Евгений Водолазкин: я строю романы как диалог с читателем

Петербургский писатель, филолог, специалист по древнерусской литературе Евгений Водолазкин является лауреатом престижных литературных премий. Его роман "Соловьев и Ларионов" вошел в короткий список премии "Большая книга" в 2010 году, а следующее произведение "Лавр" получило эту награду три года спустя. В нынешнем сезоне новая книга Водолазкина "Авиатор" также претендует на "Большую книгу" и "Русского букера". В интервью корреспонденту РИА Новости Валерии Высокосовой писатель рассказал об экранизации романа, поделился секретом, как сделать читателя сотворцом произведения и объяснил, почему литературные премии являются лучшим навигатором в книжном мире. — Когда появился "Лавр" и получил премию "Большая книга", ходили разговоры относительно его экранизации. Получилось ли что-нибудь? — С "Лавром" в итоге ничего не получилось. Тема экранизации возникала неоднократно, но уходила, так как перспектива казалась мне недостаточно серьезной, а я к этой экранизации отношусь очень внимательно. Но я думаю, что в какой-то момент в России или не в России "Лавр" будет экранизирован. Первоначально я думал, что буду писать сценарий сам, но теперь при моей дикой занятости времени на это нет. Я лишь могу высказать свои пожелания. — Может, "Авиатор" будет экранизирован? — Да, через неделю я должен подписать договор на экранизацию "Авиатора". Сейчас рано говорить о деталях, но проект сценария уже создан. Именно этот вариант экранизации подкупил меня вот чем: с одной стороны, это будет сериал, с другой — полнометражный фильм. — Что за студия разрабатывает проект? — Это будет российская студия. Пока я не уполномочен раскрывать детали, но, думаю, сотрудничество будет международным, то есть сериал снимут в России, а над полнометражным фильмом поработает интернациональная команда: Россия с рядом других стран. — Известно ли, кто сыграет главную роль? Кто займет режиссерское кресло? — Неизвестно, но это даже не тайна, просто пока я имею дело с продюсером. Подробности будут позже, может быть, мы дадим пресс-конференцию. Продюсер полагает, что работу следует строить по западному образцу. У нас часто пишут сценарий под режиссера, а он хочет четко написать сценарий и под него уже брать режиссера, который выполнит все до последней запятой. Не могу назвать себя искушенным в кинопроизводстве человеком, но этот путь у меня протеста не вызывает. — Есть ли у вас личные предпочтения по тому, кто должен исполнить главную роль? — Очень глубоким актером мне кажется Константин Хабенский. У него такой трагизм в глазах, который подошел бы к моему герою. Но я с ним не знаком, а он ни сном ни духом не знает об этом проекте. Я могу высказать свои предпочтения, но решать будут продюсер и режиссер. Я в этом плане лицо независимое, потому что он меня ничего не зависит. — Будете ли вы делать финальную правку сценария? — Да. Сценарий я писать не буду, но в договоре буду прописан как один из авторов сценария. Если человек не является автором сценария, то у него нет права вето. Это право вето очень важно: если мне что-то не понравится, то я остановлю это. Мне нужен этот стоп-кран. У меня есть мысли о том, каким он должен быть: кое-что я, может, напишу или подправлю. — "Авиатор" будет переводиться на другие языки? Я знаю, что "Лавр" существует в переводах. — Да, "Лавр" переведен на двадцать три языка. "Авиатор" тоже переводится на несколько языков, в том числе на английский. Этим занимается замечательная переводчица Лиза Хейден. Она виртуозно перевела "Лавра", а это очень трудный для перевода текст. Я рад, что наше с ней сотрудничество продолжается. И не просто сотрудничество: мы дружим, потому что такая трудная работа, как перевод "Лавра", не может не привести к дружеским отношениям. — Переводческая работа в какой-то степени соавторство. Вы читали роман на других языках? Узнавали свое произведение? — Да, на английском, немецком и немного на французском. Я автор не капризный. Я понимаю, что при переводе на другой язык главным становится переводчик: он знает, что и как звучит лучше на его языке. Например, французы попросили поменять название, потому что "Лавр" по-французски звучит не очень. Они предложили название "Четыре жизни Арсения", и я согласился без единого звука, потому что это их территория, я не чувствую себя вправе распоряжаться. Обычно я иду навстречу почти любым просьбам переводчиков. Это не просто перевод с одного языка на другой, это перенос текста из одной культуры в другую. В другой культуре свои законы. Мы не переводим пословицы буквально, ведь главное переводить не одними и теми же словами, а передавать смысл. Понимая это, автор должен проявлять сдержанность и не командовать переводчиком. — Язык "Авиатора" проще, чем язык "Лавра", потому что он не совмещает в себе множество разных пластов. Получается, перевод "Авиатора" будет проще? — Да, перевод "Авиатора" будет соответствовать стилю русского текста. Дело в том, что Лиза Хейден обладает феноменальным "ухом" на язык. Она потрясающе слышит интонации. Она несколько месяцев читала "Библию короля Джеймса", чтобы войти в архаику и перевести "Лавра". Я не сомневаюсь, что она столь же блистательно переведет "Авиатора". — Как долго вы работали над романом? — Около трех лет. У меня средний срок работы над романом — три года. — У вас сразу сложилась идея и вы развивали ее последовательно или же она менялась? Все-таки три года — немалый срок. — Да, это обычное дело. Автор что-то задумывает, но потом герои себя ведут достаточно независимо. Общее повествование у меня сильно изменилось в сравнении с первоначальным планом. Так должно быть, потому что когда нет вопросов и все ясно, то текст получается скучным. Интересным он становится тогда, когда ты нащупываешь вопрос, углубляешь его, делаешь так, чтобы читатель ответил сам. Свои романы я строю как диалог с читателем, и не в метафорическом смысле. В "Авиаторе" я даю начало ассоциативной цепочке: условно говоря, нажимаю на клавишу фортепьяно и предлагаю дальнейшее трезвучие строить читателю. Допустим, описываю, как дождь барабанит по крыше, как пахнет вскипевший самовар, — это входит в опыт многих людей. Они начинают развивать эту цепочку. Я пытаюсь пробудить в человеке его собственное воспоминание. Он становится соавтором, и когда это происходит, книга начинает ему нравиться. Всякому читателю хочется быть лицом активным. Нельзя объяснять все на свете, даже те вещи, которые объяснить можно. Иначе читатель не станет сотворцом. В "Авиаторе" важна нравственная линия, условно я бы назвал это линией Раскольникова. Смотрите, я не хотел душить читателя явными нравственными конструкциями. У меня эти события не на авансцене, их я изображаю пастельными тонами. В книге есть несколько маркеров, которые указывают на то, что это "Преступление и наказание", воспоминания о Достоевском. Подробнее мне говорить не надо, потому что Достоевским и так многое сказано, но сейчас новые условия и проблема Достоевского выглядит совсем по-другому. — Какое напутствие вы бы дали читателю, который впервые откроет "Авиатора"? — Я сказал бы, что "Авиатор" не так прост, как можно подумать в начале. Некоторых сбивает с толку фантастический сюжет о заморозке. Или же иногда пишут: "Мы это уже знаем". Я для того и пишу, что мы уже знаем. Я пытаюсь развить это знание и подтолкнуть к новым ассоциативным рядам. Все это ведет к углублению персонального сознания. — Что вы читаете сами? — Я читаю очень много: около ста романов в год, поскольку я являюсь членом жюри премии "Ясная поляна". Мне также приходится читать много вещей, которые являются источниками моих романов. В случае "Авиатора" я прочел почти все воспоминания Серебряного века, прочел много мемуарной и эпистолярной литературы. Сейчас читаю очень интересный роман Сухбата Афлатуни "Поклонение волхвов". Он прекрасный стилист, литератор, знающий русский язык во всех его пластах. — Списки главных литературных премий зачастую совпадают: везде одни и те же авторы, одни и те романы. Почему так происходит? — Так это же хорошо. Ведь премии у нас очень отличаются, у каждой своя идеология, свои принципы. Если премии с разными принципами называют примерно одних и тех же людей, значит, есть какая-то объективно высокая ценность этих текстов. Это тест на объективность премий, попытка оценить книги как произведения искусства. Полностью списки никогда не совпадают. Произведение искусства, несмотря на его идеологию, условно говоря, воздействует на всех. — Как читателям находить что-то новое? У них складывается полка, где стоят Улицкая, Водолазкин, Иванов и другие писатели. А что-то еще? — Бывают редкие случаи, когда премии не охватывают всего круга стоящих книг. Но практика показывает, что это довольно частый невод, в который заходит большая рыба. Если мы возьмем "Большую книгу", "Ясную поляну", "Национальный бестселлер", НОС, "Русский букер" и сопоставим короткие листы, то совпадающие романы можно смело читать. Это высокого качества литература. Очень простой способ найти хорошие книги для чтения. Их будет пять-шесть, но они стоят того. Если же есть желание расширить список, то стоит смотреть на философию премии, которая тебе близка, и более внимательно читать шорт-листы. НОС — это зачастую литературный эксперимент, "Ясная поляна" — премия за традиционную литературу… Каждый ищет свое в этих списках. Премии — это отличный навигатор в мире книг.