Как музеи переносят память об Освенциме в Сеть
Мемориал Холокоста словно пишет в соцсети записки о тех, кто погиб в Освенциме. Хотя можно было бы найти лучшие и менее рискованные способы использования этой учетной записи в Twitter, пишет в издании Times of Israel, Илан Мэнор, сотрудник Оксфордского университета, автор множества работ, в том числе книги «Цифровизация дипломатии», где исследуется, как цифровые технологии изменили дипломатическую практику.
В своей статье автор размышляет о том, насколько цифровизация этична в данной ситуации.
Несколько дней назад я принял важное решение: я подписался на аккаунт мемориала Освенцима в Твиттере. То, что Освенцим был рекомендован мне алгоритмом Твиттера, неудивительно, поскольку большая часть моей цифровой деятельности восходит ко Второй мировой войне. Я часто гуглю сражения, просматриваю списки фактов Второй мировой войны или читаю страницы Википедии о нацистах. Все это вносит свой вклад в мое академическое исследование использования министерствами иностранных дел знаковых изображений в интернете. В других случаях эта деятельность связана с моим изучением антисемитизма в виртуальном пространстве и способов борьбы с ним.
Однако с тех пор, как я стал следить за Освенцимом в интернете, мои привычки в Твиттере резко изменились. На каждых нескольких прокрутках я получаю черно-белое изображение бедной души, которая оказалась в Освенциме. Эти моменты настолько эмоциональны, что я обращаю мало внимания на другие твиты и чаще всего вообще избегаю Твиттера. Ибо как я могу сосредоточиться на заявлении Верховной комиссии ЕС или видеопоздравлении Майка Помпео, когда сталкиваюсь с такими изображениями? Предполагаю, что большинство людей сочли бы эти образы тревожными, в конце концов, нацисты объявили войну человечеству.
Возникает вопрос, почему мемориал Освенцима вообще стал цифровым (уже в 2012 году)? Музеи и культурные институты давно мигрировали в интернет, и в то время как некоторые предлагают виртуальные туры, другие предоставляют классы или удаленные семинары. Но даже Мона Лиза не улыбнулась бы, увидев эти образы. Не говоря уже о том, что мемориал Освенцима — это не музей, а хранитель истории.
Вполне возможно, что Освенцим использует Твиттер из желания просветить, охватить аудиторию, которая никогда не была в Польше или никогда не слышала о Холокосте. Можно было бы предположить, что удаленные классы или семинары будут лучше подходить для этой задачи. И если Освенцим есть в Твиттере, зачем сводить его ленту к бесконечному сборнику вырезок из дел мертвых пленников? Почему бы не использовать видео, чтобы рассказать историю жизни пленников? Почему бы не записать сообщения от выживших? И почему бы не попытаться осмыслить, какую роль Освенцим мог бы сыграть в сегодняшнем жестоком и разъяренном мире…
Особенно тревожным является тот факт, что люди вскоре становятся невосприимчивыми к образам смерти и насилия. В какой-то момент образы перестают вызывать ужас, страх и тоску. В своих книгах Сьюзен Зонтаг описывает, как впервые увидела изображение Освенцима в возрасте 12 лет. Несколько дней она боялась открывать другие книги. Но к тому времени, когда она стала взрослой, шок прошел. Зонтаг говорит то же самое о фотографии «напалмовой девочки», которая потрясла мир в 60-е годы, и которую теперь можно найти во многих домах в антологиях типа «20-й век в фотографиях».
Риск, который Мемориал Освенцима взял на себя, мигрируя в интернет и используя такие изображения, заключается в том, что они станут привычными, знакомыми и даже банальными. Вскоре изображения будут прокручиваться с легкостью, поскольку пользователи будут искать следующий мем или гифку. Но есть и важный вывод для дипломатов. Министерства иностранных дел, в том числе израильские, также используют ужасные изображения, чтобы осудить нападения на Алеппо, показать лицо голода, поделиться новыми военными инновациями. Такие ученые, как Сьюзен Джексон и Рис Крилли, утверждают, что использование этих образов в социальном плане превращает насилие в нечто, наделенное здравым смыслом. Дипломаты, таким образом, рискуют опошлить и даже нормализовать вооруженный конфликт, что является полной противоположностью их роли миротворцев.