«Цветные сараи», «татарское барокко» и Павел Отдельнов
В Казань приехал известный художник индустриального пейзажа, руководитель мастерской в МГАХИ, член секции живописи Московского союза художников Павел Отдельнов. Он представил свою новую выставку «ТЦ: Время цветных сараев» в центре современной культуры «Смена».В работах Павла Отдельнова отображается советский пейзаж середины нулевых годов, изменения архитектуры, приметы времени. Выставка художника проходит в рамках программы «Не-места» - московского междисциплинарного проекта Department of Research Arts. Программа включает в себя серию выставок различных российских художников современного искусства. Помимо эстетической составляющей, «Не-места» включают и образовательную – в рамках программы запланированы публичные мероприятия, объединенные общей темой, — антропологический опыт пребывания в «не-местах». ЭТ удалось побеседовать с Павлом, а также с одним из кураторов проекта «Не-места» Наилем Фархатдиновым. Расскажите для начала подробнее о проекте «Не-места», об его идее, и о том, откуда взялось такое интересное название? - Проект «Не-места» – это продолжение нашей работы вместе с Центром современной культуры «Смена». Весной этого года «Смена» пригласила художников и кураторов Department of Research Arts участвовать в резидентной программе Центра. Результаты мы представили на выставке «Контуры» в сквере Баки Урманче во время фестиваля краеведения и искусства «ИСКРА» в августе, - рассказывает Наиль. - Художники, которые приехали в Казань весной, провели небольшие исследования, и каждый проект, по сути, представлял художественный результат этого исследования. Это была довольно специфическая работа с местным казанским контекстом, своеобразная попытка сделать его понятным и релевантным как для самих художников, так и для местного сообщества. Мы поставили задачу уйти от поиска «экзотики», которым часто завершаются подобные резиденции. После поездки мы обсуждали этот опыт, и пришли к выводу, что любая подобная практика включает в себя некий «вау-эффект». Все участники пребывают какое-то время в состоянии удивления и очарования местом, и у нас просто физически не хватило времени весной преодолеть это состояние и занять нужную дистанцию по отношению к месту. Все были сильно увлечены Казанью, и, как могло показаться, проекты получились более поверхностными, чем можно было бы ожидать от исследовательского искусства. С другой стороны, неизбежно происходит привыкание к месту и просто перестаешь замечать какие-то вещи. Место перестает быть интересным. Когда мы придумывали программу «Не-места», мы думали над этой особенностью городской среды. Само понятие отсылает к книге французского антрополога Марка Оже, однако мы не совсем следуем за оригинальным значением, которое дает ему антрополог. Для Оже наша эпоха, которую он называет «суперсовременностью», наполнена большим количеством пространств, которые лишены какого-то исторического или антропологического измерения. Прежде всего, он связывает это с развивающейся быстрыми темпами транспортной сетью, звенья которой – вокзалы, аэропорты и другие подобные пространства – являются «не-местами». Пространство путешествия является архетипом «не-мест» для Оже. Кроме этого, Оже отмечает, что «не-места» как и «места» – это скорее крайние точки на континууме, реальность же располагаются где-то между этими точками. Неустойчивость места и отношений с этими местами, которые выстраивает художник, принципиальны для нашего проекта. Для нас важно то, что художник был толком не знаком с Казанью, и для него поездка в рамках программы должна была стать «открытием». В целом, можно сказать, что резидентные программы, которые предполагают активную работу с местным контекстом, исходят из того, что художник сталкивается с «не-местами». Если я правильно понимаю, ваш проект нацелен на своеобразный диалог между художником и наукой. То вы хотите показать, что искусство не опосредованно, а может взаимодействовать и нести образовательную ценность. Чего в идеале вы хотите добиться этим проектом? - Все проекты, которые мы делаем, направлены на установление диалога между современным искусством и наукой. Было бы наивно предполагать, что научные проблемы в области социологии или антропологии можно решить исключительно средствами современного искусства. Мы это прекрасно понимаем. Одновременно с этим мы также понимаем, что социальные науки порой ограничены соответствующими методологическими обязательствами. Искусство же представляет собой пространство эксперимента, в котором могут быть созданы относительно комфортные условия для продуктивного диалога. Дополнительно нельзя исключать и то, что искусство является одним из способов популяризации научных идей за пределами научного сообщества. В случае проекта «Не-места» мы надеемся дать импульс краеведению средствами современного искусства. Сейчас сложно говорить, что в итоге получится у художников, которые согласились участвовать, но мы надеемся, что результаты исследования будут одинаково интересны как научному или художественному сообществу, так и более широкой публике. Вместе со «Сменой» у нас запланировано три таких исследовательских резиденции. Первая уже прошла, - приезжал Павел Отдельнов. Следующий художник программы – Николай Онищенко. В «Смене» будут показаны графика, видео и объекты из проекта «Алина», а также новые работы. О третьем художнике мы объявим позднее. Все результаты исследований будут представлены в Казани, а также в Москве. Можно ли назвать «Не-места» еще и антропологическим проектом? Почему вы выбрали для его демонстрации именно Казань? Чем зацепил город? - «Не-места», прежде всего, художественно-исследовательский проект. А антропологическим его делает исследовательский фокус – нас интересует место человека в современном мире (прежде всего, городской среде), а также опыт пребывания в этой среде. Как мы уже говорили, привыкание к месту неизбежно. Интересные городские детали ты упускаешь из виду, не обращаешь на них внимание. Казань в этом смысле, возможно, отличается от других городов – она сопротивляется схватыванию, фиксации, поскольку происходит столько всего, - город сам по себе пестрый и разнообразный, поэтому сложно на чем-то сфокусироваться. Город меняется очень быстро – по крайней мере, так кажется внешнему наблюдателю. Возможно, это специфика всех больших городов. Порой невозможно уловить то пространство, которое претерпевает изменения. Вопрос к Павлу: давайте поговорим непосредственно о выставке «ТЦ: Время цветных сараев». Какую идею Вы хотите донести своими работами? - Нельзя сказать, что в моих работах зашифровано какое-то послание зрителю и, тем более, что его можно дешифровать, задав мне вопрос напрямую. Мои работы — не обертка для какой-то идеи. Уместнее было бы спросить «о чем»? Я ищу образ нашего времени. Дело в том, что у настоящего нет образа, мы не замечаем повседневное и привычное. Когда мы говорим о 70-х или 80-х, мы ассоциируем эти годы с устоявшимися образами этого времени. А настоящее остается невидимым. Я думаю, что через несколько десятилетий нулевые и десятые годы будут ассоциироваться с архитектурным феноменом торговых центров, которые, как грибы после дождя, выросли на всех российских окраинах и пустырях. Девяностые годы – время рынков и киосков; к концу десятилетия они стали сливаться в торговые павильоны, а в нулевые пришло время мегамоллов. И воскресное приобщение к этому изобилию стало частью досуга россиян. Хочу заметить, что я не даю оценку этому явлению, а фиксирую это как факт. Почему Вы выбрали такое определения для названия выставки как «цветной сарай»? - Архитектурный феномен, который меня интересует, это не только торговый центр – им может быть автосервис, логистический центр или фабрика. Эти объекты можно объединить формулировкой «цветной сарай». При этом я делаю отсылку к переводу книги американского теоретика архитектуры Робера Вентури «Уроки Лас-Вегаса», в которой он анализирует современную ему архитектуру американских пригородов. Он обращает внимание на ту архитектуру, которая с точки зрения хорошего вкуса кажется безобразной. Он выделяет два основных типа этой архитектуры: «утка» – здание, которое самой формой сообщает о своей функции и «декорированный сарай» – здание простой формы, в котором может размещаться все, что угодно, и только фасад этого здания выступает как носитель рекламы. Большинство новых ТЦ представляют собой именно этот второй тип здания. Но это не обязательно «декорированный» сарай, зачастую это просто цветной сарай, который даже без рекламы на фасаде считывается как нечто, имеющее отношение к торговой инфраструктуре. Знаете ли Вы, что с татарского языка слово «сарай» означает «дворец»? По сути, то же здание, которое противопоставляет себя окружающему миру. Люди восхищаются подобным сооружением. Какую смысловую нагрузку несут Ваши здания? - Да, мне очень нравится эта коннотация в татарском языке. В этом слове есть ирония и по отношению к дворцу, и по отношению к сараю. Мне кажется, для того, чтобы смотреть на архитектуру торговых центров, необходима эта ироническая дистанция, чтобы избежать вкусового суждения. Мне очень нравится фраза режиссера Михаила Угарова: «Вкус – это страх перед жизнью». Это очень верно: для того чтобы вглядеться в повседневное, нужно хотя бы временно отказаться от эстетического суждения. Мы привыкли не замечать агрессивную рекламу или архитектуру торговых центров. Для меня как для художника важно обойти этот механизм защиты. Действительно, торговые центры зачастую выглядят безобразно. Они изо всех сил хотят выделиться из окружающего пейзажа, удивить, показать свою «инаковость». И они хотят привнести в этот пейзаж нечто «праздничное» и «позитивное». Поэтому ТЦ – это такой народный дворец-сарай, здесь оба значения слова равны. Другой важный смысл, который можно увидеть в наступлении «цветных сараев» – движение капитала. Можно проследить, как грибница этих ТЦ разрастается от городов-миллионников к периферии. В моем проекте «ТЦ: время цветных сараев» я сравниваю эти здания с цифровым глюком, глитчем (глитч арт — изобразительное искусство, выразительными средствами которого являются различные цифровые и аналоговые ошибки – прим.), когда изображение распадается на элементы и пиксели. И это очень важная ассоциация, я связываю её с самим неустойчивым характером бизнеса в России. На моих картинах ТЦ – агрессивные структуры, которые находятся в нестабильном состоянии. Они могут в любой момент распасться на пиксели и совсем исчезнуть. Отмечу, что архитекторы торговых центров бессознательно используют мотив случайных полосок и пикселей, напоминающих глитч в наружном декорировании, подчеркивая временный характер зданий и нестабильность бизнеса. Разноцветные композитные панели необычайно подходят для этой задачи. Вы говорите, что время – это визуальный образ эпохи. Каков же образ Казани, на Ваш взгляд? - Я так не говорю, скорее, я бы сказал, что каждое время ищет свой образ. Современная Казань, на мой взгляд, это архитектурный феномен зданий-тортов, который, как я слышал, называют «татарским барокко», и это, к сожалению, засыпки и забетонированная пойма реки Казанки. Самый ёмкий образ современной Казани – Центр семьи «Казан»: он выразил в себе поиск национальной идентичности, к тому же он построен на забетонированном участке реки. Есть ли у Вас излюбленная цветовая гамма? Каких тонов придерживаетесь чаще всего, когда пишите картину? Связана ли палитра с Вашим настроением или теми или иными волнениями? - Я люблю оттенки серого. Зима в России – это почти шесть месяцев. И почти все это время пейзаж монохромен, он состоит из оттенков серого. Я очень люблю этот пейзаж. Есть ли у Вас творческий ориентир, или кумир, на которого Вы стремитесь равняться? - Нет. Наверное, потому, что мне нравятся очень многие художники разных жанров. Но если искать какие-то соответствия того, что я делаю с историей искусства, то для меня оказываются важными художники русского лирического пейзажа 19 века, Марио Сирони и Джорджио Моранди, художники Нью-Йоркской школы живописи, минималист Ричард Серра и Герхард Рихтер, Дюссельдорфская школа фотографии и, например, инсталляции Грегора Шнайдера. Для меня важны советские-российские художники Николай Андронов, Павел Никонов, Андрей Васнецов и, например, Михаил Рогинский и Эрик Булатов. Когда-то я вёл живой журнал, где писал о тех художниках, которые мне интересны. Но теперь их стало значительно больше, и написать обо всех стало невозможно. Думаю, что большинство тех, кого я назвал, не нашли бы между собой общий язык, окажись они за одним столом. Автор – Надежда Князева
