Довлатов, Пушкин, солнце, колбаса

Многие друзья Довлатова переживали, что он умер как раз в тот момент, когда к нему начала приходить подлинная известность. Между тем, в этом просматривается какая-то странная поэтическая ирония. Довлатов всю жизнь оставался автором непризнанным и тоскующим о признании, рефлексирующим, неуверенным в себе. Переживал, что его считают журналистом, а не писателем. В совершенстве он умел описывать в основном несовершенства – чужие, а прежде всего свои. Вот что бы он делал со славой? Виктор Ерофеев, один из гостей "Довлатовфеста", вспомнил: однажды в Нью-Йорке организовали его выступление и очень просили позвать Довлатова в качестве ведущего. Но перед этим Довлатов в разговоре намекнул Ерофееву, что его рассказы ему не очень-то нравятся. После этого приглашать Довлатова Ерофееву казалось неловким. Он находил то одну, то другую причину, по которой к Довлатову нельзя обращаться. Отбился. Вечер прошел без Довлатова, и с большим успехом. Успех отметили в хорошем ресторане. Рано утром страдавшему от похмелья Ерофееву позвонили и попросили прокомментировать новость: Довлатов умер. В процессе очередного запоя у него начало отказывать сердце, скорая долго не могла понять, что с ним делать... Если бы Ерофеев все-таки пригласил его стать ведущим на этом вечере, если бы Довлатов собрался и пришел – может, остался бы жив? Сейчас Довлатову было бы 74 года. Он был бы гостем на "Вечернем Урганте", писал бы колонки в "Русский пионер", выступал на "Россия 1", скучал бы на невыносимых писательских круглых столах. Может, наконец взялся бы за роман (хотя у него было короткое дыхание, как у Чехова – он прежде всего был новеллистом). И Ерофееву было бы незачем вечно ворошить в памяти эту историю, спрашивая себя "А если?.." Но вы можете себе это представить это "А если?" Да и никто не может. СЛАБЫЙ АВТОР ДЛЯ ОТПУСКНОГО ЧТЕНИЯ "Довлатовфест", прошедший на днях в Пскове и Пушкиногорье, оказался в центре внимания по двум причинам. Во-первых, некоторые участники отказались на него ехать: выяснилось, что псковский губернатор Андрей Турчак подозревается в организации нападения на журналиста Олега Кашина. Казалось бы, причем здесь Довлатов – но не приехали поэт Сергей Гандлевский, журналист Андрей Колесников, глава Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям Михаил Сеславинский. А те, кто приехал, порой словно оправдывались, вполне резонно заявляя, что преступник должен сидеть в тюрьме – но лишь после того, как суд докажет его вину; и в любом случае, организаторы фестиваля и жители Пушкиногорья точно ничье избиение не заказывали и игнорирования не заслужили. Во-вторых, за несколько дней до "Довлатовфеста" интернет взорвался из-за статьи Дмитрия Быкова: поэт и публицист объявил Довлатова средним писателем, автором "идеального отпускного чтения", отнеся его ко "второсортным, слабым талантам". Ощущение от статьи Быкова, обычно точного в формулировках, было, что пьяный в поезде метро набросился с оскорблениями на твоего близкого родственника. Вдруг возопили все; и выяснилось, что все любят Довлатова. Что он, со его тоской, с беспощадной всепроникающей иронией, с умением видеть и слышать абсурд там, где его не видят и не слышат другие, для всех действительно родной. А уж великий или не великий – так комиссий по канонизизации в данном случае быть не может. В общем, Быкова на фестиваль не позвали. Но чего Довлатов уж точно никогда не мог предположить – что он станет не просто обожаемым, но и официально обожаемым автором. Сеславинский на фестиваль не приехал, но приехал министр культуры Владимир Мединский. Взлетев на сцену в чистом пушкиногорском поле, чтобы объявить имена победителей литературного конкурса имени Довлатова, он сказал, что Довлатов, работавший экскурсоводом в Михайловском, был сотрудником министерства культуры. Чистейшая правда. И очень довлатовская ситуация – кем-кем, а сотрудником минкульта СССР он не представлял себя никогда. Потом Мединский смешно оговорился в интервью, назвав Довлатова крупнейшим писателем второй половины XIX века (это тоже набрало множество просмотров, хотя только идиот будет пинать человека за нечаянную оговорку). На сцене в это время победителям конкурса вручали подарочные наборы колбас от спонсора-мясокомбината. Коробку главного лауреата засунули не в тот микроавтобус, и в результате как минимум одну из представленных в наборе колбас съела ехавшая в нем веселая компания во главе с театральным художником Каплевичем. Похоже, Довлатов действительно лично, с небес курировал этот фестиваль. ШКОЛЬНИКИ ПРОТИВ НОНСЕНСА В свое время в Пушкинских горах пытались найти себя сразу два классика русской литературы, близкие приятели, Бродский и Довлатов. Первый попытался устроиться библиотекарем (безуспешно). Второй устроился экскурсоводом, после чего в свойственной ему элегической манере проклял все на свете: советское Пушкиногорье оказалось заповедником абсурда. Дом, где Пушкин жил во время ссылки, не настоящий (усадьба несколько раз сгорала дотла, то, что сейчас на ее месте – реконструкция середины ХХ века), личных вещей Пушкина нет, рукописей нет, посетителям демонстрируют найденную когда-то на пепелище тарелку для борща "той поры". Что там подлинное? "Здесь все подлинное. Река, холмы, деревья — сверстники Пушкина. Его собеседники и друзья. Вся удивительная природа здешних мест..." – с гневом отвечала Довлатову на его вопрос престарелая хранительница музея, уверенная, что о поэте можно рассказывать только с помощью готовых мертвенных формул. Ну и что? Да, ты смотришь на реку, холмы, деревья и представляешь себя на месте Пушкина. Такой вот аттракцион: да, глядя именно на это, он написал "19 октября". Даже жалко, что еще не наступила еще та осень, которая так волшебно его стимулировала, и мороз еще не сребрит увянувшее поле. Сегодня Михайловское – прежде всего невероятно ухоженный, огромный, прекрасный парк, где море грибов – хоть косой их коси. Пруды с молодыми утками, речка... Солнце, сплошное солнце. Интеллигентные, симпатичные экскурсоводы, стайки хорошо одетых веселых школьников. Что там абсолютно аутентично – так это дом Довлатова, который он снимал в 1976 году. Сегодня это – нечто вроде отдельного музея, за вход в который берут 150 рублей. Организован музей энтузиастами, и это, с одной стороны, страшное зрелище, а с другой – даже более интересное, чем фальшивый пушкинский дом: там все настоящее, как при Довлатове, включая портрет Гагарина на стене, телевизор, бензопилу его безумного соседа, бревна, оклеенные советскими газетами. Грязь, мрак и ужас. При этом – да, музей, самый настоящий. И абсолютно аутентичный Станислав Мальчонков, ставший прототипом кагэбэшника в "Заповеднике", дает на крылечке интервью журналистам про Довлатова: "никаких контрматериалов за ним дОбыто не было". История про то, что время не только разрушает, но и трансформирует все: ни Пушкин, ни Довлатов представить себе не могли, во что превратятся с годами их скучные дома, из которых оба мечтали прежде всего сбежать. ЧУДНАЯ ЮНОСТЬ В СОВЕТСКОЙ ЭСТОНИИ По Довлатову, строго говоря, раньше был снят только один полнометражный кинофильм – "Комедия строгого режима", по мотивам "Зоны". В 1992-м. Сейчас поспел второй – "Конец прекрасной эпохи" Станислава Говорухина. (На подходе третий - его собирается снимать Алексей Герман-младший, тоскующий о Ленинграде 70-х, полном прекрасных лиц и удивительных талантов; его фильм будет описывать несколько дней из жизни Довлатова, но в остальном Герма в своем выступлении на фестивале темнил. Ленинграда 70-х он, родившийся там в 1976-м, конечно, не видел, но тем сильней нежность; пожелаем ему удачи). А показ "Конца прекрасной эпохи" состоялся на "Довлатовфесте", и предваряли его тот же Мединский и Говорухин. Фильм уже показывали на "Кинотавре". Посмотревшая его там Божена Рынска пришла в бешенство и написала, что Говорухин, снимающий фильм по Довлатову – это примерно как Геббельс, экранизирующий дневник Анны Франк. Вероятно, имелось в виду, что человек, вполне себе признанный в СССР, доживший в благополучии до седин депутат от нынешней партии власти, записной моралист, снимает кино о много страдавшем и плохо кончившем диссиденте. Осторожно отойдя от умозаключений Божены, признаем: в картине Говорухина от "Компромисса" действительно остались рожки да ножки. "Компромисс" был повестью очень горькой: Довлатов приводил фрагменты статей, написанных для газеты "Советская Эстония" казенным, мертвым языком советской прессы, а потом рассказывал о том, что за этими статьями стояло на самом деле. Эта книга, как и "Заповедник", полна печали – она о талантливом человеке, вынужденном бесцельно гробить талант и предавать его, вечно идти на сделки с собой. (Конечно, в итоге оказалось, что в том и состоял замысел судьбы – свои невзгоды в советской Эстонии, равно как малоприятный опыт работы охранником на зоне и экскурсоводом в Пушкиногорье, Довлатов переплавил в лучшие свои книги; его тоска и его несчастья как раз-таки и оказались материалом для литературы, и сам писатель осознал это, но уже в последние годы). Ничего этого Говорухин в упор не хочет видеть. Для него вообще важно совершенно другое. Если описать "другое" одним словом, это будет слово "молодость". Дополнительное слово "ностальгия" тоже будет к месту. Молодости Довлатова и Говорухина примерно совпали. Они пришлись на "прекрасную эпоху" оттепели, которая началась в 1956-м с ХХ съезда партии и закончилась в 1968-м введением танков в Прагу. Действие фильма разворачивается в 1969-м, и вокруг полно глупостей (ну, например, редактор газеты – идиот, считающий, что визит Брежнева в Польшу – событие неизмеримо более важное, чем высадка человека на Луну; сотрудники КГБ проводят обыски у диссидентов и конфискуют запрещенную литературу). Но это еще не ощущается как что-то драматическое. Это так, часть приятных в основном приключений. Молодость и прекрасная эпоха завершаются одновременно, но герой, еще не разменявший тридцатник журналист Андрей Лентулов, этого не чувствует. Он весел и беспечен: бесконечно бухает (испытывая почти символические похмелья), отпускает шутки, легко влюбляет в себя блондинок. Одна из них (Светлана Ходченкова), с которой у Андрея более-менее основательный роман, переживает по поводу того, что жених – вертопрах, но переживает не особенно: слишком уж любит. Отпаивает по утрам водкой и корит за обилие других подружек. С лица актера Ивана Колесникова не сходит широкая глуповатая улыбка. Все хорошо. В принципе, если вообще ничего не знать о Довлатове и эпохе застоя, и не скажешь, что в жизни у героя что-то плохо или будет плохо. А Довлатов... какой Довлатов? Это тот, который юморист? С другой стороны, герой "Конца прекрасной эпохи" и не является Довлатовым. У него другая фамилия, да и в принципе, все может быть другим – Говорухин, пользуясь правами режиссера, волен почерпнуть из книги, что ему заблагорассудится и делать с этим что угодно. Он снимает кино "по мотивам" – а мотивов у Довлатова предостаточно, выбирай любые. Нужно ли на это смотреть? Серьезным поклонникам Довлатова, конечно, нет – слишком сильно будет раздражать. А если так... Если сравнивать с недавними работами Говорухина, "Пассажиркой" или "Уикендом", то да, это скорее хороший фильм. Там много забавного (благодаря первоисточнику), там отличные актеры в ролях второго плана, будь то Ходченкова, Борис Каморзин (редактор-идиот) или Сергей Гармаш (милиционер, разглагольствующий о диссидентах и судьбах России). Фразы этого персонажа (позаимствованные из "Заповедника") хоть сейчас можно отдать на растерзание фейсбучным мыслителям. "Допустим, почитал я ваш хваленый самиздат. Дерьма не меньше, чем в журнале «Знамя». Только все перевернуто. Где белое, там черное, где черное, там белое..." ЦИТАТЫ Цензура вызывает у меня алкогольный протест!.. Мы собрали любимые фразы из повести «Заповедник» - того самого Пушкиногорья, где и прошел «Довлатовфест». Живописец Лобанов праздновал именины своего хомяка... Он ел фаршированную рыбу, то и дело восклицая; - Потрясающая рыба! Я хотел бы иметь от нее троих детей... — Вы спали? — поинтересовалась Галина. Я горячо возразил. Я давно заметил, что на этот вопрос люди реагируют с излишней горячностью. Задайте человеку вопрос: «Бывают ли у тебя запои?» — и человек спокойно ответит — нет. А может быть, охотно согласится. Зато вопрос «Ты спал?» большинство переживает чуть ли не как оскорбление. Как попытку уличить человека в злодействе... — Миша, ты любил свою жену?... Михал Иваныч надолго задумался. — Спала аккуратно, — выговорил он, — тихо, как гусеница... — А где мои брюки? — спрашиваю. — Вера тебя раздевала, — откликнулся Марков, — спроси у нее. — Я брюки сняла, — объяснила Вера, — а жакет — постеснялась... Осмыслить ее заявление у меня не хватило сил. И, может быть, последней умирает в человеке — низость. Способность реагировать на крашеных блондинок и тяготение к перу... Даже во сне было заметно, как он ленив... Речь его была сродни классической музыке, абстрактной живописи или пению щегла. Эмоции явно преобладали над смыслом. Борька трезвый и Борька пьяный настолько разные люди, что они даже не знакомы между собой... Жизнь расстилалась вокруг необозримым минным полем. Я сел у двери. Через минуту появился официант с громадными войлочными бакенбардами. — Что вам угодно? — Мне угодно, — говорю, — чтобы все были доброжелательны, скромны и любезны. Что значит «нажрался»? Да я выпил! Да, я несколько раскрепощен. Взволнован обществом прекрасной дамы. Но идейно я трезв! Знаете, я столько читал о вреде алкоголя! Решил навсегда бросить... читать! Всем ясно, что у гениев должны быть знакомые. Но кто поверит, что его знакомый — гений?!! 12 ЦИТАТ ИЗ "ЗАПИСНЫХ КНИЖЕК" ДОВЛАТОВА Выносил я как-то мусорный бак. Замерз. Опрокинул его метра за три до помойки. Минут через пятнадцать к нам явился дворник. Устроил скандал. Выяснилось, что он по мусору легко устанавливает жильца и номер квартиры. В любой работе есть место творчеству. * * * Цинизм предполагает общее наличие идеалов. Преступление – общее наличие законов. Богохульство – общее наличие веры. И так далее. А что предполагает убожество? Ничего. * * * Двое писателей. Один преуспевающий, другой – не слишком. Который не слишком, задает преуспевающему вопрос: – Как вы могли продаться советской власти? – А вы когда-нибудь продавались? – Никогда – был ответ. Преуспевающий еще с минуту думал. Затем поинтересовался: – А вас когда-нибудь покупали? * * * Бог дал мне то, о чем я всю жизнь просил. Он сделал меня рядовым литератором. Став им, я убедился, что претендую на большее. Но было поздно. У Бога добавки не просят. * * * Кто-то говорил: «Точность – лучший заменитель гения». Это сказано обо мне. * * * Гласность – это правда, умноженная на безнаказанность. * * * Рассказывали мне такую историю. Приехал в Лодзь советский министр Громыко. Организовали ему пышную встречу. Пригласили местную интеллигенцию. В том числе знаменитого писателя Ежи Ружевича. Шел грандиозный банкет под открытым небом. Произносились верноподданнические здравицы и тосты. Торжествовала идея польскосоветской дружбы. Громыко выпил сливовицы. Раскраснелся. Наклонился к случайно подвернувшемуся Ружевичу и говорит: – Где бы тут, извиняюсь, по-маленькому? – Вам? – переспросил Ружевич. Затем он поднялся, вытянулся и громогласно крикнул: – Вам? Везде!!! * * * [Лингвист Роман] Якобсон был веселым человеком. Однако не слишком добрым. Об этом говорит история с Набоковым. Набоков добивался профессорского места в Гарварде. Все члены ученого совета были – за. Один Якобсон был – против. Но он был председателем совета. Его слово было решающим. Наконец коллеги сказали: – Мы должны пригласить Набокова. Ведь он большой писатель. – Ну и что? – удивился Якобсон. – Слон тоже большое животное. Мы же не предлагаем ему возглавить кафедру зоологии! * * * Бродский перенес тяжелую операцию на сердце. Я навестил его в госпитале. (...) Лежит Иосиф – бледный, чуть живой. Кругом аппаратура, провода и циферблаты. И вот я произнес что-то совсем неуместное: – Вы тут болеете, и зря. А Евтушенко между тем выступает против колхозов... Действительно, что-то подобное имело место. Выступление Евтушенко на московском писательском съезде было довольно решительным. Вот я и сказал: – Евтушенко выступил против колхозов... Бродский еле слышно ответил: – Если он против, я – за. * * * Лениздат напечатал книгу о войне. Под одной из фотоиллюстраций значилось: «Личные вещи партизана Бонсюка. Пуля из его черепа, а также гвоздь, которым он ранил фашиста...» Широко жил партизан Боснюк! * * * Беседовали мы с [писательницей Верой] Пановой. – Конечно, – говорю, – я против антисемитизма. Но ключевые должности в российском государстве имеют право занимать русские люди. – Это и есть антисемитизм, – сказала Панова. – То, что вы говорите, – это и есть антисемитизм. Ключевые должности в российском государстве имеют право занимать ДОСТОЙНЫЕ люди. * * * У Ахматовой когда-то вышел сборник. Миша Юпп повстречал ее и говорит: – Недавно прочел вашу книгу. Затем добавил: – Многое понравилось. Это «многое понравилось» Ахматова, говорят, вспоминала до смерти.