Живопись и графика, фильмы, театральные эскизы и настоящие костюмы к постановкам — до 12 марта в Отделе личных коллекций Пушкинского музея показывают «Грузинский авангард: 1900-1930-е. Пиросмани, Гудиашвили, Какабадзе и другие художники. Из музеев и частных собраний». Курируют выставочное действо в три этажа и две сотни предметов Ивета Манашерова и Елена Каменская. Пиросмани знают все, его так или иначе показывают довольно часто, и теперешний директор Пушкинского музея Марина Лошак в 2008-м устраивала в Проуне его выставку. Тогда впервые галерея сделала платный вход, чтобы хоть как-то обезопасить произведения великого самоучки от слишком бурных проявлений народной любви. На рубеже 2009-2010 годов в Третьяковской галерее сделали выставку парижского периода Ладо Гудиашвили из собрания Третьяковки и коллекционеров и меценатов Тамаза и Иветы Манашеровых — многое тогда широкой публике представили впервые. И хотя в этих персоналиях повторы с прежними показами неизбежны, это никак не поставишь в упрек — к хорошему искусству приятно возвращаться. А кроме того, вокруг этих двоих оказалось теперь много других героев, которые наверняка многим зрителям известны гораздо меньше. Кроме того, год назад Пушкинский делал экспозицию о тифлисце-футуристе Илье Зданевиче, который вместе с Михаилом Ле-Дантю открыл Пиросмани — самого старшего из представленных тут грузинских художников. Сейчас футуристические книги Зданевича тоже есть в витринах, как и открывавший ту выставку портрет Зданевича, написанный Пиросмани. Но, развивая и этот прошлогодний сюжет, сейчас больше показывают его брата Кирилла Зданевича. Тут есть и его фовистского толка яркий, размашисто и смело написанный «Тифлис», и большой, как панно, хотя сделанный акварелью по бумаге «Оркестровый автопортрет» с контрастными красками и кубофутуристическими изломами линий. И — юмористическая зарисовка, адресованная жене: над ее помрачневшей фигуркой в углу висят две записки, которые накрыли уменьшившегося в лилипута художника так, что только ноги видны. На листках значится: «Денег нет». — «Будут». Цвет как выражение темперамента, прохождение сквозь общеевропейские фазы модернизма (в начале 1920-х многие грузинские художники ездили в Париж) и местный колорит — три кита грузинского авангарда, о котором здесь рассказывают по персоналиям: Нико Пиросманашвили (Пиросмани), Давид Какабадзе, Владимир (Ладо) Гудиашвили, Кирилл Зданевич, Ираклий Гамрекели, Петрэ Оцхели, Елена Ахвледиани, Александр Бажбеук-Меликов (Меликян) и Зига (Сигизмунд) Валишевский. Давид Какабадзе, начавший учебу на физико-математическом факультете Петербургского университета в 1910-м, в 1917 году получил в Петрограде диплом биолога, а параллельно занимался искусством, пройдя путь от декоративного, но все же реалистического «Портрета отца» до абстракций и спонтанных коллажей с завитками железа и круглыми стеклышками. Лично знакомый с Пиросмани (а позже, в Париже, с Модильяни и Пикассо) Ладо Гудиашвили — эдакий тифлисский парижанин, один из учредителей Общества грузинских художников, которое, среди прочего, занималось изучением грузинских древностей, представил свою страну совсем иной. У него не трогательные наивной простотой пиросманиевские — чаще всего просто на клеенках сделанные — «Девочка с гусыней и гусятами», лань или верблюд со смешными «львиными» ногами, застолья или даже необычный «Морской бой. Русско-японская война», — а тягучие, томные, изысканно-манерные и очень чувственные линии, складывающиеся то в волооких красавиц, то в воинов, то в символистских «Зеленых фей» и зеленую женщину — «Весну». А рядом — персонаж с совсем другой биографией. Александр Бажбеук-Меликов учился в Кадетском корпусе, затем перешел к искусству, которое изучал на Кавказе, а потом в Москве и Петербурге. Во Франции, в отличие от Гудиашвили, «университетов» не проходил, но его небольшие картинки «Тир» и «В парке», совсем не похожие на гудиашвилиевские, без этой графичности силуэтов, тоже выдают колористическое чутье, внимание к цветовым переходам. На выставке Бажбеук-Меликова мало, но этот самый интерес к цвету — с оранжево-охристым, веселым и декоративным «Тиром» и с более строгим темным парком — на контрасте здорово показан. В 1919-м их написал художник, который прошел Первую и еще пройдет Вторую мировую войну, который в 1937-м не избежит обвинений в формализме, будет уволен из общественных художественных организаций и фактически вычеркнут из официальной артистической жизни... В залах звучит, кажется, дудук, а артистические кафе, курильщики, застолья на картинах тактично и ненавязчиво поддержаны «заставками» с распечатанными во всю стену видами Тифлиса со старинных снимков — города, где философ Георгий Гурджиев открыл первый «Институт гармонического развития человека», где в консерватории преподавал Генрих Нейгауз, куда приезжали выступить кубофутуристы Маяковский, Крученых и Василий Каменских и где мхатовский режиссер Константин (Котэ) Марджанишвиили работал в Театре имени Руставели и сотрудничал с Петрэ Оцхели и Ираклием Гамрекели. Здесь показывают эскизы декораций и костюмы, сделанные Гамрекели для «Гамлета», он же в конструктивистском духе создал эскизы к «Мистерии-буфф» Маяковского, но идея осталась невоплощенной. Станковая живопись — с одной стороны. Театр — с другой. С третьей — кинематограф: Какабадзе работал с Михаилом Калатозовым над документальной картиной «Соль Сванетии». Какабадзе же вместе с Гудиашвили были художниками-постановщиками фильма Михаила Чиаурели «Саба». Пути искусств характерным для авангарда образом пересекались, и на выставке эти маршруты изящно прочерчены.
