«Возможно, я гей»

Энн Тайлер — лауреат Пулитцеровской премии и такой же классик американской литературы, как Джон Апдайк или Филип Рот (она моложе их всего на каких-то 8-9 лет). Однако так сложилось, что в России Тайлер известна гораздо хуже. И в этом смысле выход на русском языке свежего романа писательницы «Катушка синих ниток» — закрашивание белого пятна на литературной карте. «Мысль семейную» следовало бы назвать главной темой книг Тайлер. По ее собственному признанию, о чем бы она ни собиралась написать, в результате все равно сворачивает на внутрисемейные отношения. В романе «Катушка синих ниток» семье Уитшенков главной проблемой видится их сын Денни, который беспрестанно огорчает родителей своими необдуманными поступками и скоропалительными выводами. Роман вышел в издательстве «Фантом Пресс». «Лента.ру» публикует фрагмент текста. Поздним июльским вечером 1994 года Реду и Эбби Уитшенк позвонил их сын Денни. Супруги укладывались спать, Эбби стояла у комода в комбинации, вынимая шпильки из пучка непослушных светло-русых волос. Сухопарый брюнет Ред, в полосатых пижамных штанах и белой футболке, сидел на краю кровати и снимал носки; он и ответил, когда рядом на ночном столике затрещал телефон. — Дом Уитшенков, — сказал он. И затем: — А, привет. Эбби, с поднятыми руками, повернулась от зеркала. — В каком смысле. — В голосе ее мужа не было вопроса. — А? Что за чушь, Денни? Эбби уронила руки. — Алло? — произнес Ред. — Эй. Алло? Алло? Он пару секунд помолчал и повесил трубку. — В чем дело? — спросила Эбби. — Он гей. — Что?! — Мне, говорит, нужно тебе кое-что сообщить. «Я гей». — И ты повесил трубку?! — Нет, Эбби. Он повесил. Я только и успел сказать: «Что за чушь?» — а он уже шварк — и все. — Ред, ну как же так можно? — простонала Эбби и потянулась назад за бесцветным, некогда розовым, синельным халатом. Укуталась, туго завязала пояс. — Что на тебя нашло? — Да я же не хотел его обидеть! Когда тебе такое выдают, что еще скажешь? «Что за чушь». Нормальная реакция. Эбби схватилась за голову, примяв пышные волосы надо лбом. — Я имел в виду, — принялся объяснять Ред, — «что еще за чушь, чем еще ты вздумал нас огорошить, Денни?» И он великолепно меня понял. Уж поверь. Зато теперь у него есть полное право заявить, что во всем виноват я, моя узколобость, или ретроградство, или... в общем, он найдет словечко. И он обрадовался, что я так ответил. Потому и повесил трубку: только и ждал от меня промашки. — Ладно. — Эбби переменила тон, заговорила деловито: — Откуда он звонил? — Мне почем знать? У него нет постоянного адреса, он не объявлялся целое лето, он уже поменял работу дважды. Правда, дважды — это с его слов, а может, и больше! Парню всего девятнадцать, а мы не в курсе, в каком уголке планеты его искать! Это, спрашивается, нормально? — А тебе по звуку не показалось, что это межгород? Ты не слышал такого, знаешь... шуршания? Вспомни. Мог он звонить отсюда, из Балтимора? — Я не знаю, Эбби. Она села рядом с мужем. Матрац прогнулся в ее сторону: Эбби была женщина широкая, плотная. — Надо его найти, — сказала она. И чуть погодя: — Нам нужен этот... как его... определитель номера. — Она наклонилась и впилась взглядом в телефон. — Боженька, подари нам определитель прямо сейчас! — Зачем? Чтобы ты ему названивала, а он не отвечал? — Он никогда так не поступит. Он бы увидел, что это я звоню. И обязательно ответил бы, если б видел, что это я. Она вскочила и зашагала туда-сюда по персидской ковровой дорожке в центре вытертой почти до белизны от ее хождений. Спальня, просторная, хорошо обставленная, радовала глаз своей уютной затрапезностью — естественной для комнат, обитатели которых давно перестали замечать их красоту. — А голос, какой у него был голос? — Эбби не успокаивалась. — Нервный? Расстроенный? — Обычный. — Это по-твоему. Он выпил? Как тебе показалось? — Не знаю. — А был с ним кто-нибудь? Компания? — Не могу сказать... — Или... кто-то один? Ред резко вскинул глаза: — Ты же не думаешь, что он серьезно? — Разумеется, серьезно! Иначе с чего бы ему такое заявлять? — Эбби, он не голубой. — Ты откуда знаешь? — Знаю, и все. Попомни мои слова. Потом поймешь, что вела себя глупо: ах, ужас и кошмар, я делала из мухи слона! — Тебе просто удобно так считать. — Да где твоя женская интуиция? Ведь речь о парне, который еще в средней школе довел девчонку до беды. — И что? Это ничего не значит. Может, это вообще симптом. — Чего-чего? — Ничего нельзя знать наверняка о сексуальной жизни другого человека. — Вот уж слава тебе господи, — проворчал Ред. Он наклонился и, кряхтя, потянулся под кровать за тапочками, а Эбби остановилась и вновь приклеилась взглядом к телефону. Положила руку на трубку, замерла в нерешительности. Быстро схватила, на полсекунды прижала к уху, бросила обратно. — С определителем номера штука в том, — словно обращаясь сам к себе, заговорил Ред, — что это в некотором роде жульничество. Телефонный звонок — всегда риск. Человек должен решить, рисковать ему или нет, отвечать или нет. В этом суть телефонной связи, я считаю. Он с некоторым трудом поднялся и пошел в ванную. Эбби сказала ему в спину: Но это многое объяснило бы, согласись? Если он действительно гей. Ред уже закрывал дверь ванной, но высунул голову и недовольно уставился на жену. Его тонкие черные брови, обычно прямые как палочки, почти связались узлом. Иногда, — бросил он, — я горько проклинаю тот день, когда женился на социальном работнике. — И громко хлопнул дверью. Когда Ред вернулся, Эбби сидела на кровати, сцепив руки на груди поверх кружев ночной сорочки. — Ты не можешь винить во всех бедах Денни мою профессию, — сказала она. — Я только о том, что ты иногда проявляешь чрезмерное понимание. Всепрощение, сострадание. Лезешь ребенку в душу. — Понимание не бывает чрезмерным. — Слова типичного соцработника. Она раздраженно фыркнула и еще раз посмотрела на телефон, который стоял со стороны мужа. Ред забрался под одеяло, закрыв ей обзор, и выключил лампу на прикроватном столике. Комната погрузилась в темноту, лишь слабо светились два высоких окна, выходящие на газон перед домом. Ред лежал на спине, а Эбби все сидела. — Как думаешь, он перезвонит? — спросила она. — Да, рано или поздно. — Мальчику и так пришлось призвать на помощь всю свою храбрость. Вдруг он больше не осмелится? — Храбрость? Какую еще храбрость? Мы его родители. Зачем для звонка родителям храбрость? — Не родителям, а тебе, — сказала Эбби. — Это нелепо. Я сроду его пальцем не тронул. — Да, но и не поощрял никогда. Ты вечно ищешь в нем недостатки. С девочками ты весь сахарный, и Стем тоже твой человек. Но Денни! С ним все сложно. Иногда мне кажется, что он тебе даже не нравится. — Эбби, побойся бога! Ты прекрасно знаешь, что это неправда. — Нет, конечно, ты его любишь. Но я видела, как ты иногда на него смотришь. С таким выражением: это еще что за тип? Не думай, что он этого не замечает. — Прекрасно, — ответил Ред. — Но как тогда получилось, что избегает он тебя, а не меня? — Ничего он меня не избегает! — Лет с пяти-шести он не пускал тебя в свою комнату. Сам готов был менять постельное белье, лишь бы ты к нему не заходила. Он почти никогда не приводил в гости друзей, не признавался, как их зовут, и даже не рассказывал, как провел день в школе. Уйди, мама, говорил, не мешай, не лезь, не дыши мне в затылок. А та книжка с картинками — ну, которую он терпеть не мог, которую изорвал, помнишь? Где крольчонок, чтобы убежать, хотел превратиться в рыбку, в облачко и тому подобное, а мама-крольчиха твердила, что превратится в то же самое — и за ним! Денни вырвал из этой книги все страницы до единой! — Это абсолютно ни при... — Ты удивляешься, почему он стал голубым? То есть не стал, но как будто бы стал, раз уж ему пришло в голову этим нас ошарашить, так вот знаешь почему? Я тебе скажу. Дело всегда в матери. В чертовой, понимаешь ли, матери! — Что? — вскричала Эбби. — Это нелепая, устаревшая, ретроградская и... неверная теория! Я даже отвечать ничего не стану. — Однако вон сколько наговорила. — Как тогда насчет отца? Если следовать твоим же средневековым воззрениям. Как насчет отцастроителя, крутого мачо, который только и твердил сыну: «Не трусь, будь мужчиной, не хнычь из-за пустяков, лучше влезь на крышу и приколоти шифер!» — Шифер не приколачивают, Эбби. — Так что насчет отца? — повторила она. — Хорошо, хорошо! Я такой. Худший в мире папаша. Все, поздно, не поправишь. На мгновение воцарилась тишина, и стало слышно, как мимо едет машина. — Я не сказала, что ты худший. — Ну... — буркнул Ред. Они помолчали. Затем Эбби спросила: — Есть ведь, кажется, номер, который можно набрать, чтобы узнать, кто звонил последним? — Звездочка шестьдесят девять, — незамедлительно ответил Ред и кашлянул. — Но ты же не станешь?.. — Почему? — Напомню тебе, что разговор прервал Денни. — Это потому, что ты его обидел, — заявила Эбби. — Если б я его обидел, он бы подождал вешать трубку. Не бросил бы ее так сразу. А он как будто только того и ждал. Прямо-таки потирал руки в предвкушении, когда делал свое признание. Так с места в карьер все и выдал. Я хотел тебе кое-что сказать, говорит. — Раньше было «мне нужно тебе кое-что сказать». — Ну да, как-то так. — Но все-таки что? — А есть разница? — Да, есть. Ред помолчал секунду. Потом задумчиво зашептал: — Я должен тебе кое-что сказать... Мне нужно тебе кое-что сказать... Пап, я хотел бы... — И сдался: — Я не помню. — Набери «звездочка шестьдесят девять», будь добр. — Я все не могу понять, зачем ему это? Знает же, что я не гомофоб. Черт, да у меня и на работе есть гей, мастер по гипсокартону. О чем Денни прекрасно известно. Не понимаю, почему он думал нас этим разозлить. В смысле, я, конечно же, не в восторге. Своим детям желаешь как можно меньше трудностей в жизни. Но... — Дай телефон, — попросила Эбби. Раздался звонок. Эбби бросилась через Реда, но он схватил трубку первым. Впрочем, после небольшой возни телефон все равно оказался у Эбби. Она села прямо и сказала: — Денни? И тут же: — А, Джинни. Ред опять лег ровно. — Нет-нет, не спим, — заверила Эбби. И после паузы: — Конечно. А что с твоей? — Снова пауза. — Нет-нет, без проблем. Да, завтра в восемь, увидимся, пока. Она передала трубку Реду. Тот взял ее и поставил на базу. — Просит мою машину, — объяснила Эбби, укладываясь на своей стороне кровати. И добавила тонким, каким-то очень одиноким голосом: — Звездочка шестьдесят девять теперь не сработает, да? — Нет, — ответил Ред. — Не думаю. — Ой, но что же нам делать? Мы больше никогда его не услышим. Он не даст нам второго шанса. — Да что ты, милая, — успокоил Ред, — Денни обязательно еще позвонит, точно тебе говорю. Он привлек жену к себе, пристроил ее голову на свое плечо. Так они и лежали, пока Эбби не успокоилась и не задышала медленно, размеренно. А Ред все смотрел в темноту и вдруг зашептал еле слышно, пробуя так и этак: — Должен сказать тебе кое-что. Мне нужно тебе кое-что сказать. Пап, я бы хотел. Пап, мне нужно. — Потом раздраженно мотнул головой на подушке и начал снова: — Сказать тебе кое-что: я гей. Кое-что тебе сказать: думаю, что я гей. Я гей. Я думаю, что я гей. Думаю, что, возможно, я гей. Я гей. В конце концов Ред замолчал и тоже заснул. Перевод Никиты Лебедева