Как питание повлияло на развитие первобытного общества

Потребительское отношение человека к природным ресурсам 10–12 тысяч лет назад зашкаливало: продуктами не запасались, ели только свежую и лучшую пищу (например, от мяса брали только филейную часть, остальное оставляли), а жилища строили из костей мамонтов (на каждое уходило по 30–40 животных).

В новом выпуске совместной рубрики с The Question антрополог Акоп Назаретян рассказывает, когда первобытные люди стали учиться прогнозировать, задумались о способах хранения еды и почему перешли к сельскому хозяйству.

Изменение практик питания в истории человечества связано с особенностями вмещающего ландшафта, климата, популяционной генетикой, культурными и политическими влияниями и прочими факторами. Особо выделю фактор эволюционный.

В ряде случаев прежние способы хозяйствования заходили в тупик и приводили к экологическим кризисам и катастрофам, и тогда приходилось изменять образ жизни, а с ним и практики питания. Это отчетливо прослеживается, например, при переходе от палеолита к неолиту или от сельскохозяйственной культуры к промышленной.

Так, еще 10–12 тысяч лет назад все люди были кочевниками, добывали пищу охотой, собирательством и в лучшем случае рыболовством. Убивали столько, сколько могли, и ели только свежее.

Мыслили они в узком временном диапазоне: на месяцы и годы вперед задумываться не умели, надолго едой не запасались. Но к тому времени у них значительно развилась так называемая охотничья автоматика — копьеметалки, ловчие ямы (куда животные загонялись и гибли там целыми стадами), лук со стрелами.

Люди стали убивать намного больше, чем нужно. Они ели только самое лучшее мясо — филейную часть. Все остальное оставляли нетронутым (антропологи называют такую манеру охоты словом «перепромысел» — overkill) и вообще относились к природным ресурсам сугубо потребительски.

Например, они строили жилища из костей мамонтов: на одно жилище уходило 30–40 взрослых мамонтов, а черепа новорожденных мамонтят использовали в качестве подпорок или ритуальных украшений.

К тому же легкая доступность пищевых ресурсов благодаря «высоким технологиям» того времени спровоцировала бурный рост населения Земли: согласно новейшим демографическим таблицам, за две тысячи лет оно возросло с четырех миллионов до семи с половиной на пике верхнего палеолита.

Вроде бы и немного, где-то половина нынешней Москвы. Но для прокорма одного охотника-собирателя требуется территория в 15–20 квадратных километров, а вся суша планеты — около 148 квадратных километров, из коих от силы половина пригодна для обитания людей.

Если посчитаем, да еще учтем вакханалию охотничьего перепромысла, то поймем, почему возобновимые прежде ресурсы превратились в невозобновимые. Это типичная ситуация техно-гуманитарного дисбаланса, когда качество культурно-психологических регуляторов отстает от достигнутого технологического могущества.

В результате естественные экосистемы разрушались, и наступил глобальный экологический кризис. Исчезли популяции и целые виды крупных животных: мамонты, мастодонты, пещерные медведи, некоторые породы лошадей и так далее. Обострилась конкуренция за ресурсы между родами и племенами, население Земли сократилось.

Вот тогда люди стали переходить от присваивающего хозяйства к производящему, то есть, по выражению знаменитого археолога Чайлда, впервые «вступили в сотрудничество с природой». Они перешли к оседлому земледелию и скотоводству, научившись прогнозировать события на месяцы и годы.

Историки назвали этот переход неолитической, или сельскохозяйственной, революцией. Неолит радикально изменил социальные отношения (образовались племенные союзы — вождества, где воинственные племена крышевали, то есть эксплуатировали и охраняли производящих соседей), мышление, духовную культуру, мифологии и, конечно, практики питания.

В частности, с палеолитом уходило в прошлое людоедство. По крайней мере, так было в большинстве регионов Евразии и Северной Африки. А в Америке ни неолит, ни последующее образование городов-государств не устранило эту практику.

Ацтеки, например, готовили из человеческого мяса самые изысканные блюда с соответствующими приправами и специями, доступные только высшей знати.

В целом, конечно, неолит — или новый каменный век — во многих отношениях можно считать прогрессом по сравнению с древним каменным веком (палеолитом). Эволюционный тупик был преодолен, экологическая ниша человека расширилась и углубилась, население при новом типе хозяйствования стало расти в десятки, сотни, а затем (с развитием ирригации) в тысячи раз.

Но прогресс всегда был не движением от худшего к лучшему, а выбором меньшего из зол. Структура питания стала не такой естественной, как прежде, продукты были не такими свежими, а физическая активность была ограничена.

Массу неприятностей принесло регулярное соприкосновение со скотом: от животных к людям перешли микроорганизмы, которые мутировали, превратились в болезнетворные вирусы, бактерии, бациллы и запустили эпидемии, которые терзают человечество уже десять тысяч лет.

Судя по археологическим данным, первобытные охотники не ведали чумы, холеры, оспы и даже банального гриппа — все это подарки неолита.

По сравнению с палеолитическими предками люди неолита сделались физически слабее, болезненнее и стали ниже ростом. Ожидаемая продолжительность их жизни уменьшилась.

Но здесь есть тонкость: ожидаемая продолжительность сократилась, а реальная, вероятно, даже возросла — прежде всего потому, что значительно снизился уровень социального насилия. Первобытные охотники-собиратели гибнут от внешних причин, они редко умирают от старости и болезней — эта привилегия также унаследована нами от неолита.

Я привел только один пример того, как изменение практик питания может быть сопряжено со всем комплексом эволюционных (или революционных) преобразований в обществе. И всякий раз достижения были тесно переплетены с потерями.

Общий вектор прослеживается: общество и его природная среда (то есть антропосфера) удалялись от естественного состояния, а эта тенденция отразилась и в практиках питания: человек последовательно освобождался от природных зависимостей и становился все более зависимым от искусственной среды.

Сегодня, слыша истерики по поводу генно-модифицированных продуктов и прочих новейших заморочек (которые способствовали стратегическому освобождению человечества от тысячелетнего проклятия голода), я вспоминаю парафраз непревзойденного юмориста Уинстона Черчилля: «Кто не сожалеет о прошлом, у того нет сердца, а кто жаждет вернуться к нему, у того нет головы».