Борис Евсеев: «Литература — дар нераболепия»
Русский ПЕН-центр учредил новую литературную премию — имени скончавшегося недавно писателя Фазиля Искандера. О том, какие еще изменения грядут в организации, что современные писатели думают о цензуре и почему Пушкин собирался уезжать в Стамбул, корреспонденту «Известий» рассказал писатель Борис Евсеев. — Вы входите в состав исполкома Русского ПЕН-центра, который сейчас переживает реорганизацию. Некоторые участники ушли, поменялась стратегия развития... — Русский ПЕН-центр меняет лицо. Еще в 2014 году в нашей организации резко разошлись мнения по поводу украинского майдана. Но большинство решило: мы — правозащитники, а не подстрекатели. И как организация обязаны защищать права писателей, деятелей культуры и журналистов, а не участвовать в политических провокациях. Так что изменения идут, многие из них впереди. Долгие годы нашим президентом был превосходный писатель Андрей Битов, сейчас он почетный президент. Проходит ротация исполкома, начала работать Правозащитная общественная приемная, только что мы учредили премию имени выдающегося писателя Фазиля Искандера, который был вице-президентом Русского ПЕНа. — А защищать писателей от кого планируете? От цензуры? — Цензура омерзительна. Но госцензуры у нас сейчас нет. Зато есть цензура политических кланов и литературных групп. Через такую цензуру пробиться куда сложней. Можно, конечно, протестовать. Но творчество — порыв, а не протест. Лучшие наши писатели всегда понимали: одно из основных назначений литературы — опережающее отражение действительности. Вот «Мертвые души», «Воскресение», «Ювенильное море», «Котлован» ее и отразили. И в монархические, и в советские времена создавались великие произведения. Хотя того же Пушкина корнали, как хотели. А «Хаджи Мурат» Толстого был опубликован в России только в 1917 году. Достоевский, Лесков, Чехов обходили цензуру, как кучу навоза. Но ясно сознавали: цензура сгниет — лес вырастет. Пушкин часто повторял слова Карамзина: «Если в России не будет цензуры, я, пожалуй, удеру в Стамбул». Оба знали: не будет цензуры внешней — захлестнет цензура внутренняя. Однако и во времена царской, и во времена советской цензуры у нашей литературы выработался бесценный дар нераболепия. Он не требует «перманентной революции» и бесконечного бунта. Это сформированная веками возможность говорить образно и свободно. Писателей, наделенных таким талантом, мы и будем защищать от региональных и столичных чиновников, от олигархов. Будем защищать и само понятие «писатель». — Кстати, о процессах. Все чаще говорят о смерти бумажной книги… — Смерти не будет. Бумажная книга — форма, вмещающая в себя мир. Невещественность электронных книг не заменит книги, созданной в форме кодекса. Опыт Западной Европы и США показывает: и там интернет не заменил книгу. Да, он ее потеснил, но и только. Остались альбомы, редкие и специальные издания. Когда даришь жесткий диск или файл — даришь воздух. То ли дело печатная книга! Только что на президентский грант издан двухтомник «Обжигающий пламень Победы». Там собрана неказенная литература о Великой Отечественной войне и о войнах, идущих у границ России сегодня: от только что извлеченных из архивов произведений Константина Симонова до последних рассказов Марины Ахмедовой о гражданской войне в Донбассе. Мне звонят и пишут из регионов, просят прислать бумажный вариант двухтомника. В глубинке востребована именно бумажная книга. Интернет там еще в диковинку. Ну а если уйдет детская печатная книга, — что вы дадите в руки детям? Не флешки же им раскрашивать... — Молодых авторов упрекают в отсутствии тем и идей. Вы как руководитель семинара прозы в Институте журналистики и литературного творчества что по этому поводу думаете? — Внутренние мотивы произведений — важнее внешних тем. Кроме того, молодые часто принимают повседневные задумки за настоящие замыслы. А еще — недостаточно владеют техникой письма. Техника эта связана с жанром и композицией. Многие не понимают, как писать новеллу или повесть и думают: жанр — выдумка критиков. Но еще Бахтин говорил, что именно «память жанра» многое определяет в писательской деятельности и очень часто диктует тон, интонацию, авторскую манеру, стиль. Сейчас превозносят внежанровую прозу. Но ее не существует. И, наконец, не все молодые понимают: они — неповторимые языковые личности. А вовсе не языковой сор, движущийся подобно небольшим, но часто смертельным пыльным смерчам… — В конце ноября выходит ваша новая книга «Казненный колокол». Она в каком жанре написана? — Это повествование в рассказах. Причем рассказы, вошедшие в книгу, ощущались мной как некие страсти, пассионы. Пассионы — это такие вокально-драматические произведения. Самый известный пример — «Страсти по Матфею» Иоганна-Себастьяна Баха. Поэтому жанровое обозначение книги — «Страсти по Донбассу» — естественное, невыдуманное. Весной 2016 года без всяких командировочных удостоверений и «охранных грамот» с тремя коллегами из Калининграда я побывал в Донбассе. В дороге эти пассионы у меня и возникли. Но записал я их не нотами, а словами. Тут замечу, что Донбасс для меня не конъюнктура, не сиюминутный каприз, а глубоко личная тема. В детстве я неделями и месяцами жил в Донбассе у деда и бабушки. Там их могилы, оттуда в Великую Отечественную уходил на фронт мой отец. Часто бывал я в Донецке в юности, в зрелости. Так что тема засела во мне глубоко, как невынутый осколок.
