Этери Чаландзия

Журналист, фотограф, сценарист, писатель

«Сколько адресов в среднем современный человек меняет в течение жизни? Я насчитала девять своих переездов в Москве с места на место. И это явно не предел.»

Практически все мои знакомые мигрируют в пределах города, страны и мира. Если бы не номера телефонов и социальные сети, половину старых друзей было бы не отыскать. Понятие «мой дом» уже связано не с самим домом, а со способностью превратить или почувствовать любое, даже временное жилье, этим самым своим домом. И то, если у вас есть в этом потребность.

Сегодня стали очень популярны генеалогические исследования. Интернет программы и архивные центры предлагают раскопать вашу родословную хоть до трилобитов. И надо же, оказывается, у Леонардо ди Каприо и Хелен Миррен русские корни, а ваши предки по маминой линии были камердинерами при Императорском дворе, а по папиной – охранниками в ГУЛАГе. Все это страшно и интересно, но, по большому счету, все, что остается на руках и передается по наследству — это немного ценных вещей, старые фото и семейные легенды.

Семейное гнездо выдерживает от силы лет 20-25, после чего наследники разлетаются по новым адресам, а когда приходит время, квартиру обычно продают, сдают или меняют и с нуля начинают все на новом месте. И хорошо, если родственники обходятся без судов и следствий, скандалов и дележки с поножовщиной. Какие корни? Квартирный вопрос ломает о колено все сантименты.

Одни мои знакомые не смогли расстаться с квартирой родителей на Соколе. Не смогли даже ремонт там сделать. Ее годами сдавали для съемок, но сколько раз в год киношникам и фотографам может понадобиться пыльный интеллигентский интерьер сталинской постройки? В результате, умываясь слезами, они все-таки продали. Не квартиру, но целое детство, со всеми вытекающими душевными травмами и драмами. В Италии есть дома, которые принадлежат семьям по нескольку сотен лет. Во Франции у моих знакомых в парижских апартаментах живет уже четвертое поколение. Понятно, это особенные случаи. С одной стороны, династии, которых не так много, с другой, большие и старые деньги. Плюс, да, не так бомбили и не так беспощадно перерезали все связи историческими ножницами.

У нас не успевало нарасти ровным счетом ничего. Каждый раз на очередном витке катаклизмов мир лопался по новой, и системе приходилось обновляться с такой скоростью, что сбережения сгорали, и ни сундуки, ни память не успевали ничего толком накопить, а мечты о реституции оставались лишь мечтами. Мое собственное детство было буквально отрезано от взрослой жизни войной в Абхазии. Дома с тайниками и винным погребом, порыжевшие дагерротипы, умение уживаться в одной большой семье с разными поколениями и убеждениями, где прабабки нянчили правнуков, а правнуки ухаживали за стариками. Все это снес в небытие всего один конфликт. Одна жестокая и никому не нужная война отобрала все у всех. Старых адресов не стало и, спустя годы, потеряв концы и связи, всем пришлось опять начинать все сначала.

А сколько раз мои знакомые, проезжая по Москве, показывали пальцем на знакомые фасады со словами: «Здесь жил мой дед», или «На этом балконе я пил на своей свадьбе», или «В этом дворе я гуляла со своим первым сыном». И каждый раз это были совершенно разные места.

Да, во всем этом есть неумолимая энергия движения и времени. Когда просто невозможно усидеть на одной ветке всю жизнь, и жажда перемен и обновления гонит вперед по все новым и новым адресам. Но стремление раскопать свою родословную, расписать семейное древо или восстановить «родовое гнездо» на шести сотках в Ватутинках — это ведь не только про тщеславие. Это про явную или скрытую тоску по корням и про желание «заземлиться», прирасти к чему-то, что хотя бы на полвека и полшага значительнее тебя самого.

Но одни корешки довольно быстро рвутся, а другие слишком медленно нарастают. Не хочется думать, что и им предстоит рано или поздно оборваться. И не останется ничего, кроме ценных вещей, старых фото и семейных легенд. Ну, может быть, еще родительской квартиры, которую продадут или разменяют, когда придет время. А впереди очередной переезд и очередной ремонт. Одна семья сменяет другую. Новые родственники, старые связи, бывший муж, молодая жена, дети от прошлого брака, планы на очередную новую жизнь.

Возможно, вопрос не в том, можно ли прожить по одному адресу и с одним человеком всю или большую часть жизни. Таких примеров немного, счастливых среди них еще меньше. Вопрос в другом. Можно ли конвертировать свое прошлое в настоящее и необходимо ли оно сегодня как основа и база для будущего?

Восстановленная, а тем более сфабрикованная родословная, сама по себе ничего не значит и не меняет. Тяга к корням, со всеми этими генеалогическими расследованиями, дореволюционными адресами и воспоминаниями с придыханиям - всего лишь очередная дань времени и пустой моде. Декоративная функция, зона воспаленного тщеславия. Человека определяют не мельхиоровые ложки и фамильная недвижимость, а связи между людьми, своими и чужими. Без пониманий этих связей и семья, живущая под одной крышей, и общество в целом, остаются разобщенной толпой, в которой каждый сам по себе и сам за себя.

И это совсем не так круто, как, возможно, кажется на первый взгляд.