Серп и молот, а не православный крест остановили коричневую чуму
На днях достопочтенную публику удивили очередной новостью. Министерство обороны для своего храма решило отлить ступени из переплавленной трофейной немецкой техники – той, что осталась после Второй мировой войны. Реакция публики была, мягко скажем, неоднозначна – одни поспешили увидеть в случившемся пережитки «магического мышления», впадение в архаику или демонстрацию вечной русской дичи. Правда, сомнения в «православности» этой идеи демонстрировали скорее незнакомство с православными храмами: достаточно посмотреть хотя бы на ограду Свято-Преображенского собора в Петербурге (снова ограды – стволы трофейных турецких пушек), чтобы не считать текущую инициативу чем-то из ряда вон выходящем. Традиция помещать трофеи в соборе – считая их приношением Всевышнему или святому патрону – существует, кажется, столько же, сколько вообще существует традиция войны. Меня же, однако, смутило другое – к моему удивлению, весьма немногими голосами озвученное в реакции на новость. Это, собственно, простой вопрос: а какое именно отношение имеет православие к обращенным в металлолом железякам Вермахта? С детства меня учили – причем не только школа, но и еще и живые на тот момент ветераны – что победу одержала великая Советская армия, плоть от плоти великого советского народа. Некоторые из них, несмотря на ветры времени, даже пытались контрабандой привнести мысль о руководящей и направляющей роли Иосифа Виссарионовича – но классная руководительница вовремя успевала их обрывать. Я с младенчества помню, что цвет Победы – красный, что серп и молот, а не православный крест остановили коричневую чуму, я вообще, много чего помню, о чем в благословенном XXI веке, видимо, мне настоятельно рекомендуют забыть. Будь я параноиком и конспирологом, я бы решил, что в Министерстве обороны завелись ревизионисты – подобно тому, как окопались они на наших западных границах – и ведут нагло и упорно работу по переписыванию истории. Нет спора, Сталин – тиран и кровавый упырь. Но кормить рассказами про икону, которую на самолете осенью 1941 возили над фронтом – в поисках небесного заступничества – и делать из этой байки вывод, что Богоматерь, а не советские многонациональные войска остановили наступление под Москвой – за гранью добра и зла. То есть я не хочу вдаваться в религиозные споры и вопросы теологии – если Дева Мария была на нашей стороне, то и славно, но для множества наших солдат это было не так – они верили кто в Партию и коммунизм, кто в нирвану, кто в Аллаха и пророка его, запечатавшего печать пророчества, а кто ни во что не верил – на зло всем или, по словам Толстого, поддаваясь «роевому чувству». Иными словами, если Министерство обороны желает связать патриотизм с православием – то этого его воля, но здесь есть, как принято нынче говорить, есть по меньшей мере один тонкий момент. Не вдаваясь в спор сколько было верующих в 1941, ныне число воцерковленных колеблется в пределах статпогрешности, а готовность отметить хоть Рождество, хоть Хануку присуще и мне – главное чтобы компания была хорошая, ведь под шашлычок и коньячок вкусно очень. Говорить о единении народа и связывать этот самый народ только с православием – помилуйте, очень странная идея. Она буксовала уже в конце позапрошлого столетия, а с тех пор дела явно не пошли на пользу православию – и если быть циничным и прагматичным, то есть встать в ряды эффективных менеджеров, то это не самый продающийся заход. Кроме того, мой белорусский дедушка прошел всю войну и о его религиозных чувствах я знаю больше, чем Министерство обороны. Он был обычный сельский учитель, преподавал немецкий язык – и потому на передовых работал переводчиком, ходил в разведку за «языками» и много чего другого. Увы, не к моде нашего времени – он был коммунистом, не из рьяных, но вполне убежденных (насколько вообще может быть убежденным коммунист в белорусской деревне). И этой коммунистической идеи ему вполне хватало – и чтобы прожить жизнь, и чтобы пройти войну. Я не говорю, чтобы он был прав. Но он так прожил. И не он один. И советские светские ритуалы – вечный огонь, знамя победы, пионеры в почетном карауле – были ему ближе, чем панихиды и храмостроительство. А иначе как бы он был заучем в деревенской школе и не испытывал при этом ни малейшего душевного дискомфорта? Хотя выпить, конечно, любил, но изобретал для этого другие предлоги. Я совсем не против православного воинства, храмов во славу русского воинства и чего еще чья душа пожелает. Но православные сталинские соколы – это, право, помилуйте, перебор! Хотя, с другой стороны, если вспомнить, что Русская православная церковь в нынешнем виде существует с 1943 года – и является прямым творением Иосифа Виссарионовича, утвердившего ее название (ведь в синодальные времена церковь именовалась «Российской») – то мысль приобретает изрядную гибкость.
