Блог "Книги Лондона". Уровни Барнса

Кирилл Кобрин для bbcrussian.com Гюстав Флобер умер на 59 году жизни. В этом возрасте знаменитый писатель Джулиан Барнс, чьим божеством был и остается Флобер, написал роман о том, как Артур Конан Дойл расследует настоящее преступление. 19 января Барнсу исполнилось 70 – и он выпустил роман о Шостаковиче. Роман имеет мандельштамовское название – "Шум времени" ("The Noise of Time"). Барнс, неустанно возносящий хвалу не только Флоберу, но и русской литературе, намекает в названии сразу на три культурно-исторических уровня. Первый – сам Мандельштам, погибший в лагере через год после 1937-го, когда Шосткович балансировал на краю гибели. Второй – музыка Шостаковича, которую советские упыри обозвали "сумбуром", то есть неупорядоченным звукоизвлечением, шумом. Наконец, шум страшного XX века, из которого Шостакович извлекал музыку – и от которого, конечно, пытался бежать. Перед "Шумом времени" Барнс выпустил прекрасный сборник эссе об искусстве "Keeping an Eye Open" (тут игра с идиоматическим выражением, что-то вроде "Тщательно всматриваясь" или даже "Не упуская из виду"), а три года назад – странную книгу "Levels of Life" ("Уровни жизни" или "Этажи жизни"), смесь эссеистики и психологического автопортрета автора. Вот она, как мне кажется, и есть ключ к нынешнему периоду литературной жизни Барнса. Но перед тем, как я обращусь к ней – несколько слов о юбиляре. Шесть вещей о Барнсе Джулиан Барнс странным образом превращает распространенное, обычное, даже банальное в собственную – никем не оспариваемую – позицию, очень особенную, неповторимую. Выходец из среднего класса, из учительской семьи, он закончил неплохую школу, потом Оксфорд, три года проработал лексикографом в "Оксфордском словаре английского языка", потом ушел в журналисты, писал рецензии, обозревал телепрограммы, первый роман ("Метролэнд") выпустил в 34 года, в 38 – лучший и пока не превзойденный свой шедевр "Попугай Флобера". Всего Барнс сочинил 12 романов под своим именем, четыре – под псевдонимом Дэн Кавана, три сборника рассказов и семь коллекций эссе. Он трудяга – то есть, настоящий "писатель", из тех, которые проводят жизнь за письменным столом. Барнс, который вообще-то тщательно охраняет собственную приватность, позволил нам узнать о себе следующие вещи: 1. Он отчаянный франкофил и параноидальный поклонник Флобера. 2. Он обожает – и хорошо знает – русскую литературу, прежде всего, XIX столетия. 3. Он типичный представитель английского среднего класса. 4. У него есть брат-философ, с которым они друг друга терпеть не могли в детстве. Теперь брат удалился от дел и – как представитель английского среднего класса – живет в маленьком бургундском городке. 5. Он был женат один раз – на знаменитом литературном агенте Пэт Каване, которая умерла осенью 2008 года от скоротечного рака. 6. Близкий его друг и соратник по литпоколению Мартин Эмис внезапно отказался от услуг Пэт и нанял акулу издательского мира, американца Эндрю Уайли по кличке "Шакал". Это положило конец знаменитой дружбе – и стало началом знаменитой вражды. Барнс известен не менее Мартина Эмиса, а за пределами британского мира – гораздо больше. В отличие от своего бывшего друга он писатель тонкий, очень интеллигентный, свободный от грубоватого эмисовского сарказма. Барнс писатель умный и печальный; Эмис – энергичный (точнее – некогда энергичный) и циничный, впадающий, впрочем, порой в самую разнузданную сентиментальность. Барнс – джентльмен, и такого себе позволить не может. Оттого слава его негромка, но устойчива. Его любят на континенте, особенно – согласно нашему пункту номер один – во Франции, ценят в Нью-Йорке и обожают в Латинской Америке, особенно в Аргентине. В России перевели, кажется, почти все его романы, но – как и в большинстве других случаев – толком не прочитали. А жаль. У Барнса есть чему поучиться – и как у литератора, и, особенно, как у человека. Человеку из постсоветской России стоит внимательно присмотреться к умению быть джентльменом, особенно в крайней ситуации, к примеру – когда умирает кто-то близкий. Специалист по смерти Джулиан Барнс – эксперт по смерти, но только "смерти" не как в событии экзистенциального значения или религиозного, нет, конечно. Барнс все знает про социо-психологические аспекты смерти культурного европейца. "Смерть Ивана Ильича" он читал и прекрасно понимает, что здесь он Толстому не конкурент. Но вот в поле, которое Толстой (особенно поздний Толстой) презирал – в психологических переживаниях близких покойного, в том, какие стратегии и тактики выживания они себе придумывают, чтобы остаться на "уровне", "этаже" "жизни", чтобы остаться социальным существом, европейцем – здесь Барнс непревзойденный мастер. Жена Барнса Пэт умерла в октябре 2008 года; рак головного мозга диагностировали у нее – совершенно случайно – за полтора месяца до того. Барнс был настолько потрясен произошедшим, что замолчал почти на три года, оборвал немногочисленные контакты с медиа и, как мы узнали из "Уровней жизни", пытался в одиночку справиться с горем. Это было страшно сложно – о чем написана третья часть этой книги. Она представляет собой волнующий, сдержанный, интеллигентный (в лучшем смысле этого слова) анализ собственного сознания во время болезни жены и в первое время после ее смерти. Это удивительный текст – не какой-то особенно "глубокий", "меняющий жизнь читателя" или "открывающий горизонты". Нет. Это психологически точный, остроумный, проницательный отчет о том, как человек его класса, воспитания, социального окружения и культуры может побороть беду. Это печальное, но жизнеутверждающее чтение; во многом благодаря тому, что у Барнса совершенно галльское внимание к, казалось бы, мелочам: "Один человек, которого я встречал всего лишь дважды, сказал мне, что за несколько месяцев до того "рак унес его жену" (еще одна раздражающая фраза; ср. с "цыгане унесли мою собаку" или даже с фразой "коммивояжер увел мою жену")". Вот эта наблюдательность – вспомним название его недавней книги об искусстве! – и делает Барнса типичным, в лучшем смысле типичным, англичанином – но и европейцом тоже. "Культура" – не набор каких-то странных погремушек, создаваемых для "славы народа" или в идеологических целях, или для того, чтобы сделать деньги, она совсем о другом. Она не "подменяет" так называемую "реальность", а делает ее осмысленной, проницаемой разумом, настоящей. Смерть близкого человека проделывает в ткани повседневного существования огромную дыру, культура помогает не залатать ее, а дает ей зарасти. Особенно здесь важна не просто "культура" как система микроскопических горизонтальных и вертикальных связей, а искусство. Лучшие страницы третьей части "Уровней жизни" – о том, каким утешением для Барнса стала опера, которую до того он не знал и не понимал. Как большинство Думаю, Барнса после смерти Пэт мучили угрызения совести. Ведь в романе "Попугай Флобера" (1984 год!) главный герой-повествователь – вдовец, и помешательство на Флобере дает ему возможность заново – и с иным результатом – переиграть собственную семейную драму. Честно говоря, когда я читал "Попугая", мне казалось, что нарратор собственную супругу попросту убил. Более того, в 2008-м, за несколько месяцев до финального диагноза, когда еще никто не подозревал о быстром конце Пэт, вышла эссеистическая книга Барнса "Nothing to Be Frightened Of" ("Нечего бояться"). Я ставлю ее выше любого из барнсовских романов. "Нечего бояться" – автобиография Джулиана Барнса на фоне Смерти (которую нечего бояться), точнее, многочисленных смертей, о которых он повествует, от истории трагикомически угоревшего в собственной спальне Эмиля Золя до кончины родителей автора. Можно сказать, что Барнс сглазил. Можно сказать, что это совпадение. Наконец, можно сказать, что смерть следит за всеми нашими делами. Так или иначе, Джулиан Барнс вернулся в беллетристический строй. Я уже говорил в самом начале, что его истинный талант – быть как большинство: в собственной культуре, в собственной социальной группе, в своем времени. Барнс делает это блестяще – пишет отличные книги и пишет книги разочаровывающие. К первой категории, безусловно, относится "The Sense of an Ending" ("Ощущение конца"), повесть, принесшая автору (наконец-то!) Букеровскую премию. Ко второй, уверен, относится нынешний роман о Шостаковиче. Есть такое правило: если английский писатель старше 50 лет хочет написать роман, но не знает о чем, он, скорее всего, сочинит его либо о Сталине, либо о Холокосте. О втором Барнс недавно опубликовал большое эссе в "Нью-йорском книжном обозрении". О первом – точнее, о чудовищном советском инцесте тоталитарной власти и порожденного им искусства – вышедший сейчас "Шум времени". Вот первый его абзац: "В мае 1937 года мужчина лет 30 с небольшим стоял у лифта ленинградского жилого дома. Он простоял там всю ночь, ожидая, что его увезут в Большой дом. Никто из знаменитостей, которых он встречал в 20-е, уже не мог ему помочь. А из Большого дома почти никто никогда не возвращался".