Девять нравов Фёдора Добронравова
Последнее воскресение весны – театральный сезон на закате, а в Театре Эстрады аншлаг. Что это: феномен Шукшина или феномен Добронравова? На пустой сцене - большой куб. Он полностью встраивается в советский антураж зала (на одной из его граней изображён флаг СССР), поэтому довольно быстро, несмотря на необычный размер, выпадает из поля зрения. Однако его “безмолвное присутствие” содержит в себе какую-то загадку – эффект коробки с сюрпризом. Оказывается, этот куб – часть целой семьи полых шестисторонников, напоминающих детскую игрушку (кубики с картинками). Мобильность, свободная трансформируемость – необходимые качества для декораций, участвующих именно в таких динамичных, “калейдоскопических” спектаклях (сценография Иларии Никоненко). Один поворот – новая грань. А с ней новая история, новый герой. Но техническую смену планов осуществить гораздо проще, чем человеческую – актёрскую, поэтому особо поражают моментальные, почти “цирковые” переключения Фёдора Добронравова из одного персонажа в другой: ворчания больного старика сменяют сбивчивую речь озадаченного плановика, а после щепетильного профессора филологии следует суетливый “микробиолог”-любитель. Интересно наблюдать за мгновениями перехода в новое состояние, когда уже появляется другая “оболочка” (костюм и обстановка), но голос и манеры остаются ещё от предыдущего героя. С лёгкой руки постановщиков всех девятерых персонажей, главных шукшинских “чудиков” зовут Василиями (точнее, разными вариантами этого имени: от “Васьки” до “Василиев …овичей”), но Василий Василию – рознь, и никакой путаницы не возникает. Не возникает и пресыщения от одного исполнителя всех ролей (как не надоедают, например, хорошие друзья, добрые соседи, родные стены дома или сериал “Сваты”, который показывают круглосуточно по всем праздникам и выходным). Часто возникают споры: Шукшин – прозаик или сценарист? Его живые, зримые рассказы многих режиссёров располагают к постановке. А сколько в них ещё места для собственного творчества, ведь нет сковывающих ремарок, не выписаны подробно жесты, интонации, ритмы. Хотя одновременно в этом же и сложность: воспроизвести текст на сцене, не разрушая очарования шукшинской прозы. В спектакле А. Назаров использует рассказы Василия Макаровича разных лет (в промежутке между шестьдесят вторым и семьдесят четвёртым годами). Добиться единства, “монолитности” в композиции спектакля непросто. Соединяются мысли и о грядущем (“Космос, нервная система и шмат сала”), и о прошлом (“Экзамен”), о мечтах и возможном будущем (“Микроскоп”), о мечтах и возможном прошлом (“Миль пардон, мадам”). Во втором отделении тональность несколько меняется, усиливается тема одиночества “чудиков”, и каждый из них одинок по-своему. А кто вообще такие “чудики”? Они существовали всегда? Или только тогда? Меняется ли как-то степень, мера “чудаковатости” со временем? Мы, сегодняшние, знаем, что сбылось то, чего бы они не хотели видеть в своём будущем, то есть в нашем настоящем (вонючие города и прочее), и мы знаем, что не случилось то, на что они надеялись, к чему стремились (красной нитью сквозь все рассказы проходит идея: “Вот-вот построим коммунизм и заживём!”) Всё, во что верили (или даже веровали) тогда, сейчас выглядит тоже отчасти странно, нереально, чудаковато. Но как бы меланхолия не пробивалась сквозь шукшинский юмор, заканчивается спектакль под песню “Всё ещё впереди” в исполнении Марка Бернеса. После небольшого турне 21 июня “Чудики” вернутся на сцену Московского Государственного Театра Эстрады.
