Любить врагов – не делать им того, чего не желаешь себе

Сегодняшнее евангельское воскресное чтение о любви к врагам: «И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними. И если любите любящих вас, какая вам за то благодарность? ибо и грешники любящих их любят. И если делаете добро тем, которые вам делают добро, какая вам за то благодарность? ибо и грешники то же делают. И если взаймы даете тем, от которых надеетесь получить обратно, какая вам за то благодарность? ибо и грешники дают взаймы грешникам, чтобы получить обратно столько же. Но вы любите врагов ваших, и благотворите, и взаймы давайте, не ожидая ничего; и будет вам награда великая, и будете сынами Всевышнего; ибо Он благ и к неблагодарным и злым. Итак, будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд». Уж как только высокая религиозная мысль не издевалась над этим высказыванием, уж как только не переворачивала с ног на голову, временами даже договариваясь в своих проповедях до гениального — «люби врагов своих, ненавидь врагов Божиих и бей врагов отечества». Заповедь любви к врагам могла бы выглядеть особо тяжело исполнимой, если бы с прочими заповедями у христиан проблем не возникало. Но у них и со всеми остальными дело обстоит очень плохо. Вот что на эту тему сообщает один маститый протоиерей из современных, отвечая на вопрос, как исполнять заповеди: «Человеку невозможно исполнить ни одной заповеди Божьей. Для человека падшего это категорически невозможно. Это некоторая мечта… Поэтому каждый раз Исповедь — это есть некое испытание на терпение». Такой маниловский мечтательный взгляд на заповеди, бездеятельный по причине «категорической невозможности», но в первую очередь — неохоты их исполнения, часто встречается в православии, являясь чуть ли не вероучительным. Из него следует множество прочих, не менее интересных положений. Заповеди будто давались не для исполнения, а для «старания»; ими «Бог тренирует и упражняет человека на подвиги». Ну, а «подвигами» называют две установки, сильно смахивающие на заповеди, которые считают самыми трудными и первостепенными, и оттого им уделяется особенное внимание: поститься и молиться. Христос называл лукавством способ оговорок, при которых на очевидный призыв быть и оставаться добрыми друг ко другу накладываются такие условия «выполнения», что заповедь превращается в собственную противоположность. Лукавство же, по выражению Христа, есть выражение дьявольского зла, замаскированного под добродетель. Искажение прямого смысла ради выявления какого-то «высшего смысла» есть дьявольский обман, в то время как «Да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого». Но верующие верят очень бескомпромиссно. То есть в мечтах своих желают полюбить не просто приземисто — накормить, напоить, одеть, то есть озаботиться чужой нуждой. Нет, это не для них. Они стремятся к тому, чтобы «полюбить весь мир» до испытания неземного наслаждения от такой ко всему на свете любви, и на меньшее не согласятся, и даже связываться не станут. Никто не знает, как это должно выглядеть, единственная зацепка, что чувство это «неземное». В книгах написано, что некоторые испытывали его, обычно сидя замурованными в кельях, поэтому вот и правильно — молиться, поститься, мечтать о том, что когда-нибудь удастся замуроваться тоже и молиться усерднее. И в этой связи предложение любить своих врагов и ненавидеть врагов отечества оставляет верующим лишь одно реальное чувство, которые они могут испытывать. Любить своих врагов они могут только мечтать. Да и какие у них враги? Любой их враг — по умолчанию враг Бога и отечества. Оттого такая дурная активность случается, едва верующие озаботятся вопросами геополитики, да и вообще политики, а иногда и вовсе выйдя за калитку — насмотрятся без всякой политики на врагов Божиих в самых разных обличьях, которые, впрочем, обычно достойны своих соперников. И вот духовные лица придумывают массу оговорок, «объясняющих заповедь», обязательно сообщая, как падшему человеку все это до невозможности трудно дается, пока он не намолится и не впитает в себя свет Божьей любви. Отыщут дела поважнее, в первую очередь, что пора бежать исповедоваться и молиться, да не просто молиться, а как это у них называется высоким слогом — «молиться, кровь проливать», да и оставят все как есть. Отчего, спрашивают, деятельных людей в религии днем с огнем не сыскать, а больше болтуны и ротозеи? Да тут не надо долго искать ответа. Любой позыв к доброй деятельности умело канализирован в одну сторону. Да ладно бы только к «врагам», Бог бы с ними. Заповедь любви к ближнему как самому себе ровно в той же степени невыполнима. Ни одна не выполнима. Бог специально их надавал одна за другой, одна другой невыполнимей, чтобы знали, что Он шутить не намерен и требует повышенных упражнений, различной духовной гимнастики. Из того, что верующим тяжко до невозможности полюбить даже ближнего, можно сделать единственный вывод, что все они любят себя так, что сил нет, не представляя потому, как можно так же относиться к кому-либо еще. Между тем сия заповедь есть простое логичное продолжение другой заповеди, универсального положения — не желать никому того, что не пожелаешь себе. Об этом прямо говорит апостол Павел: «Заповеди: не прелюбодействуй, не убивай, не кради, не лжесвидетельствуй, не пожелай чужого и все другие заключаются в сем слове: люби ближнего твоего, как самого себя». То есть представь себе, что это тебя обокрали, оболгали, унизили, обесчестили и не поступай так. И что же здесь «неисполнимого»? Ведь даже в условиях войны люди стараются исполнять эту заповедь. Раненый враг подлежит госпитализации и оказанию медицинской помощи. Пленный на войне подлежит хотя бы минимальному человеческому уходу. Разве это не отношение как к самому себе, если представить себя в условиях пленения или ранения? Любовью к врагам является и желание изучить и понять мотивы их неприязни и раздражения, враждебного поведения, чтобы по возможности исключить их и не наживать врагов по своей вине. Заповедь любви к врагам — это барьер на пути распространения зла. Она требует не испытания к людям каких-то неземных чувств, а понимания, что врагами чаще всего люди становятся из-за той или иной нужды или невежества, по прихоти чужой, злой воли.