Грядёт эпоха религиозного сознания
Художественное слово всегда реагирует на происходящее со страной, с народом. Какова роль писателя в современном мiре? Об этом мы говорим с Василием Дворцовым – прозаиком, поэтом, публицистом, театральным художником, реставратором и иконописцем, автором романов «Аз буки ведал…», «Каиново колено», «Терра Обдория», повестей «Тогда, когда случится», «Кругом царила жизнь и радость», «Ангел Ангелина», рассказов, поэм, драм и других произведений самых разных жанров. «СП»: – Василий Владимирович, в начале XXI века много говорилось о том, что искусство зашло в тупик. Что ответите на это Вы, как человек, знающий, что такое церковное искусство, художественное и литературное творчество? – Зашло оно раньше, во второй половине века двадцатого, а в нашем просто тупо топчется, упёршись лбом в стенку. Но, понятно, мы с Вами говорим о мейнстримном токе творчества, о том, что был скультивирован – в официоз и диссидентство – идеологией, и даже не нашей советской, а общемировой идеологией то горячей, то холодной войны. В тупике искусство, отражающее материалистическое – хоть коммунистов, хоть капиталистов – мировоззрение. А вот как раз для тех, чьё творчество упорно столько лет отжималось на периферию, отрицалось и душилось, для художников, раскрывавших и раскрывающих не телесную, а духовную, истинную и вечную красоту мира, наступила весна. Вот мог ли я, пришедший работать в Церковь при Андропове, мечтать о своей персональной выставке «Русские святые» в центре Новосибирска? А случилось. И вряд ли, – если писать то, во что веришь, что исповедуешь, – в СССР вышла бы хоть одна моя книга. Так что мы наблюдаем не остановку, а перемену русла нашего национального искусства. Ветхое упёрлось, а новое движется стремительно. Движется свободно – к вере, к Богу. Сколько шедевров создано именно в эти десятилетия! Скольких героев в живописи, литературе, философии Россия обрела! И обретёт. Да, конечно, материалистическое, вкупе с сатанинским, сопротивляется страшно. И финансами, и властными возможностями, и информационно тоже, но … с нами Бог, кто же на ны? «СП»: – Вам часто приходится бывать в писательских командировках, Вы внимательно изучаете современное литературное творчество, поддерживаете молодых писателей, организуя и проводя всероссийские и региональные фестивали, конкурсы, семинары молодых. Какие можно отметить тенденции в русской литературе сегодня? – Революционная, катастрофически резкая смена идеологии откликнулась трещиной, разрывом, почти даже пропастью, разделившей нацию по возрастному принципу. Взаимонепонимание «отцов и детей» сегодня – самая кровоточащая тема. Для всех, в том числе, а, может, и в первую очередь, для нас, литераторов. Нужно всеми возможными способами, всеми силами возводить мосты, связывать, сшивать разошедшиеся поколения. Чем и занимаемся. Что за сваи, балки и нити? Любовь к литературе. Ответственность таланта за народ, Отечество. Ведь литературный процесс – процесс национального самосознания, он – основа жизни и развития цивилизации. Позволите самоцитату? – «Через и в ходе литературного процесса нация себя видит, себя чувствует, осознаёт и – запоминает. Именно художественная литература является основой, истоком и первопричиной любой цивилизации. … художественная литература для цивилизации не только изначальность, она её постоянная животворящая сила, её наполненность и рост, её стержень и покрытие. Именно живой, ежедневно прибывающей литературой определяется роль нации в земной истории и действительности. За пределами литературы цивилизации нет. Ибо там нет ничего человеческого. Только звериное, стихийное, демоническое». Разрыв поколений в нашей сфере проявился не столько в ремесленническом упадке, сколько в духовном оскудении. Самое печальное в молодой литературе – поголовное, всеобщее, беспросветное мелкотемье. Мне, родившемуся в Томске, выросшему в сибирской деревне, почти тридцать лет прожившему в Новосибирске, можно говорить о провинциальности в искусстве, о периферийности – это, прежде всего, и есть мелкотемье. Именно поэтому сегодня в России так расцвела женская поэзия – на фоне робости и инфантильности мужской. Но нужно понимать – не судить, а жалеть ребят, ведь эта инфантильность – следствие их профессионального сиротства, литературной безотцовщины. В самых светлых головах искренне: «Пушкин, Блок и … вот я». Нет для них ни Васильева, ни Прокофьева, Смелякова, Тряпкина, Исаева, нет Рачкова, Кирюшина, Перминова… Проблема, требующая хирургического вмешательства. «СП»: – Ваш дед, офицер-кавалерист, стал героем вашей поэмы «Правый мир». Это верно, что история может быть только личной? Возможен ли взгляд в будущее без оглядки в прошлое? – В этом году мне довелось видеть «Бессмертный полк» в Новосибирске. Такое счастье: видеть, как собираются семьи – тысячи, десятки тысяч семей, и идут через площадь правнуки и праправнуки с портретами своих родных героев. Есть слёзы, которых не надо стыдиться. Да, история всегда лична. Ибо в этом её смысл, для этого она и нужна – для жизни в нас, жизни нами. Есть два представления о сути бытия: материалистическое, которому нас когда-то учили и упорно учат сегодня, – история как спираль, то есть, всё повторяемо, но каждый раз на новом уровне, это люциферианская вера в эволюцию, в прогресс; и религиозное – когда умудрённое сердцем сознание видит, как всё «возвращается на круги своя». История технического развития – не есть история человечества. Собственно человека. И потому первая Мировая, вторая, третья – навсегда Великая Отечественная. Для тех, кто жертвовал собой за тех, кого любил, кто умирал за то, что любил – для них не было никакого «нового уровня». Ни для них, ни для нас. И не должно быть для наших детей. Об этом и поэма: об обязательном возвращении на круги своя. «СП»: – Василий Владимирович, нынешней осенью в Томске пройдёт премьера оперы по второй вашей поэме «Ермак». Но Вы и автор нескольких драматических пьес, повествующих как о той далёкой Гражданской войне – «Адмирал. Русская драма», «Харбинский дневник», так и о современной борьбе добра и зла – «Портрет», «Озеро снов», «Вами верю, надеюсь, люблю». Насколько сегодня востребовано драматическое искусство – и как художественный текст, и как сценическая постановка? – Очень больная тема. Разгром русского психологического театра в конце двадцатого века – театра, от Островского и через Станиславского шедшего неповторимо своим, национальным путём утверждения возможности христианина в расхристанном мире, – культурная трагедия мирового масштаба. Я в своё время описал, – найдите в инете «Отцы и дети лейтенанта Шмидта», – механизм этого разрушения. Так что сегодня российское театральное поле – это царство обезьян-бандерлогов, обессмыслено имитирующих людей посреди развалин, обломков, обрывков былого величия, уродливо эпатирующих от неумения творить образы. Потому тем, кто возьмётся за возрождение русского театра, придётся начинать с самого фундамента: нужно будет восстановить школьные и студенческие театры и возрождать профессию режиссёра, нужно будет возвращать амплуа и нужно… Оптимистично то, что пьесы всё равно пишутся. Молодые литераторы довольно активно пробуют себя в драматургии, и среди массы неумелостей встречаются несомненные удачи. Но, опять же, тут приходится говорить о разрыве поколений и литературном сиротстве – пока живы мастера, ребята, надо искать их и учиться. Искать и учиться. Чтобы самим не скатиться в бандерлоги. Стоит ли тратить свою жизнь на авось удачи-неудачи? Талант есть повод для ремесла, и профессионал от любителя отличается именно стабильностью результатов. «СП»: – В одном из своих выступлений Вы сказали, что события на Донбассе послужили для Вас толчком для написания поэмы о Великой Отечественной войне. Что общего в этих войнах? – Страдание. Война – дело мужское, это, как ни жёстко звучит, действительно мужское дело. Когда встаёт необходимость, мужчина просто должен пойти на смерть ради своих родных и близких, ради всего дорогого. А вот война для женщин и детей... Один мой знакомый ребёнком сидел в подвале в Горловке во время бомбёжки её фашистами. Соседка-старуха толкала пятилетнего внука: «Васька, молись Богу!» – «Боженька, дай хлебушка!» – «Дурак! Молись, чоб бомба не попала»… И вот всё повторяется. Дети под бомбами…. Сегодня у женщин Донбасса, у всех – молодых, пожилых – пробивающий иконный, совершенно богородичный взгляд. У них у всех в глазах стоит неизбывная боль за детей – за крохотных ли, за сорокалетних, без разницы, это боль матерей, молодых и пожилых. Материнская боль Богородицы. – Поэт всегда в какой-то мере пророк. Мы понимаем, что мiръ сегодня стоит на грани глобальной войны. Следуя своему поэтическому восприятию, Вы утверждаете, что война эта будет, и локально уже идёт, не за материальные ценности, а за мировоззрение. Каким будет мiръ после войны, и какой будет Россия в этом мiре? – Нам выпало жить не просто во время социально-политико-экономических перемен, с разрушениями государств и очередным переделом «сфер влияния», то есть, природных и людских ресурсов. Нам дано видеть, как кончается почти пятисотлетняя эпоха материализма. И возвращается, воскресает мiръ религиозного самосознания. Статистика не нужна, мы все чувствуем, как стремительно идёт поляризация общества через нарастающую несправедливость, как всё яснее, очевиднее расходятся в противостоянии Добро и зло. Это конец эпохи меркантильности и предвестие начала нового века для всего человечества. Глобальное столкновение, младенцу понятно, уже неизбежно, несправедливости и зла накопилось столько, что без жертвы их с Земли не смоешь, этого ни один, самый великий герой не сможет, без большой народной жертвы мiръ не очистится. Понятно, это лишь наши пустозвонные рассуждения, лёгкие фразочки, ведь пока не наши дочери и внуки глохнут под бомбами, не наши сыновья и зятья истлевают в неизвестных братских могилах. И пока это мы не посреди разгула тифа и голода, пожаров и мародёрств, пыток и насилия… На всё воля Божья. И Его милость. Одно мы знаем точно: Россия изначально была сотворена как оплот земного Православия, в этом её смысл, для другого она Земле не нужна, другой её в этом мiре просто не будет. Когда мы говорим «Русский мiръ», мы же подразумеваем не господство этнического или государственного русского, а сферу Евангельского сияния, Христовой заповеди любви…. Мы же не империя только, мы выше, «Русский мiръ» – это цивилизация будущего мира, цивилизация истины, грядущая на смену эпохи безбожного практицизма. «СП»: – Каким будет писатель в новом русском мiре? Почему нам необходимо евангельское Преображение, почему так важно «взять» свою веру? – А, вообще, что такое «писатель»? По старинке – «сочинитель»? Вы тут в пророки поэтов возвеличили, а в конце советских времён и сами сочинители искренне верили, что они смена Церкви в деле нравственного спасения нации. Господи помилуй, хорошо, что грехи не отпускали и литургий не служили. Нет, писатель вовсе не пророк, не оракул, а свидетель своему времени. Честный, но не безучастный, не сторонний, и потому, увы или не-увы, пристрастный. Вот если он совершенно точно прочувствовал, осмыслил и описал некую пережитую им и народом, страной и миром ситуацию, а она обязательно будет переживаться в следующих поколениях, потому как всё повторимо, то отсюда и возникают мысли о «пророчествах». Каким вижу будущего писателя? Точнее – писателя будущего… Всё тем же исполнителем Девятой заповеди: «Не лжесвидетельствуй!». Человеческая жизнь, в отличии от животной, – акт религиозный, и культура – продолжение культа. Так что искусство – всегда проповедь вероисповедания, ведь истинный художник не может быть нерелигиозен. Творчески одарённая личность остро и постоянно чувствует пределы материального мира и реально ощущает беспредельность иного, откуда «входят» темы и образы и идеи. В православии истинным, единственно настоящим творчеством является преображение человека; его обожение, восстановление в образе и подобии Божием, изначальном от сотворения. То есть, восстановление в образе – через облечённость во Христа, и в подобии – через стяжание Святого Духа. Творчество же художественное только описывает, фиксирует эту преображаемость языком того или иного вида искусства. Отсюда эта вечная нацеленность художественного творчества к достижению идеальной красоты, той, что «спасёт мiръ», ведь у святых отцов красота – непременно первое определение Бога, первое Его познаваемое людьми свойство: «Иисусе, красото пресветлая», «Господь воцарится – в лепоту облечется». Буквально во всех описаниях созерцания ими Горнего на первом месте всегда ставится «красота», и потом только – «добро», «мир», «радость». В грядущей эпохе религиозного сознания русский писатель будет счастлив: меж ним и абсолютно всеми читателями не останется преград в понимании и толковании ключевых человеческих побуждений, желаний, устремлений и склонностей, и литература, освободившись от философствующей дидактики и политизированной ангажированности, сможет погружаться в новые глубины человековедения, свидетельствуя и описывая всё более тонкие движения души на её пути обожения. Новая русская литература будет литературой полного преображения личности, литературой, неослепше глядящей на покрывающий мiръ свет Фавора.
