«Как не хватает брата...»

Дуэль И.И. Письма с войны. – М.: Нонпарелъ, 2015. Когда приходит почта полевая, Солдат теплом далеким обогрет. Из песни сороковых годов. В 1962 году нас с женой занесло в Абхазию. Вряд ли бы это случилось, если бы туда на лето не увезли из города Ростова детский сад, в который ходил наш сын. Это и определило место нашего первого в семейной жизни летнего ничегонеделания – Гантиади. За два дня мы с молодым энтузиазмом проделали следующее: в приморском поселке разыскали свое чадо, искупались с ним в море, накормили его мороженым, поселились в какой-то дощатой пристройке; вдоволь попили сухого вина у старика-абхаза; ознакомились с достопримечательностями райцентра под названием Леселидзе, а также знаменитой Гагры, куда добрались морским путем. На третий день встал вопрос: что дальше? Впереди - еще шесть раз по два дня... Однако третий день одарил нас находкой – приютной и щедрой книжной лавочкой. И та уравновесила неумеренное роскошество природы, расцветив привычным досугом нашу еще неумелую отпускную жизнь. В первое же посещение этого культурного родничка мне попалась только что выпущенная книжка «Он упал на траву...», автор Виктор Драгунский. Раскрыл ее – и замер: никогда такого не читал про войну. Трагическая история, она ложилось на душу как лирика, полная нежностью, печалью и добротой. С той поры эта маленькая повесть осталась моей любимой книгой о войне. ...А вот теперь их стало две. В моем сознании таким же литературным раритетом стала книга Игоря Дуэля «Письма с войны». Их роднят фигуры героев повествований. Одному из них было 19, а другому 20 лет в 1941 году. Оба прорывались на фронт через строгие, но справедливые приказные заграждения: у одного с детства – хромота, у другого – пять диоптрий дальнозоркости. Один стал московским ополченцем, другой – военкомом, а потом и политруком в артиллерии. Однако по внешним признакам эти книги совсем разные: одна художественная, другая строго документальная. Мы примерно знаем, как талантливый вымысел приобретает приметы «подлинности» (хотя бы по роману «Война и мир»). Но как обыкновенные частные письма могут овладевать эмоциями совсем постороннего человека, читателя?.. Георгием звали старшего брата Игоря Дуэля. Между ними было 16 лет разницы в возрасте. Это целая пропасть времени. Шесть лет было Игорю, когда его брат погиб возле деревни Сутоки между озерами Ильмень и Селигер. И нетрудно понять, почему он смог отнестись к письмам старшего брата как к литературному материалу только тогда, когда ощутил за своими плечами груз жизни моряка и журналиста, редактора и писателя, отца семейства. При этом постоянно ощущая, «как мне не хватает брата – и в молодости, и в зрелые годы, да и ныне, в старости». Очень точно сказано в издательской аннотации: «В письмах Георгия есть трудно уловимое ощущение атмосферы войны, передать которое редко кому удавалось». В большой мере это ощущение создается правдивым описанием тягот - часто неимоверных - фронтовой жизни, но и... бесхитростных отрад служивых людей, может быть, заурядных (и отрад, и самих людей) в обычном существовании, но порой почти невероятных на войне. Он еще очень молод, человек, с энтузиазмом ринувшийся защищать родину. И читатель добродушной улыбкой встречает его неоднократные просьбы к родственникам прислать посылочку со сладостями. Он ведь, покинувший дом в первые дни кампании, еще по инерции катившимся по рельсам мирного быта, не ведал, как круто все перевернулось в стране, ставшей по законам военного времени единым тылом. «Писал вам, чтобы вы мне выслали посылку, просил вас сняться и прислать мне карточку. Неужели это так трудно сделать?» «Неужели так трудно писать почаще, ведь вы как будто не на фронте, и у вас никаких оправданий нет». «Пришлите все, что сможете: кураги, изюму, сухих яблок, сала, папирос, печенья, сахару, конфет, сухариков – вообще, что сможете. Потратьте хоть тысячу рублей, деньги переведу в любой момент. Обязательно пришлите мундштук, трубку и мыльницу с мылом». Это из письма от 9 апреля 1942 года. Но уже 6 июня он писал маме: «Из-за посылки ты не огорчайся, проживу без нее». Она же ему сообщала о своем житье-бытье: «500 р. от 21.9 (без твоей приписки) я получила. И до чего же грустно стало: видимо, кто-то за тебя отправил деньги. А мне так дорога каждая строчка от тебя. Мальчик! Мне неприятно, что мы так много денег у тебя забираем, хотя они очень кстати, особенно сейчас, когда идет заготовка на зиму. А зимовать мне одной с Бубкой (братом Георгия, будущим автором «Писем с войны». – А.Щ.) страшно: что-нибудь случись с ним или со мной – пропадем. Вчера углубляла погреб, который мы вырыли с отцом, прыгала туда-обратно, вытащила 40 ведер земли. Потом спустила Игоря (он же Бубка. – А.Щ.), и он мне понемногу подавал землю...» Именно подобные подробности и создают прямо-таки осязаемую атмосферу тех дней. 44 сохранившихся письма (в том числе и открытки) за год с лишним фронтовой службы. «Дорогие мои! Давно вам не писал...» Это начало письма от 23 июня 1942 года. А между тем предыдущее подробное письмо помечено двадцатым числом того же месяца. Плюс письменное сообщение, сделанное на следующий день на денежном переводе: «Дорогая мамуля! Эти деньги тебе и Игорьку на подарки к дням рождения. Впервые в эти дни я не с вами. Ну, ничего, разобьем гитлеровскую сволочь и тогда уж отпразднуем все сразу – и победу и семейные праздники». Поражает неодолимое чувство семьи как фундамента души молодого человека. Далеко не каждому такое свойственно. «...Если бы Жора вернулся с войны, – сетует автор, - если б долго жили вместе, может, и я перенял бы у него это замечательное умение: ценить теплоту родного дома, постоянно чувствовать свою кровную связь с взрастившей тебя семьей». Невольно вспоминается хрестоматийное: главной мыслью Л.Н. Толстого в «Войне и мире» наряду с «мыслью народной» является «мысль семейная». «Сейчас у нас несколько дней затишья, т. е. мы малость стреляем, немец стреляет, но жизнь однообразная. В такие дни одолевает тоска по вам всем, по Игорьку, одолевают мирные воспоминания...» И тогда в письмах бравого замполита то и дело возникают имена и очень близких, и отдаленных родственников, а также их друзей. Это дает автору книги не только право, но и ставит его в необходимость посвятить читателя в обстоятельства их существования в конце позапрошлого и первой половины прошлого века. Сколько же всего нам открывается в их лаконичном изложении! И слом жизни в дни – для кого-то благословенные, для кого-то окаянные; приметы быта, кальки мышления, вкусов и настроений роевого советского множества. Чуть-чуть преувеличивая, можно сказать, что у И.Дуэля невольно сложилась микроэнциклопедия существования в СССР в предвоенные и военные годы. Как по капле морской воды можно судить о составе океана, так, оказывается, в судьбе и взаимосвязях человека может отразиться планида целого народа, включая такие неподъемные для ординарного сознания реалии, как холокост и сталинская машина людского уничтожения. «То, что выпало пережить народу, пришлось на долю Георгия, на долю моей семьи». Возвращаясь к началу этой заметки, надо сказать, что повесть «Он упал на траву...» камерна, в ней нет отсылов к метафизичным материям. Так что же в моем личном восприятии роднит две эти книги о войне? Авторская интонация. Напрочь лишенная ложной многозначительности, намеков на пафос, и потому неуловимо доносящая до самого сердца боль и страдание, непоказное достоинство и стойкую верность идеалам людей, которых давно нет. И таких – уже не будет. ...В потоке сознания героя, из которого состоит значительная часть повести «Он упал на траву...», постоянно возникают три имени: Валя, Лина, Дуня... Даже в самые малоподходящие для нежности времена, в условиях без сомнения гибельных, неизбежны помыслы о ней, если тебе девятнадцать. Тут уж природа перечит самой войне. Казалось бы, этой темы вообще не должно быть в письмах с фронта именно маме, отцу и брату. Однако... «Мамуля, ты пишешь, чтобы я не женился. Вероятно тебе война представляется как туристический поход. Здесь не до девушек. В голове только три вещи. Первая: получше добить фрицев – а это значит не просто выполнить боевой приказ, но выполнить его с головой. Второе – поесть чего-нибудь. Третье – поспать. А уж о девушках будем думать после войны, да и не сразу, а месяца через два, после хорошего курорта». Но вот еще одно письмо. «Вчера на НП, вернее около него, встретил одну девушку, Наташу. Я с ней был во время самых тяжелых боев зимой. Она – доброволец, совсем еще ребенок, ей лет 18. Вела себя в бою прямо безукоризненно. Хорошенькая, как кукла, - с большими голубыми глазами. В другое бы время влюбился в нее без звука...» Другого времени у Георгия уже не было. Поэтому и горюет душа от этой книги.