Единственный в России музей мышьяка

В Иркутской области есть единственный в России музей, открытый в честь полного очищения города Свирска от яда — мышьяка, который остался на месте заброшенного завода, когда-то его производившего.

Единственный в России музей мышьяка
© ТАСС

В небольшом городе Свирске в Иркутской области полвека лежал в развалинах брошенный в советские годы секретный завод по производству мышьяка, необходимого для оборонной отрасли, а под ним были гектары зараженной земли.

В 2014-м черное пятно ликвидировали, а около двух лет назад освобождение города от яда увековечили, создав Музей мышьяка, аналогов которому нет в России. Корреспондент ТАСС побывала в Свирске и узнала, как местные историки из антибренда сделали уникальный проект.

Человек и яд

С 1934 по 1958 год в Свирске на берегу Ангары стояло секретное предприятие — Ангарский металлургический завод (АМЗ). Он производил мышьяк и поставлял его в город Дзержинск тогда Горьковской, а ныне Нижегородской области, где делали химическое оружие.

Когда АМЗ закрыли и забросили, это место стало зоной экологического бедствия: мышьяк не вывезли, а цеха не законсервировали. Под открытым небом остались около 13 гектаров черной зараженной земли, на которой не росла трава, и кирпичные развалины, достигавшие в высоту почти 20 метров. Местные жители растаскивали пропитанные ядом кирпичи, жгли из токсичных отходов костры, дети катались на велосипедах прямо по кучам отработанного сырья.

© Владимир Байкальский/ТАСС

Сейчас на месте завода чистое поле. В 2011–2014 годах загрязнение ликвидировали по федеральной программе "Национальная система химической и биологической безопасности РФ". Развалины убрали, зараженный грунт сняли и все это захоронили в специальном саркофаге недалеко от Свирска. Вместо снятого слоя земли уложили новый и засеяли травой.

"Когда создавали Музей мышьяка, стремились отнюдь не к тому, чтобы сделать музей ужасов",

— говорит историк и автор проекта Рита Сипатина.

В 2016 году проект "Ликвидация" победил в XIII грантовом конкурсе музейных проектов "Меняющийся музей в меняющемся мире" Благотворительного фонда Владимира Потанина в номинации "Музейный старт".

Кстати, самого мышьяка в музее нет: экспозиция собиралась после того, как яд вывезли из города. Но пробирка, наполненная мукой, дает посетителю представление о том, на что похож мышьяк. В экспозиционных залах, открытых осенью 2017 года, можно узнать историю АМЗ, о котором до недавних пор почти ничего не было известно. Еще здесь с разных сторон показано отношение человека к яду.

"Одно поколение, получается, особо не задумывалось о вреде производства и о последствиях для экологии. Работали на заводе, вдыхали испарения, болели — Родине надо было. А следующее поколение уже столкнулось не с проблемой, как страну вооружить химическим оружием, а что теперь с этим наследием делать. Местные власти впервые задумались об экологической проблеме в 2006 году, когда начали разбираться, почему в городе так много жителей с серьезными нарушениями в здоровье",

— объясняет Рита Сипатина.

Плюс-минус

Первый зал музея посвящен ликвидации мышьякового загрязнения. Здесь показывают фильм о том, как она шла, и стоят весы — как символ принятого решения избавить город от мышьяка. Над весами на стене крепятся буквы на магнитах, из них собрано слово "ликвидация". Посетителям предлагают составить другие слова, подходящие по смыслу к теме музея. Рита Сипатина составляет слово "ад".

"Мышьяк — водорастворимое вещество, — говорит Рита. — Когда он начал проникать в почву, оставалось семь-десять лет до того, как он поступит в Ангару через подземные воды. Если бы ничего не предприняли, действительно наступил бы ад".

Музей представляет мышьяк на контрасте — как средство для убийства и как незаменимое в мирном производстве вещество. В Средневековье его подсыпали врагам, а уже в Первую мировую войну использовали как основу для изготовления химического оружия. В зале, где рассказывают о способах применения мышьяка, на одной стене размещена копия картины "Отравленные газами" американского художника Джона Сингера Сарджента, который изобразил солдат с поврежденными газовой атакой глазами.

"А на противоположной стороне мы показываем, что без мышьяка никуда. Он используется в производстве микросхем, стекловолокна, инсектицидов, пиротехники, в дублении шкур, изготовлении чучел, чтобы предотвратить процесс разложения. Широко используется в медицине и в производстве аккумуляторов",

— рассказывает Рита Сипатина.

Крупицы истории

Центральная экспозиция музея, собрать которую было сложнее всего, посвящена истории АМЗ. Коллектив Риты Сипатиной проделал колоссальную работу: завод был секретным, понятно, что информации о нем в открытом доступе было немного и собирать ее пришлось буквально по крупицам. Сведения добывали в архивах страны и даже на свалках.

"Приходит мужчина и говорит, что нашел на свалке папку, а в ней — про АМЗ. Папка изношенная, а документы в порядке — документооборот заводской столовой в военные годы. Представляете, какое богатство?"

— восклицает Рита и показывает бумагу, из которой мы узнаем, чем в 1945 году питались заводчане: растительное масло, чай кирпичный, сахар, картофель, капуста, томаты, мука, крупа, омлет, хек, горбуша.

© Владимир Байкальский/ТАСС

Здесь же на стенде — ведомость о распределении молока: больше всего выдавали на самый вредный, обжиговый цех. Рядом любопытная телеграмма: заместитель наркома здравоохранения подробно расписывает порядок приготовления омлета из яичного порошка, от температуры, при которой он должен готовиться, до высоты готового блюда. Из найденных в архивах протоколов партсобраний удалось узнать, что в заводской столовой не хватало посуды: всего 30 блюдец на 280 рабочих. И за час обеденного перерыва надо было обслужить всех.

Единственное, что есть в музее с самого завода, — это документы и патефон, которым в 1931 году наградили бухгалтера. Музыкальное устройство для своего возраста выглядит идеально и даже бойко проигрывает пластинку. Больше ничего аутентичного, связанного с АМЗ, найти пока не удалось, поэтому быт заводчан воссоздали из предметов, которыми пользовались в те времена.

Найденные документы стали главной ценностью музея, потому что они пусть не до конца, но пролили свет на работу завода. Настоящим чудом стали найденные личные карточки заводчан. Их случайно обнаружили в заброшенном сарае завода автоспецоборудования, который позднее возник на месте АМЗ.

"Провели анализ карточек, получилось, что отработали на заводе за все годы 4 тыс. 371 человек, третья часть — женщины. Страшно то, что женщины работали на самых вредных и тяжелых производствах: в обжиговом цехе, на упаковке, тягали мышьяковые огарки, которые оставались после обжига, — рассказывает Рита Сипатина. — Кстати, благодаря карточкам удалось открыть 300 новых имен участников Великой Отечественной войны".

Получив карточки, музей помог многим семьям найти информацию о предках. Кто-то узнал, что их дедов и прадедов в 1938 году расстреляли по обвинению в содействии японской разведке, чьи-то родственники самовольно покинули завод, не выдержав тяжелого труда, а чьи-то приехали на АМЗ в составе спецконтингента из Западной Украины и Прибалтики.

Главная загадка

Изучая документы в архивах, создатели музея узнали, что Ангарский завод был самым маленьким среди девяти предприятий по производству мышьяка, которые в те годы работали в стране. Однако он был и самым производительным. Когда остальные заводы в военные годы выпускали десятки и сотни тонн мышьяка, Ангарский давал тысячи. План перевыполняли на 200 и больше процентов. В числе стахановцев было много женщин.

Но сотрудники музея до сих пор не узнали, зачем нужно было размещать мышьяковый завод в Иркутской области, ведь в соседней Читинской было аналогичное производство, там же находилась и сырьевая база — месторождение арсенопиритовой руды, из которой получают мышьяк. Загадкой остается и то, почему АМЗ закрыли и бросили, не обезопасив. Возможно, ответы на эти вопросы коллектив музея когда-нибудь найдет, ведь проект, уже вызывающий интерес у туристов со всей страны, намерены развивать.

"Музеи есть самые разные, но музея, который бы показывал, как люди справились с экологической проблемой, в России, а возможно, и в мире нет. Изучая музейный опыт, аналогов мы не нашли",

— говорит Рита Сипатина.