреди огромного сада. Платон принял молодого человека и тут же поинтересовался:— Ты хотя бы знаешь геометрию?Андросфен повторил то, что выучил наизусть. Он рассказал об углах, отрезках, площадях и периметрах. Удовлетворённый, философ разрешил ему посещать школу. Другие ученики уже сидели на скамьях. Вид у них был самый серьёзный. Затем учитель начал занятие…— Мои дорогие ученики, — заговорил Платон, — сегодня я вам расскажу об идеальном городе…Все делали заметки. Андросфен блуждал глазами по комнате. Он даже не взял с собой чем писать; он ничего не понимал и чувствовал, как на него накатывает скука. А Платон всё говорил и говорил. Так прошли часы.Андросфену хотелось закричать, позвать кого-нибудь на помощь. Ему надоели речи про идеальный город, он предпочёл бы прогуляться по Афинам, где приятно пахло морем и маслинами.Он начал было клевать носом, когда вдруг заметил нищего с фонарём: тот слушал лекцию через окно. Платон тоже обратил внимание на любопытного и метнул в его сторону гневный взгляд. Нищий рассмеялся. — Зачем ты сюда пожаловал, Диоген? Сейчас же прекрати смеяться! — воскликнул Платон. — Разве я виноват, что твои рассуждения очень смешны? Грязный и взлохмаченный нищий облокотился об окно. Вид у него был хитрый. Платон продолжал свою речь. Он приступил к…надцатой теме и принялся говорить о человеке, спрашивая себя, можно ли ему дать определение. […] — Человек — не вещь и не растение. Следовательно, это животное. — Верно, — хором поддакнули ученики. — Можно ли сказать, это животное ходит на четырёх, трёх или двух ногах? — На двух ногах! — воскликнули ученики. — Следовательно, человек — это животное, которое ходит на двух ногах. Но внимание! Птицы тоже двуногие, но они не люди. — Точно! — вскричали ученики. — Итак, человек — это беспёрое животное, ходящее на двух ногах. Ученики зааплодировали. Андросфену было странно, что он беспёрое двуногое животное.— Превосходно! — вскричал Диоген. Посмеиваясь, он стал удаляться от окна. — О божественный Платон, ты меня просветил! Теперь я знаю, кто достоин носить имя человека!Платон продолжал говорить ещё добрых полчаса. За это время Диоген успел куда-то сбегать и вернуться с петухом, которого он тщательно ощипал. Он приблизился к философу и бросил петуха на землю.— Держи, великий мудрец, вот твой человек. […] **IMAGE 44202 NOT FOUND** Лейбниц, или Лучший из возможных миров Рассказчик Жан-Поль МонгенИллюстратор Жюлия Вотер **IMAGE 44192 NOT FOUND** В детстве Лейбниц самостоятельно научился читать не только на родном языке, но также на греческом и латыни. Став дипломатом и, возможно, немножко шпионом, он был вхож всюду — от Ватикана до царского двора Российской империи. Потрясающий учёный, о науках своей эпохи он знал всё и даже немного больше. Теперь все эти богатства скрывались в тяжёлой облысевшей голове, которую с трудом носило сгорбленное тело, — только крупные руки выдавали былую силу.В этот вечер старик маленькими глотками отхлёбывал пиво из кружки, ожидая посетителя. Перед собой учёный держал бумагу, исписанную мелким почерком. Чернила ещё не высохли. Этот лист походил на двести тысяч других листов, хранящихся в библиотеке.Лейбниц только что закончил описание Вселенной.«Вещи, — писал он, — состоят из простейших субстанций — монад. Монады отличаются друг от друга, поскольку всякая из них — это взгляд на Вселенную. И каждая, как маленькая духовная сущность, переходит в следующую согласно законам божественной гармонии, управляющим изменениями в этом мире. Таким образом, материя чувствует и желает. Например, у мрамора есть свои идеи, хотя и очень смутные».На лестнице раздались лёгкие шаги, древняя дверь приоткрылась, и в кабинет проскользнул ребёнок с миндалевидными глазами. — Добрый вечер, господин Лейбниц, — сказал он тонким голоском. — Добрый вечер, малыш Теодор, — ответил Лейбниц, не оборачиваясь. Теодор жил прямо у подножия башни, в которой обитал Лейбниц. Прежде чем пойти спать, он поднимался наверх поздороваться со старым философом в надежде, что тот расскажет ему какую-нибудь историю.Как обычно, Лейбниц поинтересовался: — Ну, Теодор, как успехи? — Я выучил поэму Вергилия, а ещё учитель рассказал мне про римских царей. Про то, как династия Тарквиниев захватила власть, про игры в цирке, войны, надругательство над прекрасной Лукрецией и про то, какие между ними всеми были отношения. — И что ты об этом думаешь? — В конце Тарквинии были наказаны, но по какой-то странной причине воля провидения не проявилась раньше. — Ты, вероятно, считаешь, что, если бы Бог хотел предотвратить их злодеяния, Он мог бы это сделать? — Трудно сказать, — ответил малыш Теодор. — Быть может, Бог не знал, что они собираются совершить преступления... — Теодор, скажи мне, ты на самом деле полагаешь, что всеведущий Бог не в курсе планов Своих созданий? — Понятия не имею! Например, я прямо сейчас могу спросить у Бога, какую ногу, правую или левую, я собираюсь выставить вперёд, выслушать, что Он скажет, и сделать наоборот, — тогда Он ошибётся в Своих предсказаниях! Лейбниц рассмеялся. — Думаю, мой маленький Теодор, Бог промолчит. А если Он и ответит, то ты будешь настолько поражён, что воспримешь предсказание как приказ! — Но тогда почему Бог не приказал Тарквиниям стать добрыми царями? Или почему Он не выбрал для управления Римом другую семью? — Теодор, ты только начинаешь познавать мир и не видишь дальше собственного носа. Подожди, пока ты побольше узнаешь, а главное, постигнешь тайны Вселенной. Ты обнаружишь красоту, превосходящую все фантазии. Ты также увидишь вещи, которые тебе совершенно не понравятся, но мир не создан для одного тебя. Вернее, он создан для тебя, если ты проявишь мудрость и сможешь за мелкими погрешностями различить в нём великий порядок. — Гм... Я не понимаю, — грустно сказал Теодор. [...] **IMAGE 44199 NOT FOUND** Тайны Гераклита Рассказчик Ян МаршанИллюстратор Донатьен Мари **IMAGE 44189 NOT FOUND** […] Перехожу к подробностям, которые мне самому кажутся скучными, однако читателю полезно знать, что часть пути от Афин до Элевсина я проделываю пешком, без еды и почти без воды.Я голодаю трое суток. И боюсь умереть прежде, чем обрету бессмертие. Но я черпаю мужество в мыслях о богине… В процессию, направляющуюся к храму для совершения обряда посвящения, вливаются новички, но нам запрещено разговаривать, и мы не можем познакомиться или облегчить страдания, пожаловавшись друг другу.Наконец-то я попал в священный Элевсин. Город усеян храмами. Повсюду бросают травы в огонь. Какое благоухание! Кажется, что мудрость богов постигается здесь скорее обонянием, чем разумом.Не теряя времени, жрецы снимают с нас одежды и предлагают омыться в ледяном море. После купания нам вручают по поросёнку: они также должны пройти ритуал очищения. Мой выскальзывает из рук и пытается удрать. Его уши трясутся во время бега, и я гоняюсь за ним зигзагами, голый и мокрый.Обсохнув, мы переодеваемся в белые льняные одеяния и прогуливаемся по дороге в окружении зевак. Мне хочется выпятить грудь и показать всем, что я не мелкая сошка из какого-то захолустья, а потомок царей из крупного греческого города, но мой живот, впалый, как колодец, будто разделяет тело на две части.Я опускаюсь на скамью во дворе святилища Деметры. Наконец-то отдых… Внезапно раздаётся громкая музыка. Одновременно пригоняют поросят: им собираются перерезать горло у наших ног.Появляется жрец, он держит кубок и помешивает его содержимое палочкой.— Вот кикеон, нектар богини! Нарушьте пост, отведайте его, пока компоненты не осели на дно! Сила этого напитка — в движении!Голод и жажда столь нестерпимы, что я жадно отхлёбываю из кубка. Отвратительная кашица состоит из ячменной муки, мёда и воды. Я также различаю горький привкус мака.Вскоре мои чувства притупляются. Очертания святилища расплываются, лица перемешиваются. Крики толпы сливаются в странную какофонию. У моих соседей округляются глаза. Они оглядываются вокруг, словно воробьи. Меня захлёстывает какое-то приятное чувство. Окутывает лёгкость. Я плавно скольжу вперёд. Неужели сейчас моя душа воспарит? […]Я погружаюсь в глубокий сон. Что происходит? Я превращаюсь в животное. Возможно, это эффект настоя. Или это знак Деметры? […]Сейчас я увижу богиню!Но когда материю сдёргивают, я отшатываюсь. Какой ужас! У Деметры обезьянья голова, расположенная на туловище зверя. Впрочем, что тут ненормального, раз мы все стали животными? Мы поклоняемся богам, которые подобны нам.Что значат эти галлюцинации? Что ими хочет сказать богиня?Я слышу, как голуби требуют от неё пыли, свиньи — грязи, ослы — соломы, а быки — травы. У каждого свои чаяния под стать его обличью. У блох и вшей, прячущихся в тёплых местах нашей шкуры, разумеется, тоже есть свои святилища и свои посвящённые с собственными желаниями. А разве мы, люди, так уж далеко от них ушли, когда просим золота, богатого урожая или военных побед? Нашим богам мы придаём человеческий облик, чтобы вкладывать им в уста человеческие речи. Не пытается ли богиня донести до меня, что у неё нет лица и что мы молимся статуям, точно безумцы, разговаривающие со стенами своего дома?Когда настой перестаёт действовать, к статуе возвращаются человеческие черты, но её образ всё равно кажется мне ужасным, ведь я вижу, что он принадлежит обычной смертной и не может сравниться с ликом настоящей богини. […]Казалось, она говорит: Меня, богини природы, в этом святилище нет. […]Я прибываю в Эфес. Граждане приходят встретить нового бессмертного. Издали я вижу отца. Он подаёт мне знаки и пробирается ко мне, расталкивая зевак локтями. — Ну что, сын, — восклицает он, обнимая меня за плечи, — видел богиню? — Да, видел, — я слегка смущаюсь. — Замечательно! Я лицезрел её, когда был в твоём возрасте. Какое воспоминание! Она всё так же красива? — Говорят, боги не меняются, отец. — И ты тоже не будешь меняться. Теперь ты бессмертен! Видишь всех этих людей: они глядят на тебя как на своего повелителя. Цени своё положение, сын, и постарайся им воспользоваться. [...] Как же я был глуп! Мы созерцаем природу через узкое окошко наших удовольствий. Природа есть бесконечное движение между противоположностями, однако мы молим Деметру снизойти до наших забот. Это идёт против её закона. Только животные полагают, что их удовольствие может длиться вечно, поэтому у нас получается подманить их охапкой соломы и приручить. Именно поэтому они счастливо обрастают жиром, не понимая, что закончат свои дни на прилавке мясника или на жертвеннике.Улыбка недолго задерживается у меня на лице.— Гераклит, у тебя какие-то неприятности?Я смотрю на отца и понимаю, что он обманывал меня всё детство. Да, у меня неприятности. […] **IMAGE 44200 NOT FOUND** Грёзы Гастона Башляра Рассказчик Жан-Филипп ПьеронИллюстратор Ян Кебби **IMAGE 44188 NOT FOUND** Отправившись на войну 2 августа 1914 года, Гастон возвращается домой 16 марта 1919 года. Проходит пять лет, за которые в его жизни многое переменилось. Двое друзей, с которыми он лакомился улитками, погибли. Отныне их имена значатся на памятнике, возведённом в честь солдат на самой большой площади Барсюр-Об. […]Жанна тоже ушла. Этим утром Гастон шествует в сопровождении нескольких друзей и ближайших родственников. Тяжёлым, медленным шагом он следует за катафалком, увозящим его жену. Та, которая прождала его всю войну, долго болела и умерла. […]Нельзя стать философом, если тебя неотвязно не преследуют вопросы. Гастон Башляр постоянно возвращается мыслями к огню. До войны он чувствовал эту стихию, а теперь он знает о ней всё.Гастон объясняет огонь через химию тепла. Его жизнь — это методичный, но печальный поиск знаний об огне.Для него наука — это битва, однако битва менее мучительная, чем жизнь. Он воспринимает научную работу как разрыв с обыденностью, а научные эксперименты — как разрыв с повседневным опытом.Заниматься наукой — значит отказаться от того, что ты считаешь очевидным, поскольку всегда проживал и чувствовал это так. Например, огонь, представленный в обыденной жизни, — это всего лишь расплывчатый образ, тогда как феномен тепла подчиняется физическим законам и движениям молекул. Огонь зачаровывает колдуна, тепло — это предмет изучения для учёного. Беспорядку и хаосу, которые представляют собой естественные явления, — различные дымы, пламя, более или менее окрашенное в синий, материалы, более или менее поддающиеся сгоранию, — учёный противопоставляет порядок материи, рационально объяснимой. Вид огня ошеломляет невежду — учёный свободен от эмоций.До войны в течение почти десяти лет Гастон работал на почте. Он взвешивал письма и посылки, ставил штампы, сортировал послания, готовые отправиться в путь и добраться до своего пункта назначения в лабиринте этого мира. Среди прочего в своей работе он пользовался весами для писем. Именно тогда он понял, что этот инструмент по-своему беспристрастен. Взвешивание — это неумолимая операция. Двадцать граммов для письма — это двадцать граммов. Объективность измерения не поддаётся переосмыслению. То, что верно для работника почты, так же верно для преподавателя науки, которым стал Гастон.Безусловно, это был довольно крутой поворот в его жизни. Гастону пришлось изучать математику, физику и химию. Наверное, это может показаться странным, но служба на почте научила его строгости мысли, полезной в науке. Он, который методично раскладывал письма по ячейкам, сейчас восхищался работами Менделеева — гениального изобретателя систематической классификации атомов.Ученикам своей лаборатории Гастон в шутку любил повторять то, что он говорил посетителям почты, отправляющим письмо более тяжёлое, чем обычно: «Наука совсем как финансы, она требует скрупулёзности и равновесия!» […] **IMAGE 44201 NOT FOUND** Озарения Альберта Эйнштейна Рассказчик Фредерик МорлоИллюстратор Анн-Марго Рамстейн **IMAGE 44191 NOT FOUND** В это дождливое октябрьское утро 1896 года жители Мюнхена не высунули бы нос на улицу, если бы не начало знаменитых народных гуляний — Октоберфеста! Этот праздник пива был настоящим событием в городе, и так как с приближением зимы развлечений становилось всё меньше, отважные баварцы не хотели упускать шанс повеселиться. […]Держатели трактиров разбили большие шатры, и в них за столиками теснились весёлые отдыхающие. Утро только начиналось, а уже слышались разухабистые песни любителей пива и брецелей — солёных кренделей.Наиболее красивый шатёр, принадлежавший Шоттенхамелю, был установлен между громадным колесом, будкой фотографа и закутком с бородатой женщиной. Это было самое большое деревянное шалé из всех, что можно встретить в Баварских горах, к тому же разукрашенное яркими картинками. Его размер был поистине легендарным: рассказывали, что он достигал триста тысяч километров в длину!Владельцем шатра был маленький пузатый человечек с рыжей бородой, словно сошедший со страниц книги саксонских сказок. Он слыл одним из богатейших людей в Мюнхене. Подсчитав, что ежедневно он сможет продавать в своём шатре около пятнадцати миллиардов литров пива, он нанял солидных матрон, которые прошли специальное обучение и могли нести в одной руке до пяти тысяч кружек. Однако, несмотря на все принятые меры, посетителям приходилось ждать обслуживания в среднем год и три дня, так что здесь попадались и те, кто заказал пиво ещё в прошлом году. Естественно, такой огромный павильон требовал особого убранства. И его владелец, не лишённый политических амбиций, с гордостью предлагал посетителям полюбоваться на волшебное электричество.В этот день среди публики присутствовал и молодой Альберт Эйнштейн: предприятие его дяди подрядилось провести электричество для праздничного освещения. Альберт пришёл вместе с младшей сестрой Майей, нарядной девочкой в маленьких кожаных туфельках и красивом баварском платье — дирндле. В углу возле окна дремал их пёс Генрих, получивший свою кличку в честь великого немецкого поэта. Он был очень привязан к своим хозяевам.Не обращая внимания на аппетитные запахи жаркóго, доносившиеся из кухни, Альберт и Майя старательно ввинчивали последние лампочки в гирлянду, которая должна была осветить весь зал начиная от самого входа.Шоттенхамель торжественно объявил посетителям, что ровно в 10:00 включится иллюминация, и требовал, чтобы всё было готово к этому часу. Немецкая пунктуальность — дело нешуточное, и Альберт и Майя из кожи вон лезли, чтобы закончить свою работу вовремя.Наконец ровно в 10:00 они нажали на кнопку выключателя, и под восхищённые ахи и охи посетителей свет залил павильон. Альберт, Майя и Генрих с гордостью созерцали плоды своей деятельности, когда к ним подскочил владелец:— Ф чём дело, молодые люди? Я просил фключить иллюминацию ф 10:00, но фы меня обманули. Я посмотрел на часы ф глубине зала, на них было 10:00 и одна секунда! Секунда есть секунда, или я зофусь не Шоттенхамелем! Это недопустимо, я не могу разочарофыфать публику!Альберт был не в настроении спорить. Он предпочёл спокойно объяснить хозяину шатра:— Я… я не уверен, господин, но, мне кажется, у меня есть объяснение. В лицее меня учили, что свет распространяется с определённой скоростью. И хотя эта скорость очень велика, она всё-таки имеет свои ограничения. У вас такой большой павильон, что свету требуется целая секунда, чтобы его пересечь.— Я не хочу слушать фаши отгофорки, чёрт побери! Делайте что хотите, но моим посетителям сфет нужен к чётко обозначенному фремени. Я даю фам ещё один шанс: через час, ф 11:00, мы профедём нофый эксперимент, и ф фаших же интересах фсё должно пройти как по маслу, иначе фам несдоброфать, даю слофо Шоттенхамеля!Хозяин направился на кухню. А ребята задумались: они не хотели злить владельца шатра, поэтому нужно было любой ценой найти средство, чтобы этот дурацкий свет быстрее попадал в глубину зала. […]

«Боюсь умереть прежде, чем обрету бессмертие»: 5 философских идей в пересказе для читателей от 9 до 99 лет
© Теории и Практики