Каким получился "Дон Жуан" в Театре на Трубной
Понятие "испанский стыд" на языке оригинала звучит как "вергуэнца ахена": дословно "чужой позор". И этот чужой позор в разнообразных его проявлениях (мучительная стыдливость, чудовищная неловкость, бесстыжая демагогия, оголтелый цинизм и еще десяток оттенков) становится генеральной эмоцией спектакля Ильи Макарова по знаменитой пьесе Мольера.
Слуга ужасается выходкам хозяина. Отец шокирован поведением сына. Портреты предков коченеют в брезгливом изумлении. Благочестивая дворянка, пытаясь вернуть возлюбленного, рушится в бездну унижения. Деревенская красавица стыдится своего неотесанного жениха. И даже само небо содрогается при всякой выходке главного героя - титанического либертина и упрямого богоборца.
Но построить спектакль, да еще комический, на одной мучительной неловкости невозможно, так что в ход идут другие приемы.
"Дон Жуан" - комедия многолюдная: испанские гранды (каждый со своей свитой), французские крестьяне, сицилийские бандиты, буржуа, нищий, слуги и челядь, почти шекспировский призрак - словом, изрядное столпотворение. В спектакле эту массовку изображают пульчинеллы (по-русски петрушки): комические маски с характерными носами-клювами, в черно-белых одеждах. Спектакль вообще постоянно отсылает то к маскараду комедии дель арте, то к посмертным маскам египетского обличья (так представлены и статуя Командора, и Призрак Времени - безликая смерть с косой; у Мольера она появляется лишь в финале, в спектакле же маячит на заднем плане с самого начала).
Явление героя сопровождается дружным и восторженным приветствием пульчинелл. Совершенно так же куклы Карабаса-Барабаса мгновенно узнавали Буратино при первом его появлении в театре. И это сразу же переводит действие в откровенно условный, игрушечный, отчасти плюшевый регистр. С бутафорскими раскатами грома и аллегорическими картинками на экранах-задниках (сценография Анастасии Глебовой): колоннады и галереи в духе Пиранези, сельские виды в манере Ватто, коршун, когтящий обнаженную маху с картины Гойи и другие сюжеты мировой живописи.
Главный герой здесь очень молод (что подчеркивает и режиссер Макаров в своей декларации: дескать, наш дон Жуан ближе к моцартовскому, чем к мольеровскому: юн, бодр и полон жизни). Но эта живость и витальность имеет оборотную сторону. Этот дон Жуан циничен не по возрасту, дерзок не по силам, философствует без достаточных оснований. И пафос его бунтарства неизбежно кажется книжным и умозрительным.
К тому же испанский стыд - штука заразительная. С самого начала кажется, что мольеровские патетические монологи актерам как-то неловко произносить всерьез, а на способность остроумия XVII века рассмешить сегодняшнюю публику они не слишком надеются. Отсюда частые междометия ("Ну… эта… как бы…"), плоские шуточки ("Сашка Македонский") и прочие экивоки, ухмылки и реплики в сторону. В итоге чувство неловкости временами появляется уже у просвещенной публики.
Роль дон Жуана - главная удача спектакля. Сухраб Хайлобеков - писаный красавец, рослый, юношески гибкий, но с рельефной мускулатурой (то-то его заставляют половину спектакля расхаживать голым до пояса). С победной поступью и зычным голосом. С высокопарными монологами, при всех оговорках, он также справляется уверенно. Правда, комические обертоны в его игре незаметны - хотя возможность слегка посмеяться над своим героем в стилистике спектакля как будто подразумевается.
Иван Мамонов в роли Сганареля выступает в своем обычном амплуа: дородного слуги при изящном хозяине. Мольеровский Сганарель - резонер и моралист, но крайне лицемерный, по этой части он превосходит даже дон Жуана (лицемерие обольстителя рассчитано, лицемерие слуги органично). Мамонов же подчеркивает прежде всего простодушие своего героя. Эту могучую тушу все время тащит инерция: Сганарель старательно разжевывает очевидное, истово доделывает едва намеченное и не может вовремя остановиться ни в жалобах, ни в обличениях.
Среди прочих ролей выделим донью Эльвиру (Валерия Ланская), одинаково жалкую и в оскорбленной ревности, и в лихорадочном ласкательстве, и в смиренном раскаянии. А также Шарлотту (Мирослава Михайлова) - ту самую деревенскую красотку, горячую, как свежеиспеченная шарлотка, так и прыщущую любовными соками. А также кредитора Диманша (Александр Овчинников) - конфузливого ростовщика, отчасти даже грациозного в своей стыдливости.
Итоговое впечатление половинчатое. Космические бездны, которые Мольер приоткрывает в этой пьесе, основательно замаскированы комическими ужимками.Но и смешным спектакль назвать трудно - разве что забавным и обаятельным. В целом это не похоже ни на программное послание, ни на постановку большого стиля. Но возможность три часа поразмышлять о целомудрии и бесстыдстве, о границах свободы и пределах наслаждения, а также полюбоваться видными мужчинами и темпераментными женщинами - такая возможность тоже чего-нибудь стоит.