Велимир Хлебников: председатель земного шара

Прежде чем что-либо говорить о Хлебникове, давайте предоставим слово ему самому.

· «Вступил в брачные узы со смертью,

· заставил несколько пригоршней воды проплыть вместо Каспийского моря в Ледовитое,

· дал людям способы предвидеть будущее,

· нашел закон поколений,

· прорубил окно в звезды,

· и наконец — был назван великим гением современности», — вот они, скромные достижения поэта, занесенные им в автобиографию. В манифесте «Пощечина общественному вкусу» футуристы действительно окрестили Хлебникова гением современности, но никто тогда не принял этих слов всерьез.

Его поэзию критики называли «вымученным бредом претенциозно бездарных людей». И спустя несколько лет, когда Есенин с Мариенгофом, умирая со смеху, будут короновать Велимира на им же самим выдуманный пост «Председателя земного шара», в шутовство безумной церемонии поверит только сам Хлебников.

«Общество председателей земного шара», или «Государство времени», было придумано им в 1915 году в Москве. В этот союз должны были войти 317 лучших людей планеты. На повестке дня — решение вопросов «как освободиться от засилья людей прошлого…» и «как освободить быстрый паровоз младших возрастов от прицепившегося непрошеным и дерзким образом товарного поезда старших возрастов».

Число 317 здесь не случайно. Полностью поглощенный словотворчеством, теорией цифр и поэтической утопией, Хлебников вывел правило, согласно которому все важные события в мире происходят с промежутком в 317 лет.

В качестве доказательства приводилась, например, биография Пушкина: «Его свадьба была на 317-й день после его помолвки, а первое проявление анакреонтического ряда — пирушка в Лицее, из-за которой он едва не был исключен, была за 316 дней до свадьбы». К счастью, в мире происходит столько событий, что при желании можно подогнать их под любой закон и обнаружить какие угодно закономерности. Давид Бурлюк вспоминал: «С каждым месяцем всё более рукописи Вити стали покрываться числами и формулами, в коих я не мог разобраться».

Впрочем, разобраться порой не мог и сам Хлебников. Однажды, не имея денег на керосин, он написал в темноте целую поэму, которая при свете дня оказалась хаотическим нагромождением каракулей, и Хлебников показывал ее друзьям, обещая непременно научиться писать в темноте.

Он был человеком, совершенно не приспособленным к жизни на земле. Не умел умыться, не умел приготовить себе обед, достать теплую одежду, найти крышу над головой. Рукописи его валялись в постели и на полу, и друзья часто собирали их по всей комнате. Читать свои вещи ему было скучно, он часто обрывал чтение словами: «И так далее». Давать ему корректуры было категорически нельзя — он не правил, а перечеркивал целиком, чтобы писать новое.

«Он гражданин всей истории, всей системы языка и поэзии, — говорил о нем Мандельштам. — Какой-то идиотический Эйнштейн, не умеющий различить, что ближе — железнодорожный мост или «Слово о полку Игореве». Говорил он это не со зла. Просто, наверное, так оно и было.