Игорь Шулинский написал роман о "лихих 90-х"
Взяться за мемуары - это так заманчиво. Особенно, если твоя бурная молодость пришлась на 1990-е и ты лично знаком практически с каждым, кто символизировал или думал, что символизирует эту переломную эпоху. Да не просто знаком, но видел этих людей и при параде, и в неглиже, в курсе их страстей и страстишек и с легкостью можешь представить выражение лиц своих персонажей, когда они откроют и начнут читать твою книгу. Лучший способ избавиться от соблазна - поддаться ему. Игорь Шулинский, основатель знаменитого в свое время столичного ночного клуба "Птюч" и главный редактор одноименного глянцевого журнала, так и поступил, увековечив "лихие 90-е" и их обитателей в собственном "романе без вранья" "Странно пахнет душа". У каждого из нас своя память о первом десятилетии, последовавшем за распадом Союза. Для кого-то это первая Чеченская кампания, толпы нищих, внезапно наводнивших улицы и переходы метро, и лозунг: "Голосуй, а то проиграешь!". Для других - доллар за шесть рублей и маргарин "Рама" вместо сливочного масла. Для третьих - малиновые пиджаки и шестисотые "мерины". Четвертые молчат, не дожив до сегодняшнего дня, - передел мира требует жертв. А герои Шулинского, объединившего несколько крупных самостоятельных новелл сквозными персонажами, странствующими из сюжета в сюжет, проживают это время, практически не приходя в сознание, подобно римлянам времен упадка. Узнаваемые с первого взгляда, а многие и под своими реальными именами, они кочуют из одного ночного клуба в другой, и дорогие закрытые вечеринки сливаются в один бесконечный, закольцованный музыкальный трек модного диджея, пропитанный алкоголем, наркотиками и сексом. На протяжении пятисот с лишним страниц трезвые люди практически не встречаются, каждый в своем угаре "и жить торопится, и чувствовать спешит". Потому как все - и папенькины дочки и сыночки, развлекающиеся от нечего делать наркоторговлей и проституцией, и художники, актеры и журналисты, пытающиеся убедить и себя, и окружающих, что способны на новое слово в искусстве, и народившиеся как класс бизнесмены, и политики - буквально захлебываются от всепоглощающей свободы, которая дарит ни с чем не сравнимое ощущение - отныне им все подвластно, границы пали, табу сняты, впереди тьма возможностей, достаточно лишь руку протянуть, и завтра станет лучше, чем вчера. Естественно, это всего лишь галлюцинация, иллюзия, которой суждено растаять, и очень скоро. Читателю, наблюдающему за этим бессмысленным коловращением с высоты прошедших двадцати лет, это очевидно. Героям истина открывается куда медленнее, но в итоге прозревают и они. И вот уже вчерашняя светская львица торгует крупами в круглосуточной "стекляшке". Знаменитый адвокат лежит с простреленной головой в подпольном покерном клубе - с жизнью он распрощался добровольно, легкость бытия оказалась для него по-настоящему невыносимой. А главный герой - тонкий интеллектуал, настоящий аристократ, перед которым открывались любые двери, попросту сходит с ума. Потому что свобода во имя одной лишь свободы - та же ловушка, те же цепи, бег белки в колесе, не ведающей, что выхода нет. Велик соблазн сравнить участников этого "данс макабр" с героями Серебряного века. Та же болезненная вседозволенность в палевой опиумной дымке, те же душевные вывихи, та же жизнь большими глотками. Но разница есть, и она принципиальна. Серебряный век не только прожигал, но и созидал, оставив по себе память о титанах и созданную ими великую литературу, живопись и музыку. Что могут противопоставить этому описанные Шулинским 1990-е? Несколько имен художников-концептуалистов, "электронных" музыкантов и диджеев, широко известных в узких кругах и ушедших вместе со своей публикой. Не густо, согласитесь… Самые дальновидные персонажи романа это и сами прекрасно понимают: "В Москве все отдается эхом. Не создается ничего оригинального, яркого. Все только копия, отблеск некогда блиставшего. Отмечают фильм Звягинцева на известном международном фестивале и тут же пишут: "Ученик Тарковского". Восхваляют Германа-младшего и тут же объясняют: "Какая прекрасная копия творений его отца…" По большому счету, современные русские в мире никого не интересуют. Ни художники, ни композиторы… Это даже не третий ряд". По образованию Игорь Шулинский - учитель словесности. Роман стоит на крепком историко-литературном фундаменте - и это чувствуется, несмотря на весь эпатаж происходящего. Каждую новеллу предваряет внушительный "настроенческий" эпиграф то из Орхана Памука, то из Хемингуэя или Бунина. По тексту тут и там разбросаны упоминания о литераторах и художниках, чье творчество некогда было доступно лишь избранным. Истории читаются легко, хотя желание помыть руки неодолимо, но спишем это на высокое качество текста и глубокий психологизм. И все же диплом филолога играет с автором недобрую шутку. Осознанно или интуитивно, Шулинский выбирает дорогу, проторенную однажды своими предшественниками - Мариенгофом с его "Романом без вранья" и Катаевым с "Алмазным венцом". И не было бы в этом ничего зазорного - казалось бы, что плохого в наследовании традиций и создании памятника своему времени - если бы не одно "но": параллели, напрашивающиеся сами собой, безжалостно подчеркивают несопоставимость сравниваемых величин, что сразу снижает значимость романа. Ну не будем же мы всерьез проводить аналогии между творчеством Сергея Есенина и Богадана Титомира? С другой стороны, что делать, если других поэтов у нас для вас нет?
