"Книги Лондона". Кошмар Роберта Льюиса Стивенсона

Кирилл Кобрин для bbcrussian.com Ровно 130 лет назад одновременно в двух странах два издательства – британское Longman и американское Scribner's – подсчитывали прибыль от одной и той же книги. О блоге: Блог писателя и историка Кирилла Кобрина London Books - о книгах и о городе, в котором он прогуливается вдоль книжных полок. Книжные полки Лондона - блог читателя Блоги Успех был невероятным – к тому времени продали около 20 тысяч экземпляров по обе стороны Атлантики. Владельцы Longman радовались мудрому решению издать повесть сразу в мягкой обложке – всего по шиллингу за штуку. Владельцы Scribner's, последовав этому примеру, тоже не оказались в накладе. К июлю 1886-го стало ясно, что триумф книги сокрушительный: ушли уже 40 тысяч экземпляров, театры наперебой покупали права на постановку, а цитаты из этого сочинения использовали даже в кальвинистских проповедях. Вскоре после публикации бестселлера автор покинул свою страну и переселился в Америку. Умер он на Самоа в 1894 году. Его звали Роберт Льюис Стивенсон, а повесть, наделавшая столько шума, – "Странная история доктора Джекила и мистера Хайда". Среди больших русских писателей, кажется, единственным, кто считал Стивенсона высоким мастером, а историю про Джекила и Хайда абсолютным шедевром, был Владимир Набоков. Да, высказывались кое-какие мнения, ставились спектакли и даже сняли один советский фильм со Смоктуновским в главной роли, но в русской культуре Стивенсона считали и считают писателем для детей и подростков. Мол, есть Настоящие Титаны, в поте лица своего извлекающие магическую руду Истины из шлака повседневности, а есть вот такие милые рассказчики, развлекатели, умелые литераторы, которых стоит прочесть в 15 лет, а потом обратиться к чему-то Серьезному. Меж тем авторы, которых прописали по департаменту невзрослой литературы – Рабле, Сервантес, Свифт, Дюма, Кэролл, Стивенсон, Конан Дойль и другие – на самом деле сказали о человеческом существовании и о том, как устроен мир, гораздо точнее любого многотомного бородатого романиста с благими намерениями и большими идеями. Собственно, это и имел в виду молодой Мандельштам: "Только детские книги читать, / Только детские думы лелеять, / Все большое далеко развеять, / Из глубокой печали восстать". Эти прекрасные книги объявила "детскими" культура, подозрительная к радости, легкости, ясности и даже, как ни странно, – к недвусмысленному моральному суждению. В мире Достоевского нет места для Алисы и Атоса. Так что в России Стивенсона обожают как автора "Острова сокровищ", ибо эта книга читалась в относительно еще беззаботном детстве. Кое-кто вспомнит еще "Принца Флоризеля" – из-за телесериала с капризулей Далем в заглавной роли. Ну и, конечно, балладу про вересковый мед в – тоже детском – переложении Маршака. Тем временем этот чахоточный шотландец, работяга и смельчак, сочинил столько первоклассных текстов, что их хватило бы на литературу небольшой страны. За пределами бывшей Российской империи самый известный из них – "Странная история доктора Джекила и мистера Хайда". Хороший человек и Очень Плохой Эта книга – вместе с "Франкенштейном" Мэри Шелли и "Дракулой" Брэма Стокера – один из основных кирпичиков здания западного культурного сознания последних ста с чем-то лет. Пересказывать его сюжет – это как начать объяснять, что "кока-колу" и "пепси-колу" делают разные компании-конкуренты. Все знают, что жил-был почтенный доктор Джекил, который ставил разные опыты. В какой-то момент в Лондоне, в Сохо появился еще один человек, неприятный, злобный, настоящий садист. Его звали мистер Хайд. Он творил разные жестокости и низости, пока, наконец, не дошел до бессмысленного убийства. [Массовая культура] превратила тончайшую моральную притчу в плоскую историю о том, что внутри каждого из нас есть Хороший Человек и есть Очень Плохой Человек. На месте преступления нашли трость Джекила; дальнейшее развитие сюжета приводит нас к дому последнего на Кэвендиш-сквэр, куда, как выясняется, наведывался зловредный Хайд. И вот мы уже внутри этого дома, в кабинете достопочтенного доктора, там лежит его труп, а никакого Хайда не видать. Разгадка содержится в письме, которое Джекил перед самоубийством отправил своему поверенному Аттерсону: Джекил и Хайд – один человек, но две моральные персоны, результат химических опытов доктора, который довел эксперименты до того, что его порочный двойник, его злобное второе "я" одержало верх над первым и вырвалось на волю. Так что ради общественного спокойствия пришлось – одним ударом – убить сразу двух. Сюжет двойничества, да еще и со столь смачными садистическими деталями, с туманными намеками на крайнюю непристойность, сюжет, сочиненный как раз в то время, когда по лондонским докам разгуливал Джек Потрошитель, был обречен стать добычей массовой культуры. Как водится, она превратила тончайшую моральную притчу в плоскую историю о том, что внутри каждого из нас есть Хороший Человек и есть Очень Плохой Человек. Про театральные постановки я уже говорил, что же до кино, то по "Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда" снято более 60 фильмов, один хуже другого. Чуть ли не самый известный из них "Доктор Джекил и мистер Хайд" 1941 года со Спенсером Трейси и Ингрид Бергман. О нем великий аргентинец Х.Л. Борхес, уже слепнувший в то время, но еще способный что-то увидеть на светящемся экране, писал так: "Это уже третье оскорбление, нанесенное Голливудом Роберту Льюису Стивенсону. Теперь оно (…) лежит на совести Виктора Флеминга, со зловещей точностью перенесшего все эстетические и моральные дефекты предыдущей версии (…). В фильме 1941-го юный патологоанатом доктор Джекил – сама непорочность, а его ипостась Хайд – развратник с чертами садиста и циркача. (…) Не стоит труда объяснять, что Стивенсон не несет за подобное толкование (...) ни малейшей ответственности". Спустя 10 с лишним лет Владимир Набоков в специальной лекции, посвященной "Доктору Джекилу и мистеру Хайду", предупреждал слушателей: "Для начала, если у вас такое же, как у меня, карманное издание, оберните чем-нибудь отвратительную, гнусную, непотребную, чудовищную, мерзкую, пагубную для юношества обложку, а вернее, смирительную рубашку. Закройте глаза на то, что шайка проходимцев подрядила бездарных актеров разыграть пародию на эту книгу, что потом эту пародию засняли на пленку и показали в так называемых кинотеатрах – по-моему, именовать помещение, где демонстрируются фильмы, театром столь же нелепо, как называть могильщика распорядителем похорон". Дьявольская сущность мирного мещанина Вслед за этой инвективой Набоков призывает студентов Корнелльского университета разделаться с еще одним прискорбным заблуждением: "Прошу вас, выкиньте из головы, забудьте, вычеркните из памяти, предайте забвению мысль о том, что "Джекил и Хайд" - в некотором роде приключенческая история, детектив или соответствующий фильм". Читая это, сложно выкинуть из головы тот факт, что при всей своей энглизированности Набоков – писатель русский, а значит, и в отношении "низких жанров" высокомерный, хотя бы чуть-чуть. Конечно же, "Доктор Джекил и мистер Хайд" – превосходный образец именно такого жанра, только не "детектива", а "триллера", и оправдываться в этом не стоит. Но в остальном и русский эмигрант, и аргентинский слепец правы – повесть Стивенсона совсем не о том. Именно профессиональным моралистам хочется отделить плохое от хорошего, доброго от злого, праведника от грешника. Она о сложном устройстве нашей этической персоны. О том, что нет в нас ни зла, ни добра в чистом виде. Она не о том, что зло перемешано с добром – мысль банальная, плоская, расхожая – нет, речь идет о пагубном результате дистилляции чистого этического продукта, этого столь любимого моралистами занятия. Именно профессиональным моралистам хочется отделить плохое от хорошего, доброго от злого, праведника от грешника. Собственно, эликсир, изобретенный доктором Джекилом, и производит эту процедуру. В результате из доктора, который ни добр, ни зол, рождается исчадие ада. Получается как раз наоборот от расхожих представлений – не Добро (Джекил) отдельно и Зло (Хайд) отдельно, но в одном флаконе, а страшный процесс происхождения Чистого Зла из духа обывательской моральной неопределенности. Сам Стивенсон пишет об этом в заключительной главе повести, а два года спустя в "Изысканиях о морали" перечисляет "все проявления истинно дьявольской сущности" мирного мещанина: "Зависть, коварство, ложь, рабье молчание, порочащая правда, клевета, мелкое тиранство, отравление домашней жизни жалобами". Сказано о каждом из нас, не так ли? А это значит, что любой из нас – Джекил. И химических субстанций нам следует бояться как огня. Повесть за три дня Сюжет "Доктора Джекила и мистера Хайда" приснился Стивенсону осенью 1885 года. Как вспоминает его жена Фанни, она проснулась от крика и, решив, что Роберта мучает кошмар, растолкала его. Однако Стивенсон был недоволен: "Зачем ты разбудила меня? Мне приснилась прекрасная страшная история". Первый вариант повести Стивенсон написал за три дня – 30 тысяч слов. Фанни прочла и посоветовала сделать не психологическую драму, а аллегорию. Тогда Роберт сжег старую версию и за три дня сочинил новую. Довольно унизительное для человеческого существа предположение – что любой героический поступок, любой полет фантазии непременно является следствием действия разнообразных субстанций. Некоторые биографы выражают сомнение в способности харкающего кровью больного совершать такие подвиги. Другие указывают на то, что в те времена болезни дыхательных путей лечили кокаином, мол, все дело в нем – намекая на "хамелеоновую жидкость", которую принимает доктор Джекил. Довольно унизительное для человеческого существа предположение – что любой героический поступок, любой полет фантазии непременно является следствием действия разнообразных субстанций. Стивенсон в самом деле использовал в лечебных целях экстракт из листьев коки – но начал это делать лишь через пять лет, в 1890-м, уже на Самоа. В конце концов, всех гениев рубежа веков можно объявить бандой кокаинистов, от Зигмунда Фрейда до Шерлока Холмса. Борхес, уже совсем слепой и библейски-старый, сочинил в 1981 году стихотворение "Праведники", где были такие строчки: "Кто искупает или пытается искупить причиненное зло. Кто благодарит эту землю за Стивенсона. Кто предпочитает правоту другого. Вот кто, каждый – поодиночке, спасает мир". Не знаю, как насчет спасения мира, но я благодарен мирозданию за каждое слово, написанное Стивенсоном.