Заполярный дед сказал, что это лечебная граната

Улица Ставского в Великих Луках носит такое название не потому, что Владимир Ставский имеет прямое отношение к гибели поэта Осипа Мандельштама. Хотя отдельные люди ценят Ставского именно за это (не за книги же типа «Станица» «Сильнее смерти» его ценить).У Владимира Ставского была такая должность – докладывать (доносить). Должность называлась: генеральный секретарь Союза писателей СССР. Если судить по рангу, Ставский (настоящая фамилия – Кирпичников) с 1936 по 1941 годы был главным писателем в Советском Союзе.Свой путь в литературу Ставский начинал как чекист. Служил в Особом отделе ВЧК. Подавлял восстания во время Гражданской войны. А после демобилизации занялся партийной «журналистикой», принимал участие в коллективизации. Затем партия послала его на писательскую работу (он был одним из создателей Союза писателей). Ставский возглавил не только Союз писателей, но и журнал «Новый мир». Параллельно издавались его книги: «Станица», «Разбег», «Сильнее смерти», «Атака», «На гребне»… Часто как корреспондент ездил на фронт – в Монголию, Финляндию… Любил совмещать журналистскую деятельность со снайперской. Убийство Мандельштама было тоже своего рода снайперским выстрелом. Требовалось точное попадание. 16 марта 1938 года Ставский написал Николаю Ежову: «Уважаемый Николай Иванович! В части писательской среды весьма нервно обсуждается вопрос об Осипе Мандельштаме. Как известно – за похабные клеветнические стихи и антисоветскую агитацию Осип Мандельштам был года три–четыре тому назад выслан в Воронеж. Срок его высылки окончился. Сейчас он вместе с женой живет под Москвой (за пределами "зоны").Но на деле – он часто бывает в Москве у своих друзей, главным образом – литераторов. Его поддерживают, собирают для него деньги, делают из него "страдальца" – гениального поэта, никем не признанного. В защиту его открыто выступали Валентин Катаев, И. Прут и другие литераторы, выступали остро…».Итак, генерального секретаря беспокоили не только Мандельштам, но и другие писатели – Валентин Катаев, Иосиф Прут… Народный комиссар внутренних дел СССР Николай Ежов, которого расстреляют только в 1940 году, очень внимательно прочитал сообщение Ставского.Свой донос Ставский оформил в виде просьбы, закончив своё письмо так: «Я обращаюсь к Вам, Николай Иванович, с просьбой помочь. За последнее время О. Мандельштам написал ряд стихотворений. Но особой ценности они не представляют, – по общему мнению товарищей, которых я просил ознакомиться с ними (в частности, тов. Павленко, отзыв которого прилагаю при сем). Еще раз прошу Вас помочь решить этот вопрос об Осипе Мандельштаме.С коммунистическим приветом. В. Ставский».Чтобы не повторять каждый раз слово «донос», его можно здесь время от времени заменять на что-нибудь аналогичное. Например, на «коммунистический привет».Генсек Союза писателей часто пользовался этим окололитературным приёмом – отправлял «коммунистические приветы».Иногда Ставского называют «самым бездарным из всех, побывавших на посту руководителя Союза писателей». Возможно, это так. Но определённые таланты у него всё же имелись, в том числе и связанные с эпистолярным жанром. Это была тонкая работа. Письма в Кремль или на Лубянку писать было не так просто. Ставский не мог открыто написать: это враг и его надо расстрелять. Надо было действовать тоньше, просить «помочь», чтобы не навлечь ответный гнев. А не писать туда, не докладывать о скрытых и явных врагах, он тоже не мог. Иначе бы на своём посту не удержался. Чекиста как раз и поставили на этот ответственный идеологический пост для того, чтобы он занимался чистками и следил за настроениями писателей – людей легко ранимых и часто несдержанных.Ещё один «коммунистический привет» Владимир Ставский отправил Иосифу Сталину.Его секретное письмо, датированное 16 сентября 1937, начинается словами: В связи с тревожными сообщениями о поведении Михаила Шолохова, я побывал у него в станице Вешенской.Шолохов не поехал в Испанию на Международный конгресс писателей. Он объясняет это «сложностью своего политического положения в Вешенском районе».М. Шолохов до сих пор не сдал ни IV-й книги «Тихого Дона», ни 2-й книги «Поднятой целины». Он говорит, что обстановка и условия его жизни в Вешенском районе лишили его возможности писать…» Казалось бы, Шолохов был совсем не Мандельштам. Стихов об «усатом горце» не сочинял, но без сомнения представлял для Советской власти потенциальную опасность. И она была значительно больше, чем «антисоветские» стихи Мандельштама, о существовании которого большинство советских читателей не знало.Шолохов был уже одним из символов СССР. Поэтому его «метания» и сомнения, связанные с арестами его знакомых, живших в станице Вешенской, вызывали в Кремле тревогу. Ходили слухи, что Шолохов, опасаясь ареста, находится на грани самоубийства. В узком кругу шутили, что если так будет продолжаться, то автором «Тихого Дона» могут назначить кого-нибудь другого.О настроениях Шолохова Сталин знал и без всякого Ставского. Сталин и Шолохов переписывались. Из этих писем о характере Шолохова можно узнать значительно больше, чем читая его книги. Шолохов и сам был не чужд «коммунистическим приветам» - когда сообщал Сталину: «Во время сева колхозниками расхищается огромное количество семенного зерна. Крадут обычно из сеялок, т. к. сеяльщик имеет полную возможность «сэкономить» на гектаре полпуда и пуд семенного зерна, передвинув в процессе работы рычажок контролирующего аппарата по высеву, допустим, с 8 пудов на 7, или с 7 на 6». Или когда уже после посещения Ставского написал Сталину: «В обкоме и в областном УНКВД была и еще осталась недобитой мощная, сплоченная и дьявольски законспирированная группа врагов всех рангов, ставившая себе целью разгром большевистских кадров по краю…». В то же время Шолохов прекрасно видел, к чему приводит коллективизация, и какие ужасы этому сопутствуют. Об этих ужасах Шолохов Сталину тоже сообщал: «Я видел такое, чего нельзя забыть до смерти: в хуторе Волоховском, Лебяженского колхоза, ночью, на лютом ветру, на морозе, когда даже собаки прячутся от холода, семьи выкинутых из домов жгли на проулках костры и сидели возле огня. Детей заворачивали в лохмотья и клали на оттаявшую от огня землю. Сплошной детский крик стоял над проулками. Да разве же можно так издеваться над людьми?»Общение с Шолоховым вызвало у Владимира Ставского дополнительную тревогу (особенно после того, как Ставский прочитал неопубликованные страницы «Тихого Дона» и узнал от Шолохова, что тот не собирается делать Григория Мелехова большевиком). Вместо того чтобы дописывать «Тихий Дон», Шолохов заступался за своих ближайших друзей-коммунистов, которых к тому времени арестовали.«Какова же Вешенская обстановка у Шолохова? – докладывает Ставский Сталину. - Три месяца тому назад арестован б. секретарь Вешенского райкома ВКП(б) Луговой – самый близкий политический и личный друг Шолохова. Ранее и позднее арестована группа работников района (б. зав. РайЗО Красюков, б. пред. РИК’а Лыгачев и другие), – все они обвиняются в принадлежности к контрреволюционной троцкистской организации.М. Шолохов прямо мне заявил:– Я не верю в виновность Лугового, и если его осудят, значит и я виноват, и меня осудят. Ведь мы вместе все делали в районе».Ставский пытался Шолохова переубедить. Дескать, враг не дремлет. «Шолохов побледнел и замялся, - сообщал Ставский Сталину. - Из дальнейшего разговора со всей очевидностью вытекает, что он допустил уже в последнее время грубые политические ошибки». Ставский не мог не понимать, что в СССР бывает с людьми, совершавшими «грубые политические ошибки». Но Шолохова, в отличие от Мандельштама, арестовывать не стали. Шолохов был полезнее на свободе. Более того, Сталин решил, что проще выпустить из тюрьмы Лугового, Лыгачёва и Красюкова.Когда Ставский отправлял «коммунистический привет» Ежову, то в качестве аргумента в этом литературном споре, в который решили вовлечь НКВД, приложил рецензию писателя и бригадного комиссара Петра Павленко (чьим именем потом назвали улицу – на ней в Переделкино жил Борис Пастернак). Надежда Мандельштам, о которой я писал здесь 24 октября, рассказывала, что Павленко принимал участие в ночном допросе её мужа ещё в 1934 году, во время первого ареста. И вот Ставский переправил Ежову на Лубянку новый отзыв Павленко: «Я всегда считал, читая старые строки Мандельштама, что он не поэт, а версификатор, холодный, головной составитель рифмованных произведений. От этого чувства не могу отделаться и теперь, читая его последние стихи. Они в большинстве своём холодны, мертвы, в них нет того самого главного, что, на мой взгляд, делает поэзию - нет темперамента, нет веры в свою строку… Язык стихов сложен, тёмен и пахнет Пастернаком…»Совместными усилиями Ставскому, Павленко и другим советскими писателям, чьими именами названы улицы российских городов, на этот раз удалось Мандельштама убить – отправив в лагерь, где он погибнет в декабре 1938 года. («Незадолго до смерти Мандельштам напишет на волю: «Здоровье очень слабое. Истощен до крайности. Исхудал, неузнаваем почти. Но посылать вещи, продукты и деньги не знаю, есть ли смысл. Попробуйте все-таки. Очень мерзну без вещей...»).Жизнь Ставского не была связана с Псковом и Великими Луками, но погиб он именно здесь, рядом с деревней Турки-Перевоз, возле Невеля. Приехал на Калининский фронт как корреспондент. Похоронен в Великих Луках. О том, как именно погиб писатель-орденоносец, версии существуют разные. Понятно, что он собирал материал. Не только для газеты, но и для будущей книги – о девушках-снайперах. Это была длительная командировка. В наших краях он пробыл около четырёх месяцев – с лета 1943 года.Ставский собирал материал о женщинах-снайперах, а мы теперь знаем о последнем дне его жизни как раз из воспоминаний такого снайпера – Нины Лобковской (к концу войны командир женской роты снайперов Гвардии старший лейтенант Лобковская уничтожит 89 фашистов).Последний день Ставского - 14 ноября 1943 года – описан в книге «Фронтовые подруги». Нина Лобковская в ней рассказывала, что в тот снежный день «удалось убить двух немецких солдат, которые пилили дрова на противоположном берегу Ловати». И в это время появились давние знакомые: «наблюдатель Козлов и улыбающийся В.П. Ставский».Ставский, по словам Лобковской, «вспомнил, как накануне ему удалось подстрелить немца. Внимательно всматриваясь через окуляр снайперской винтовки в позиции противника, приговаривал:- Авось и мне повезёт поймать на колышек прицела какого-нибудь наглеца...».Пробыв полчаса, Ставский, так никого и не убив, отправился в соседнюю роту. Там он узнал, что неподалёку находится подбитый немецкий танк – «Тигр», и «Ставский загорелся мыслью вытащить его в тыл». Это был бы хороший трофей. «Сопровождавший Ставского капитан оставил Владимира Петровича в укрытии, - написала Нина Лобковская, - а сам пополз посмотреть, с какой стороны наиболее удобно приблизиться к танку. Владимир Петрович подождал немного, но не вытерпел и пополз за капитаном. Оказывается, за ними наблюдал вражеский пулемётчик. Капитана он пропустил, а Ставского смертельно ранил пулемётной очередью».Хоронить Владимира Ставского в Великие Луки приехал Александр Фадеев. Имя Ставского присвоили Невельскому детскому дому и улице в Великих Луках. На 9 мая 2015 года Олег Кашин напишет статью под названием «Три улицы Ставского», в которой он напомнил, что это тот самый Ставский, который весной 1938 года «вызвал к себе поэта Мандельштама и вручил ему путевку на два месяца в дом отдыха в Саматихе в дальнем Подмосковье. В этом доме отдыха Мандельштама арестовали…»Кашин не призывал ничего переименовывать. Ему просто показалось существенным, что «в России есть три улицы, названных в честь человека, который написал донос на великого русского поэта и, вероятнее всего, лично заманил Мандельштама в ту ловушку, из которой его увезли в лагерь».«Знаете, почему я не призываю переименовывать улицы Ставского? – объяснил Олег Кашин. - Потому что боюсь обидеть ветеранов и заинтересованных лиц из смежных сообществ типа «Ночных волков». Ставский погиб на фронте. Он был фронтовым корреспондентом «Правды», стоял рядом со стреляющей снайпершей, и немцы убили обоих. Улица в Великих Луках названа его именем, потому что он там похоронен.С Днем Победы, Владимир Петрович. Не волнуйтесь - никто и никогда не посмеет отобрать у вас три ваших улицы, они будут всегда».Я «Ночных волков» и остальных обидеть не боюсь, но согласен – писателю, чекисту и снайперу больше не грозит ничего. Важно лишь знать – кто такой этот Ставский (большинство не знают). Знать не только про книги, но и про письма Сталину и Ежову.Но я бы на улице Ставского жить не хотел.Заполярный дед сказал, что это лечебная граната, И она отличается от учебной силой ударной. Но я не поверил. Над головой возвышалась громада. Громадная стена шаталась недаром. Лекарство оказалось чересчур сильным. Боги на Олимпе снисходительно ухмылялись, Адресуя ухмылки контуженным, убогим и сирым. (Переводчик перевёл: «Похмелялись» и испортил запись). Комары плотным строем наступали из тундры. Полярный день не давал спать заполярному деду. Победить свет и комаров скоро будет не трудно. Достаточно сжить всё живое со света. Было желание начать всё сначала, Смахнув с доски надоевшие за день фигуры. И светлое воинство не подкачало. Солнце светило, а дед ходил хмурым.Но слишком коротко заполярное лето. Вдохнул – тепло, а выдохнул – холод. Вечная мерзлота – неплохая примета, А лечебная граната – плохой довод.Смотрите, подвозят лечебный фугас. Не всем нравится этот способ увольнения в запас.