Первый в России трудный роман и его «лишний человек»

«Евгений Онегин» — огромный мир, который движется в пространстве и времени. Первая строка одного из самых знаменитых литературных произведений увидела свет 9 мая 1823 года, знает ее каждый школьник: «Мой дядя самых честных правил…» Когда Пушкин писал ее, он не особо задумывался о том, как дальше будут развиваться события романа, и будет ли написан роман вообще. Это один из тех редких примеров, когда автор знакомил читателя с развитием события по главам, еще не написав целого сочинения. В 1825 году читателю было обещано «начало стихотворения, которое, возможно, никогда не кончится». Смотрите галерею иллюстраций к «Евгению Онегину» В «Разговоре с книгопродавцем» Пушкин открыто объявляет, что ему выгоднее продавать рукописи по частям, что он и делает. Не продается вдохновенье, Но можно рукопись продать. Что ж медлить? уж ко мне заходят Нетерпеливые чтецы; Вкруг лавки журналисты бродят, За ними тощие певцы: Кто просит пищи для сатиры, Кто для души, кто для пера; И признаюсь — от вашей лиры Предвижу много я добра. Александр Сергеевич хотел написать такой роман в стихах, какой никто еще не писал. С таким героем, какого еще не было, таким взаимоотношением между автором и героями, к каким читатель еще не привык. И все в романе должно было стать необычным вплоть до способа публикации. В 1825 году в Санкт-Петербурге Пушкин начинает издавать свой любимый роман — отдельными книжками. Полный текст, который мы читаем и сегодня, был издан только в 1833 году. Что читателю первой трети XIX века говорил непонятный томик непонятного произведения, не имеющего конца? Ну, во-первых, то, что имя главного персонажа, вынесенного в заголовок, абсолютно литературно. Имя Евгений было невероятно редким в обиходе, это имя с четкой литературной пропиской. Кроме того, оно означает «благородный». Фамилия — Онегин — вроде бы, простая русская фамилия. Но она тоже совершенно очевидно литературная, так как дворянин не мог быть Онегиным по довольно простой причине: если фамилия человека указывала на какую-то крупную реку, подразумевалось, что река полностью входит в его владение. То есть представить себе дворянина, во владение которого полностью входит река Онега было, мягко говоря, трудно или Ленского, в чьи владения входит река Лена. Посвящение Льву Сергеевичу Пушкину — брату писателя — придавало произведению новый смысл. Расчет в таком случае делался на то, что ближний круг будет понимать написанное как-то по-своему. С первых же строк грамотный читатель слышал четкую ассоциацию с басней Крылова «Осел был самых честных правил», не особо грамотный — улавливал иронию. Но что понимал всякий — так это то, что перед ним какой-то новый и сложный способ выстраивания стихотворной речи, который потом будет назван «онегинской строфой». Основа этой строфы — сонет, от сонета «английского» («шекспировского») Пушкин взял строфическое строение (три катрена и заключительное двустишие), от «итальянского» («петраркианского») сонета — принцип упорядоченности рифменной схемы. Но, в отличие от сонетной традиции, где упорядочение рифмы идет по линии связывания катренов между собой рифменными цепями, Пушкин упорядочил саму систему рифмовки: в первом катрене она перекрёстная, во втором — парная, в третьем — опоясывающая. Продолжателем пушкинской идеи стал Михаил Лермонтов, написавший онегинской строфой поэму «Тамбовская казначейша», потом этим приемом пользовались Вячеслав Иванов и Максимилиан Волошин. Читатель также замечал, что на страницах книги в качестве персонажей появляются реальные люди. Прежде всего, из мира театра — Пушкин упоминает и трагическую актрису Семенову, и балерину Истомину, и драматурга Шаховского, и балетмейстера Дидло. К Татьяне Ларине на ярмарке невест подсаживается друг Пушкина — Вяземский, в путешествии встречается Мицкевич, многие современники скрыты и не называются по имени. Например, строчки: Я помню море пред грозою: Как я завидовал волнам, Бегущим бурной чередою С любовью лечь к ее ногам! Как я желал тогда с волнами Коснуться милых ног устами! Нет, никогда средь пылких дней Кипящей младости моей Я не желал с таким мученьем Лобзать уста младых Армид, Иль розы пламенных ланит, Иль перси, полные томленьем; Нет, никогда порыв страстей Так не терзал души моей! — адресуются Марии Николаевне Раевской-Волконской. И таких примеров в Онегине множество. Прочитав первый том, можно было со всей уверенностью сказать, что с завязкой у автора так и не сложилось. Прочитав первую главу, понять, куда дело движется, не удается. Более того, основная часть второй главы тоже не давала читателю никаких посылок для завязки сюжета: происходит знакомство с окружающими хлебосольными дворянами, которые подозревают Онегина во всех смертных грехах — в частности в том, что он фармазон и пьет стаканами красное вино. Но происходит также знакомство с Владимиром Ленским, которое особо не сулит сюжетного развития, ведь герои антагонисты. Один — романтик, второй — скучающий светский денди, но вдруг появляется предпосылка сюжета — Татьяна и Ольга. Шесть глав написаны, проданы и прочитаны. Антагонисты столкнулись — один из них гибнет во время дуэли. Композиция романа, к слову, так же сложна, как и структура онегинской строфы. С первой по шестую главу высказаны лишь сюжетные тезисы, а с седьмой мы наблюдаем переход к развитию сюжета. Сначала Онегин скучающий, и лишь после Седьмой главы испытавший что-то герой переворачивает повествование. Все становится с ног на голову — уже он, удрученный, приезжает в дом, где видит княгиню Татьяну, влюбляется, пишет ей письма… Противоречие романа заключается в том, что Пушкин, стремясь к предельной легкости романа, воздушности слова, ускользающей нити сюжета в то же время с математической четкостью просчитывает ключевые ходы. В итоге, в жесткой форме оказывается заключено абсолютно свободное содержание. Татьяна, встретив Онегина, воображает его героем романа. Ленский выстраивает себе искусственный мир по книгам. Онегину кажется, что он наперед знает, что ожидает их с Татьяной. Все это схемы — и Пушкин разрушает эти схемы, показывая, что жизнь неизмеримо богаче, неизмеримо сложнее, а открытия интереснее, чем придуманный ранее план. Поэтому роман и называется свободным — он открыт, герои остаются живыми во все времена, а недоговоренность Пушкина принципиальна. Такого типа финал, когда развязка, по сути, отменена кульминацией и называется открытым. Пушкинский синтез заключается в том, что он открывает двери, ведущие из романа в самую сердцевину жизни. Пушкин призывает читателя проживать настоящую живую жизнь, подчеркивая, что роман заканчивается и начинается что-то новое. Блажен, кто праздник жизни рано Оставил, не допив до дна Бокала полного вина, Кто не дочел ее романа И вдруг умел расстаться с ним, Как я с Онегиным моим. Вот с таким сложным и многозначным романом Пушкина «Евгений Онегин» мы знакомимся еще в школе и, возможно, тогда же теряем к нему интерес. После школьного пересказа, который упорно преодолевает эту сложность и многозначность, для нас это такая принятая по умолчанию классика, что к ней даже как-то не хочется возвращаться: все эти персонажи подробнейшим образом рассмотрены в наших школьных сочинениях, письма Онегина и Татьяны вызубрены и потеряли для нас всякий смысл и интерес. Однако для современников Пушкина «Евгений Онегин» стал настоящей вехой не только в культурной, но и в общественной жизни страны. Если вдуматься, то он может о многом рассказать и нам. На момент выхода первого издания «Евгения Онегина» 20 марта 1833 года, роман был уже знаменит благодаря журнальным публикациям, знаменит и любим, ведь это был первый роман в стихах на русском языке. Но Пушкин стал первопроходцем не только в области формы — идейное содержание романа также было неожиданным и новым. Пушкин представил читателям своего уникального героя. Причем уникален Евгений Онегин был для российской литературы, но никак не для российской действительности. Пушкин сумел разглядеть характерные черты эпохи и создать портрет молодого поколения начала XIX века. Бытует такое представление, что Евгений Онегин — типичный столичный кутила, представитель «золотой молодежи». Однако Онегин вовсе не глуп. Давайте-ка не будем забывать, что он «читал Адама Смита и был великий эконом». Адам Смит был самым глубоким и передовым философом-экономистом своего времени. До сих пор он является непререкаемым авторитетом для западных аналитиков, и только в ХХ веке был вынужден во многих странах уступить пальму первенства Карлу Марксу. Выходит, что Онегин разбирается в наиболее актуальных вопросах политэкономии — то есть и политики и экономики. Почему же он проводит свое время столь бездарно — в попойках и увеселениях? Там будет бал, там детский праздник. Куда ж поскачет мой проказник? С кого начнет он? Все равно: Везде поспеть немудрено. Для этого полезно вспомнить судьбу его непосредственного литературного предшественника — Чацкого из пьесы «Горе от ума» Грибоедова. Чем закончил этот выскочка, который слишком откровенно высказывал свои мнения? Объявлен сумасшедшим и отторгнут обществом. Более того, Чацкого и Онегина разделяет одно очень важное событие. «Горе от ума» написано до восстания декабристов, «Евгений Онегин» — после. Печальная участь, постигшая цвет дворянской интеллигенции, романтиков, осмелившихся мечтать о конституционном строе в императорской России, стала жестоким уроком для всех образованных вольнодумцев и народолюбцев. Одни из них были казнены, другие отправлены в далекую едва освоенную Сибирь, остальные — взяты под пристальный полицейский надзор, превращены в объект полупрезрительного-полубоязливого отношения. Кстати, один из декабристов, оригинальный и глубокий философ Петр Чаадаев, повторил судьбу Чацкого — был объявлен сумасшедшим. «Слово звучит лишь в отзывчивой среде» , — говорил Чаадаев. Этой «отзывчивой среды» он и был лишен и умолк. В новой обстановке всеобщего страха и подозрительности прекраснодушные, наивные говоруны Чацкие были уже невозможны. Вот что сказал много лет спустя по этому поводу Александр Герцен: «Энтузиаст Чацкий (герой комедии Грибоедова), декабрист в глубине души, уступает место Онегину, герою Пушкина, человеку скучающему и чувствующему всю свою колоссальную ненужность. Онегин, который вступал в жизнь с улыбкой на устах, с каждой песнью становится все более и более мрачным и, наконец, поглощенный пустотой, исчезает, не оставив никакого следа, никакой мысли. Тип был найден, и с тех пор каждый роман, каждая поэма имели своего Онегина, то есть человека, осужденного на праздность, бесполезного, сбитого с пути, человека, чужого в своей семье, не желающего делать зла и бессильного сделать добро; он не делает в конце концов ничего, хотя и пробует все, за исключением, впрочем, двух вещей: во-первых, он никогда не становится на сторону правительства, и, во-вторых, он никогда не способен стать на сторону народа…» Онегин открыл вереницу образов «лишних людей», которая стала осью Золотого века русской литературы. Онегин — это инородное тело в своем отечестве. Какие поприща открыты перед молодым образованным человеком его эпохи? Чиновничья служба? Весь ее смысл заключался в пресмыкательстве перед вышестоящими чинами, бездумном выполнении бессмысленной бюрократической работы. Всю дьявольскую бесчеловечность, автоматизированность чиновничьего аппарата впоследствии описал Гоголь. Кстати, во втором томе «Мертвых душ» и он вывел собственного лишнего человека — Андрея Тентетникова, который также имел большие задатки, пытался служить, но потом все бросил и уехал в деревню. Военная карьера? Лишнего человека в военном мундире описал Лермонтов. Его Печорин тратит свои силы, свою отвагу, свой спокойный холодный ум на любовные авантюры. Подобно Тентетникову, Онегин пресыщается столичной жизнью, бросает службу, едет в деревню и пытается принести пользу, если не всему народу и отечеству, то хотя бы собственным крестьянам. Ярем он барщины старинной Оброком легким заменил; И раб судьбу благословил. Зато в углу своем надулся, Увидя в этом страшный вред, Его расчетливый сосед. Кстати, экспериментальными преобразованиями хозяйства собственных усадеб пробовали заниматься многие декабристы, а одной из целей их восстания была всероссийская аграрная реформа. Корень российских бед, источник отсталости декабристы видели в неэффективности бесплатного рабского труда крепостных крестьян. Кроме того, подневольное состояние крестьян, невозможность пользоваться землей становились источником социальных конфликтов — вплоть до народных бунтов. Вот как об этом пишет историк Михаил Покровский: «Ряд произвольных, в порядке крепостнического правосознания, действий помещиков вел к тому, что… крестьянская собственность уменьшалась и уменьшалась, помещик отнимал землю у крестьянина и мешал ему хозяйничать, а крестьянин хотел хозяйничать. На фоне этого развертывается перед нами длинный ряд крестьянских революций: Смутное время, революция Хмельницкого на Украине, восстание Стеньки Разина и, наконец, Пугачевский бунт к концу XVIII века». Увы, идеи декабристов были реализованы в России с огромным опозданием и лишь частично. Ну, а из единичных инициатив экспериментаторов-помещиков глобальных перемен получиться не могло. Скорее наоборот — общественное мнение и общий механизм хозяйствования вынуждали идеалистов отказываться от своих начинаний. Конечным итогом начинаний отдельных помещиков становилась «обломовщина» — пассивное, полурастительное житье за счет подневольного труда своих крепостных. Обломов — еще один образ «лишнего человека» в русской литературе. Можно также назвать Бельтова, Рудина, Мышкина и многих других — все они оказались лишними в своем отечестве именно потому, что внутренне были слишком сложно организованы для роли шестерней в довольно грубо сколоченном механизме. Онегин (как и Пушкин) попытался найти свое счастье в любви, но (как и Пушкин) потерпел в этом неудачу. Добавлю, что таким же лишним оказался и Владимир Ленский, воспитанный на немецком романтизме и идеалистической философии. Если бы не случайная смерть, то его бы ждала судьба провинциального Манилова — тоже своеобразная смерть, недаром ведь Манилов был причислен Гоголем к «мертвым душам». Таким образом, Пушкин и его литературные соратники показали, что человек с умом и сердцем в России 20-х — 40-х годов XIX века оказывался лишним, чужим как для власти, так и для народа. Актуальна ли эта мысль романа для сегодняшнего времени? Увы, да. Современный Онегин, образованный, критически мыслящий человек наших дней испытывает неприязнь (взаимную) к миру чиновников, но и органической связи с народом не чувствует. Сегодня на новом витке исторической спирали мы снова переживаем эпоху «лишних людей».