Владимир Войнович на ярмарке non/fiction

- Владимир Николаевич, тот абсурдизм нашей жизни, что мы видим за окном, все же подпитывает вас как писателя (отталкиваясь от сюрреализма «Малинового пеликана») или время само по себе не способно вдохновлять? Абсурд жизни не то чтобы вдохновляет, он дает повод и облегчает работу, потому что для того, чтобы написать какой-либо абсурдистский шедевр, надо просто аккуратно записать то, что есть перед глазами. И будет шедевр, если адекватно опишешь. Но это тоже нужно уметь. Я не знаю, насколько адекватно я описываю, но вот. - И возможно ли в принципе представить себе картинку, что в России все хорошо? Все хорошо буквально не бывает нигде, хотя бы потому, что человек смертен. Человек рождается, болеет, теряет близких и т.д. Поэтому все хорошо не бывает. Бывает только приближение к тому, что все хорошо. Я надеюсь, когда-нибудь это случится с Россией. Пока что в ее истории, не считая отдельных кратких просветлений, таких периодов не было. Есть такая песня, где поется: «Славься, страна, мы гордимся тобой». Пустые слова, потому что гордиться особенно нечем. Но я надеюсь, что наступит такое время, когда гордиться будет необязательно, но Россия примет общечеловеческие нормы сосуществования, как, например, в Западной Европе. Наши люди высокомерно говорят: «Они еще будут нас учить». А на самом деле нам есть чему «у них» поучиться. Дело в том, что страны Западной Европы выработали какие-то нормы совместного существования людей, при которых они живут благополучно, в достатке, с чистыми улицами, у них меньше лжи и коррупции – конечно, есть коррупция везде, но этого всего меньше – меньше воровства, пьянства, убийств, ДТП на дорогах, А вот духовных принципов у них больше, чем у нас. Никакого копирайта на это нет. Это все можно взять, никому ничего не заплатив, взять за образец. В конце Второй мировой войны на Дальнем Востоке сел подбитый японцами американский бомбардировщик, «летающая крепость» Б-29. Наши его захватили и стали копировать. Копирование шло под руководством Андрея Николаевича Туполева. Будучи принят Сталиным, Туполев сказал: «Мы решили самолет немного улучшить и уменьшить число заклепок». Сталин сказал: «Не надо ничего улучшать, делайте в точности столько заклепок, сколько там». Так появился самолет Ту-4, как его называли, флагман советской авиации. Так же какие-то формы существования в Европе можно и нужно копировать. У нас все время говорят о стабильности. Говорят, что лошадей на переправе не меняют. Но самое главное – менять лошадей вовремя, и тогда будет стабильность. - Интересно ваше мнение по поводу нынешнего литературного процесса – все же вы застали и, собственно, вышли из литературной эпохи несколько иного калибра. Как изменилось писательское качество в принципе? Поэт уже не больше, чем поэт? Каков сегодня смысл писательского труда, когда люди так активно жонглируют мыслью в блогах и соцсетях, на книге нет столь сильной концентрации? Я не очень слежу за современной литературой, потому что у меня уже не хватает времени. Когда я был молодой, я внимательно следил за тем, кто и что. Сейчас это уже не так, и больше перечитываю мемуары, классику и т.д. Изменилась сама потребность в литературе, потому что мое поколение было последним, когда литература воспринималась как служение чему-то высокому. Звание писателя очень ценилось. Считалось, что писатель – это в какой-то степени властитель дум, носитель народной совести, человек, к которому можно обратиться даже с жалобами. К писателям в мое время ходили с жалобами на плохое обслуживание где-нибудь, на притеснение властей и т.д. Сейчас этого нет. И поэтому писатель чувствовал, что он нужен обществу, он чувствовал перед собой большую задачу, а сейчас он видит задачу заработать денег, как-нибудь читателя развлечь, чтобы он побольше экземпляров его книги купил. На Западе говорят: что такое литература? Это всего лишь развлечение. - Можете ли вы выделить портрет своего читателя? Сейчас мне это сложно сделать. Раньше у меня был круг друзей – почти все ушли уже в мир иной, – который я воспринимал как своего коллективного читателя. Они слушали, были близки, воспринимали, это важно, чтобы они меня любили и при этом в целом были ко мне достаточно строги. И если они видят, что что-то я написал не так, какая-то ошибка или пошлость или еще что-то, чтобы они давали мне обратную связь. Сейчас эта связь не столь устойчива, но я вот выступаю, и меня радует, когда ко мне подходят молодые люди и говорят, что они читают, я очень радуюсь. - И все же вы – оптимист? Я оптимист с дальним прицелом. Когда-то Булат Окуджава встретил Александра Яковлева, тот его спрашивает: «Как дела?» На что Окуджава говорит: «Лет через 200 в нашей стране установится нормальный режим», на что Яковлев отвечает: «Ну вы, Булат Шалвович, оптимист!» Так вот, я тоже примерно такой оптимист, я думаю, что в конце концов все попытки лучших умов России, которые призывали принять европейский способ существования, начиная от Чаадаева, Пушкина и других, должны же когда-нибудь повлиять на наше общество. Я думаю, это даже будет неизбежно, потому что Россия уже сделала шаг в эту сторону, только ей нужно делать второй… А пока она не закрепилась, а, наоборот, отступила. Есть надежда (правда, не очень большая), что второй шаг окажется более успешным.

Владимир Войнович на ярмарке non/fiction
© Московский Комсомолец