Гонконг: безвизовая Азия

Возьмем ручку: нужно записать важное для первых минут в Гонконге. Почему записать?

Потому что лететь десять часов (если из Москвы) и на пять часовых поясов вперед. Из-за разницы во времени трудно будет соображать. Это первое. Второе: здесь влажно — тропики. Третье: здесь бывает жилье без кухонь (по причине дороговизны), зато сам город кухней и является. Гонконг, который топо­графически эдакая сковородка-вок (где Хеннесси-роуд, метро Ваньчай, Джонстон-роуд — все вперемешку), приторно пахнет шипящим, шкворчащим, кипящим маслом от тысяч уличных харчевен. И еще грохочет перфораторами и молотками, визжит циркулярными пилами.

Итак, записываем по пунктам, чтобы перечитать, когда придет время:

1. Грохот от стройки никуда не исчезнет. Он в Гонконге почти всегда и почти всюду. Это тот город и то место, где стройка не заканчивается, — то есть Гонконг есть вечная стройка.

2. Миска невкусной лапши в уличной харчевне обойдется рублей в 500 в пересчете с мест­ной валюты. А за вкусной едой нужно в ресторан с ценами выше, чем на вкусную еду в Лондоне.

3. Нет, тут не материковый Китай: улица не орет в миллион ртов, не машет миллионом рук, не ест в два миллиона палочек — хотя, конечно, все едят палочками. Это особая зона Китая, и китайцы, чтобы попасть сюда, должны получать визу — в отличие от россиян, которым с 2009 года для поездки до двух недель виза не нужна.

4. Нет, тут не Великобритания (и не из-за отсутствия визы), пусть даже почти все говорят на английском с сильным акцентом. Но тут живут наследники Короны, перенявшие главный принцип британского джентльмена: идея, миссия, цель превыше удобств. Гонконг, если угодно, британский Маугли. Город и местность, потерявшие в тропиках британ­ских родителей, однако запомнившие их уроки и научившиеся не просто жить в джунглях, но и диктовать джунглям свои законы.

Записали?

Если повезет, то в отеле вам выдадут местный гаджет — карманный интернет-коммуникатор, по которому можно звонить куда угодно совершенно бесплатно и который раздает интернет на ваш смарт­фон тоже бесплатно. И отправимся осматривать Гонконг.

Лекция, прочитанная на пике Виктория

Дамы и господа!

В городах, растущих столь быстро, что они не заботятся о прошлом, бросая щепы архитектурной истории в костер новых амбиций — то есть в городах типа Москвы или Гонконга, — есть одно специфическое удобство.

Такие города-акселераты настолько не заботятся о туристах, что тем не приходится выбирать, что осматривать. В Москве: Красная площадь, Третьяковка, Воробьевы горы, Новодевичий монастырь, бульвары... И все, Москва осмотрена целиком. Не в Южное же Бутово гонять с познавательными целями. В Гонконге мест, необходимых к осмотру, тоже немного, но все они к осмотру необходимы.

Главное из них — это взлетающий на 553 метра над островом Гонконг пик Виктория, который местные называют просто Пик. Это не только крутая гора, но и ограничитель высотности небоскребов: местный закон запрещает строить их выше Пика. Ради вида отсюда неразумный турист осаждает поднимающий на полкилометра древний фуникулер — ждать в очереди надо часа полтора. Разумный же турист выбирает сиденье на втором этаже рейсового автобуса и поднимается наверх по серпантину, отмечая попутно главное: чем выше живут в Гонконге, тем жить дороже. Понятно, почему. Летом жара не то чтобы адова, но влажность под 100 процентов, и горы предпочтительнее берега. По мере подъема все меньше шикарных офисных небоскребов и все меньше обшарпанных небо­скребов жилых, зато все больше тихих кондоминиумов и вилл. На самом верху цена квадратного метра достигает головокружительных 85 тысяч долларов США.

Вот под ногами у нас вид на лесистые и небоскребистые склоны, на Южно-Китайское море, на извили­стые берега бухты Виктории, на горы на полуострове Коулун. Нам везет: первые британские губернаторы Гонконга такой вид наблюдать не могли — хотя бы потому, что склоны Пика были безлесны, а все население острова Гонконг насчитывало несколько сотен китайских крестьян из соседней провинции Гуандун.

Историю Гонконга, каким его знает весь мир, следует отсчитывать с 1840-х, когда Гонконг, как военный трофей, был взят Британией у Китая в ходе войны, получившей название Опиумной. Это была война за то, чтобы британ­ские торговцы опиумом могли беспрепятственно доставлять в Китай из Бенгалии свой сверхдоходный товар, — в общем, война не из тех, которыми гордятся внуки. Китай отпор дать не мог, поскольку, проведя столетия за великой китайской стеной презрения к прочему миру, прошляпил промышленную революцию. В 1842 году по Нанкинскому договору Гонконг (то есть остров Гонконг и полуостров Коулун) стал британской колонией. А полвека спустя, в 1898-м, Британия взяла в 99-летнюю аренду у слабеющего Китая еще 368 квадратных миль материковой земли — так называемые Новые территории.

Все это время британцы делали ровно то, что они делали во множестве прочих колониальных владений. Строили беспошлинный порт, открытый всем флагам мира (резкий контраст с Китаем, который иностранцев к себе не допускал принципиально). Истребляли на морях пиратов, а на суше — разбойников. Разводили сады и высаживали леса. Строили церкви, больницы, иппо­дром; издавали газеты; открывали банки и школы и понемногу обританивали местных кантонцев. Смысл обританивания был не столько в обучении англий­скому языку, сколько во внедрении идеи, что миссия превыше удобств (с этой точки зрения Гонконг и сегодня вполне себе Англия).

Англичанину ведь не очень важны услады тела — он до сих пор довольствуется раздельными кранами холодной и горячей воды, — но важна идея распространения цивилизации.

Так для жителей Гонконга главной миссией стала свобода — пусть и столь специфическая, как свобода бизнеса. Здесь до сих пор не важно, чем торговать, — ласточкиными гнездами в аптеках или деривативами на бирже. Важны минимум государственного вмешательства (налоги в Гонконге просты и низки; грубо говоря, есть только налог на прибыль и налог на зарплату, оба не выше 17 процентов) и максимум личной инициативы.

И когда в коммунистиче­ском Китае хунвейбины громили идейно чуждую культуру, в Гонконге все чуждое, типа традиционной китайской медицины, великолепно сохранялось (если, конечно, давало прибыль). Вот почему, когда мировая экономика стала расти, Гонконг превратился в­­ «азиатского тигра».

При этом удобства дей­ствительно не важны для кантонцев, которые правдами и неправдами сбегали из Китая в Гонконг. Вот почему и сегодня во многих квартирах довольствуются нишами под плиту вместо кухни, вот почему здесь с утра до вечера визжит, стучит, блямкает и зудит невидимый электроинструмент… Хм-м… Дамы и господа…

Давайте-ка перед спуском еще раз полюбуемся видами, а с самой интригующей частью истории — как Великобритания вернула Гонконг Китаю — немного повременим.

Дорогой живых и мертвых

Спускаться с Пика лучше всего пешком. Особенно если следующий пункт обязательной программы — бухта Абердин.

С этой бухты начинался когда-то, еще до британ­ского владычества, Гонконг. Кстати, не все в Великобритании в­ 1842 году оценили важность приобретения Гонконга: многим это казалось оскорбительно мелкой уступкой со стороны Китая (всего лишь остров с бухтами да пресной водой). Старинная торговля благовониями в бухте Абердин исторического значения не имела — разве что дала мест­ности имя: утверждают, будто «Гонконг» означает «благоухающая гавань»…

Так вот: спускаться к бухте следует не по шоссе, а по дороге среди заповедного леса. Пинькают птицы, журчат ручьи, красота! Перио­дически открываются полянки: пара скамеек плюс бетонный квадрат, посыпанный галькой. Это площадка для массажа ступней. Походите по гальке. Иначе ноги к концу спуска легко потерять.

Вообще Гонконг — отличное место для любителей пешего туризма. На радость жилистым спортивным джентль­менам четыре из шести островных парков связаны друг с другом 30-километровой «Гонконгской пешеходной тропой». На Новых территориях — тьма вдохновляющих велосипедных маршрутов. Но это информация для тех, кто намерен в Гонконге жить, а мы продолжим спуск вниз. Так вот: после одного из поворотов откроется странный вид на город живых сквозь город мертвых, причем города будут равновелики. Ну, не знаю... Представьте себе окраину Москвы, спальный район, 17-этажные панельные обшарпанные дома. Лучше всего представлять Химки: там водохранилище. Химкинские панельные дома нужно мысленно нарастить этажей до 30–40, воду прогреть градусов до 27, местность сделать гористой, на белесом жарком небосклоне распять полдюжины недвижных орлов, а по склону холма на свиданку с панельными серыми бетонными небоскребами отправить кладбище с такими же серыми коробками надгробий.

Границы между городом и кладбищем нет. Выкатываешь из подъезда коляску с младенцем — и продолжаешь путь уже среди могил. Символистам Серебряного века по­нравилось бы.

Но это не символизм, это принцип жизни, где миссия, повторяю, превыше удобств. Места на острове мало. Жилье и жизнь невероятно дороги. Следовательно, ты должен использовать любую возможность, чтобы преуспеть и разбогатеть. Ужасаться тому, что живешь почти на кладбище, — роскошь, которую не можешь себе позволить, и глупость, на которую не стоит обращать внимания. Покойник живому помешать не может. Внизу, на берегу бухты Абердин, туриста ждет местная достопримечательность: обязательная гонконгская бабушка, предлагающая прокатиться по бухте на катере. Это аналог петербургской вокзальной бабушки, предлагающей комнату на ночь. На предложение гонконгской бабушки следует соглашаться.

В бухте Абердин не просто располагается ветхий маломерный рыбачий флот. Сотни посудин, вставших на якорь посреди бухты, спаяны в пест­рый водный мир. Пришвартованные друг к другу суда образуют площади и кварталы посреди водных улиц, водных скверов и водных переулков. Эдакий лабиринт на воде, прямо под береговыми небо­скребами. Люди работают, едят, спят и зачинают новых людей, покачиваясь на волнах.

Это бедный, почти нищий водный город, каких точно не встретишь в Европе. Там подобная живописная бедность, барахтающаяся в море жизни на свой страх и риск, давно уничтожена социальными программами. А в бухте Абердин в сени небоскребов по-прежнему живет капитализм девятнадцатого века. Это такой водный Лондон времен Оливера Твиста.

Неизбежное завершение водной прогулки по водным трущобам — причаливание к одному из двух гигантских кораблей-ресторанов, способных одновременно накормить, полагаю, по миллиону китайцев. Пять перемен блюд за пять тысяч рублей убедительно доказывают голодному туристу, что любой морской продукт можно превратить в нечто не имеющее вкуса.

Но это типично для британской культуры: еда — просто заправка. Подданные империи едят, чтобы жить, а не живут, чтобы есть. Ну а чревоугодники могут ради ужина сплавать в близлежащую бывшую португальскую колонию Макао: всего час паромом и без всякой визы.

Пикник возле Биржи

В воскресенье в центре Гонконга, у Биржевой площади, устраивает пикник филиппинская прислуга — девушки, у которых лишь один выходной в неделю.

И я рисую себе нечто среднее между таитянскими сценами Гогена и «Завтраком на траве» Мане, хотя и недоумеваю, где возле Биржи найти для пикника место.

И тут я столбенею. Потому что центр Гонконга выглядит так, словно на него высадился десант бомжей. Все, абсолютно все пространст­во вокруг, прямо под витринами бутиков «Диор», «Ив Сен-Лоран» и «Харви Николс», покрыто подстилками из картонок, палатками из коробок и сумками из клеенки — в таких владивостокский «челнок» возит из Китая дешевое барахло. Приглядываясь, замечаю, что это не бомжи, а исключительно молодые девушки — и лишь сейчас до меня доходит, что это и есть знаменитый филиппинский пикник. Девчонки-филиппинки сидят на картонках прямо на асфальте, достают из сумок бутерброды и бутылки с минералкой (и не только), болтают с подружками и счастливо улыбаются. Вдруг начинает играть музыка, и несколько девчонок выскакивают из ящиков. Прыгая на одной ноге, они надевают туфли на каблуках, пристегивают к юбкам кружочки с номерами и пытаются пройти по закрытой для автомобилей улице походкой «от бедра». Женщина постарше фиксирует в блокноте результат. О боги мои! Да тут у них прямо посреди улицы кастинг и конкурс красоты!

Я машу рукой этим Золушкам, забывшим на один день про все свои заботы, и они машут в ответ. Под вечер в парке Гонконга, где так приятно любоваться вылезшими на камни в пруду черепахами, где золотые карпы жадно по­едают падающие в воду цветы, я встречу некоторых из тех, кому махал я и кто махал мне, — уже чуть пошатывающихся, поддерживающих своих товарок, но, повторяю, невероятно счастливых. И небоскребы поверх деревьев парка будут окружать нас. И прибитые к небосклону орлы — за нами следить. У меня и сейчас, когда я произношу мысленно «Гонконг», именно эта картина перед глазами.

Жизнь на разных уровнях. Окончание лекции

Вероятно, нарисованная картина Гонконга не сфокусирована с точки зрения урбани­стики. Недостает город­ских деталей, заменяемых общим: остров, горы, небоскребы, вода.

И это тоже проблема всех городов-новостроек. Попробуйте, к примеру, описать Дубай: поневоле придется хвататься за те же небо­скребы. Поэтому фотографы в Гонконге и набрасываются на двухэтажные яркие трамваи, узкие и плоские, как камбалы, на которых передвигаться по Гонконгу одно удовольствие. Или на старые добрые английской работы паромы «Стар Ферри», за три копейки курсирующие между островом Гонконг и полуостровом Коулун. Паромы, как и трамваи, двухэтажные, этажерочные, с надраенными медными поручнями и прочими штучками из сундука индустриальной эпохи.

Но, пожалуй, самая фантастическая часть гонконгской жизни, плохо передаваемая фотографией, — это жизнь на different levels — разных уровнях, разных этажах, разных террасах. Трудно объяснить это на русском, потому что в равнинных странах нет ни термина, ни самого объекта.

Означает такой тип жизни примерно следующее: чтобы попасть в Гонконге из точки А в точку Б, необходимо понять, лежат ли точки А и Б в одной горизонтали. То есть на обычной плоской карте вполне можно проложить, скажем, путь от Биржи на восток, а в 3D-реальности окажется, что дорога на этом высотном уровне приводит только на юг. И нужно искать дорогу на другом уровне. Навигатор бесполезен: он имеет дело с теми же 2D-картами.

Поэтому самый главный гонконгский аттракцион и трюк — это путешествие по самому большому в мире эскалатору: через квартал Сохо вверх, к Mid-Levels, Средним уровням.

Расположенный вровень с третьими этажами домов, эскалатор соединяет по вертикали горизонтальные улицы-террасы. И тогда лучше нет, чем, сойдя на любой из них, заблудиться во всех этих Грэхем-стрит, Гейдж-стрит, Линхерст-стрит — среди аптек с сушеными летучими мышами, среди шипящих невкусных лапшичных, среди лавок с наивульгарнейшим дутым золотом, среди уличных рынков с сочнейшими манго, среди бизнесменов в безупречно скучных костюмах, среди пьющих шампанское прямо посреди улицы яппи...

А потом обнаружить себя, ошалевшего, у трехуровневой пешеходной спагетти-развязки — разом у собора Непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии, у ботаниче­ского и зоологического садов.

И тогда, прокашлявшись, можно сказать самому себе, что историческая лекция, начатая на пике Виктория, требует завершения. Итак, дамы и господа, в конце двадцатого века истекала 99-летняя аренда Новых территорий, и их (вместе со «старым» Гонконгом) капиталистическая Великобритания должна была вернуть коммунистическому Китаю. Богатые гонконгцы паковали чемоданы, потому что, несмотря на реформы Дэн Сяопина, не понимали, как может суще­ствовать частная инициатива в той стране, где до сих пор висят портреты Мао Цзэдуна. Расстрел в 1989 году студентов на пекинской площади Тяньань­мэнь оптимизма гонконгцам не прибавил: миллион человек вышли на улицу протестовать против политики китайских коммунистов.

Тем не менее Лондон и Пекин договорились, что Гонконг будет специальным административным районом Китая. Все свободы гарантируются в преж­нем объеме. До 2047 года за Гонконгом сохраняется полная автономия, местной валютой остается гонконгский доллар. Так был оговорен великий эксперимент, называемый «Одна страна — две системы».

Тут бы лектору да глоток воды, чтобы завершить лекцию чтением вырванной страницы из бог знает какого, но на удивление толкового путеводителя, желательно с интонацией Эдварда Радзинского:

«В полночь 30 июня 1997 года последняя часть Британской империи была вновь передана Китаю. Это событие было окружено смятением, но непосредственно во время церемонии разразилась самая страшная гроза на памяти жителей, так что народу на улицах было немного. Крис Пэттен, последний губернатор Гонконга, и наследник британского престола принц Чарльз спокойно и печально отплыли на королевской яхте «Британия», а китайская армия тихо перешла границу. Все проснувшиеся на следующее утро в немного нервном состоянии от раздумий о том, как может измениться их жизнь, были поражены тем, что, казалось, не изменилось ничего…

Для Гонконга действительно ничего не изменилось. Но для Великобритании оказался спасительным невозможный еще в середине двадцатого века вариант — отказ от колоний. А Китай в середине двадцать первого века, возможно, будет спасен тем, что не давит на свои особые территории Гонконг и Макао, не пропихивает их в крупорушку централизации и единообразия, а дает им жить, как они живут. И в этом, получается, никакая не слабость, а сила. Ведь только примитивная сила непременно груба.

А раздражающие современников альтернативы нередко оказываются, простите за высокопарность, всего лишь бутонами будущего. Как знать...