Клара Новикова: «Крым наш, Крым ваш... Он мой!»

Клара Новикова отмечает 70-летие. Несмотря на солидный, казалось бы, возраст, народная артистка и любимица миллионов зрителей даст фору любому. В ее рабочем и гастрольном расписании напрочь отсутствует даже полчаса свободного времени. С юбиляршей встретилась обозреватель «Известий».

— Чем занимались в преддверии юбилея, Клара Борисовна?

— Если вам рассказать мой месяц, вы поймете, что люди так не живут. За весь месяц у меня был только один выходной, когда я могла отоспаться, но в этот день в моей новой квартире устанавливали столешницу и умывальник. Целый день в доме топтались какие-то люди, а после этого я убирала квартиру. Есть те, кто живет для себя. А оказалось, что для меня жизнь — это работа.

— Зачем вам столько работать?

— По-другому не умею, не могу остановиться. Возможно, кто-нибудь или что-нибудь меня остановит, и тогда я пойму, что никогда не жила для себя.

— Откуда вы черпаете силы?

— А сколько вам лет?

— Двадцать семь, но я бы не выдержала такой ритм.

— Вы себя очень любите, а мне хочется успеть. У вас много времени впереди, а у меня его уже меньше.

— С возрастом силы прибавляются?

— Про возраст мы не говорим — я не знаю, что это. Все, конечно, откроют интернет и узнают. Но я не хочу, чтобы об этом говорили. У меня съемки, работа, фотосессии, интервью… О каком возрасте идет речь? Возраст — это когда тебе уже ничего этого не надо, когда всё уже позади. Я продолжаю жить как жила.

— Вы следите за молодым поколением, выступающим в разговорном жанре?

— Я подсматриваю за ними, чтобы быть в теме. Кто-то мне нравится больше, кто-то меньше, кто-то не нравится совсем… Я понимаю, что они есть и они должны быть. Но мне кажется, что я вполне в тренде. Не чувствую себя «старым дураком».

— Вашу тетю Соню часто копируют...

— Все они делают одну и ту же ошибку: копируют интонацию и кривляются. Понимаете, в Одессе так не шутят специально — они так живут. Тете Соне уже 25 лет, и у меня нет такого концерта, чтобы зрители не спросили: «А тетя Соня будет?». Она — философ, бренд! А как можно повторить бренд? Только создать подделку.

— Раньше вы любили гастролировать в Киеве, удается сейчас там выступать?

— У меня случилась неприятная история с Одессой и Киевом. Я не знаю, что стало тому причиной. Надеюсь, эти отношения поменяются когда-нибудь, потому что они не могут быть такими, как сейчас. Это ведь мой родной город, альма-матер — у меня в Киеве родительские могилы, там я родилась, училась, там мои друзья. В сентябре мы снимали в Киеве и в Житомирской области программу обо мне — не было никаких преград. Ко мне подходили люди на улицах и говорили: «Вы наша! Когда будет ваш концерт? Мы очень хотим прийти». Но концертов там нет. А я бы поехала, если бы они были. Меня бы ничто не остановило. Ведь еду выступать не к Порошенко, а к моим зрителям. Порошенко сегодня есть, а завтра будет кто-то другой. И на моем веку многие сменились, а зрители как были, так и остались. Меня позвали на гастроли в Киев, предложили зал, в котором я никогда до этого не выступала. А я киевлянка, и для меня зал в Киеве — это отношение ко мне, престиж. Есть места, в которых я не хочу выступать, куда я не поеду, потому что они неуютны для жанра. Меня позвали именно в такой и сказали, что те площадки, на которых я выступала раньше, мне не дали.

— Кто не дал? Украинские власти?

— К властям я не имею отношения — общаюсь с продюсерами, которые приглашают на гастроли. Мне долго не хотели говорить, но потом признались: «Для вас разрешили только такой зал».

— Надо понимать, та же ситуация в Одессе?

— В Одессе я должна была выступить на дне рождения у Олега Филимонова. Юбилей в большом зале, играется два дня. Меня несколько месяцев уговаривали, просили, и я сделала всё, чтобы быть в Одессе в этой компании. Но потом мне позвонили, извинились и сказали, что у них не получается. Не знаю, кто не дает добро на мой приезд.

— А вы как думаете?

— Послушайте, артист — это профессия, которая всегда и везде. Даже во время войны артисты ездили выступать туда, где были войска, где было тяжело. К народу! Так получилось, что Украина сегодня — фронт военных действий по отношению к актерам. Но я не связана с политикой. Крым ваш, Крым наш... Он мой! Я в Крыму выступала, в Ялте стоит памятник тете Соне, я вынашивала свою дочь в Гурзуфе. Нет такого места на земле, куда бы я не могла приехать, потому что я — человек этой Земли. Для меня было бы неожиданным и противным, если бы какие-то власти решили, что я на что-то не имею права. В зал приходят и те, кто за «красных», и те, кто за «белых». Но на концерте они становятся зрителями, сидят рядом друг с другом. В буфете пьют шампанское и не достают оружие, чтобы стрелять, если, конечно, они не дегенераты. Я на месте политиков звала бы всюду артистов, потому что они объединяют мир. Артист — первый вестник мира.

— Вы замечаете, как меняются поколения?

— В человеческих отношениях ничего не изменилось. Чувства как были, так и остаются: любовь, ненависть, привязанность, нежность… Но мне жаль, что не остается времени взять книжку, посидеть, почитать, повыписывать… Ткнул кнопку и тебе всё покажут. С одной стороны, это хорошо — сокращает время. Но люди меньше общаются, реже разговаривают. Я бы не хотела, чтобы дети были косноязычны. Но на своих внуках я этого не замечаю. Младший, Андрюшка, весь в футболе и постоянно хочет общаться, ему скучно одному. Старший, Лева, — студент. Подробностей не знаю. Какие можно знать подробности, когда человеку 19 лет? Он говорит мне: «Клара, что ты вообще понимаешь?». Я так же говорила своей маме. Но мы с ним дружим. Анечка — моя тайная любовь. У меня мало времени, чтобы с ней общаться, но я бы очень хотела с ней говорить. Я ее очень чувствую. Она занимается то спортивным рок-н-роллом, то гитарой, то пением, то вдруг стала лазить по стенкам.

— У вас хватает времени ходить в театр?

— Конечно! «Царя Эдипа» я уже посмотрела. Очень люблю Римаса Туминаса, он фантастический. Это очень высокий уровень театра. Сейчас приедет моя подруга из Киева, Светочка, и мы пойдем в театр. Я хожу на всё, что мне интересно, жаль, что времени мало. Моя дочь Маша — театровед, она меня ориентирует. Иногда говорит: «Мам, неужели ты пойдешь это смотреть? Не стоит тратить время». Но я очень люблю театр.

— На культурном форуме в Санкт-Петербурге Карен Шахназаров предложил изучать в рамках школьной программы по литературе произведения только шести авторов…

— А как Карен определил лучших, по каким критериям? У меня, допустим, есть свои лучшие. И как мы должны с ним сойтись? Кого убрать из учебников? Детям сегодня очень трудно ориентироваться в литературе XIX века, если рядом нет кого-то, чтобы объяснить значение какого-то слова. Язык — не мертвое понятие, он движется, он живой. Я склонна доверять мнению Карена, но мне было бы обидно не изучать Жуковского — автора, которого приветил сам Пушкин. А поэзия? У нас такой круг поэтов, и я бы не хотела ни от одного отказаться: Фет, Блок, Северянин… Русская литература так много дает! Мне кажется, если ты не читаешь, — не узнаешь ничего ни о прошлом, ни о нынешнем, ни о себе. Я училась на Украине, и сейчас там на русскую литературу дано лишь несколько часов — ее изучают как иностранную. Желание разъединиться и перестать существовать как одна культура — не самая лучшая затея. Я не представляю, что было бы, если бы я не читала Тараса Шевченко, Лесю Украинку, Гоголя (хотя он и называл себя русским) или Булгакова, который жил в Киеве. Дураки! Будет очень стыдно когда-нибудь за тех, которые пытаются это сделать. Я читала, кстати, Евгения Онегина на украинском языке в переводе Рыльского. Это потрясающий перевод!

— Вы так хорошо знаете украинский?

— Да, я знаю язык. Мы однажды летели в самолете с Богданом Ступкой и разговаривали. Он немножко подтрунивал надо мной: я что-то неправильно выговаривала, что-то не могла вспомнить. Потом мы с ним, правда, так сошлись на политической теме, что я пересела, чтобы не разругаться совсем. Он потрясающий актер и человек — потом мы шутили над нашими «политическими разногласиями».

— А ведь многие так и рассорились на почве этих «разногласий».

— Мы тоже рассорились в какой-то момент. Потом поняли, что это не мы и не наши отношения, а пропаганда. Когда мы всё это расставили для себя по местам, то осознали, что нас ничего не разъединяет.

— Вы как-то сказали: «Я всегда стараюсь понять человека, мне очень интересен человек».

— Да, я же не просто с вами сейчас разговариваю, я вас изучаю. Мне интересно, какой же вы человек? Зачем вы пришли ко мне? Что вам во мне интересно? Или это просто задание газеты? Мы с вами сейчас достукиваемся друг до друга. Я вот общаюсь с человеком, смотрю, слушаю и всегда представляю — а если я бы его играла, то как бы я его сыграла? Знаете, когда я рожала Машу, мне было очень больно, а в голове вертелось: «А если бы я это играла?». Мне казалось, что я бы орала как ненормальная в кадре или на сцене. А в действительности я не орала.

— Меня всегда поражало, с какой открытостью вы говорили о своей жизни, болезнях, семье. Не страшно было этим делиться?

— Я когда-то для себя решила, что мой опыт может быть кому-то полезен и я могу кому-то помочь. И это помогало. Когда идешь на интервью, предполагаешь, что тебе могут задавать жесткие вопросы. Если не хочешь на них отвечать — не приходи. Я открытый человек, и если кто-то воспользуется моей бесхитростностью, прокомментирует по-своему то, что я говорю, — мне грустно. Но я и не рассчитываю на таких людей.

— У вас есть мечты?

— Я хочу сыграть в театре, в пьесе, которая мне понравится, и роль, которую я очень давно жду. Даже если это будет какая-нибудь бабушка, пожилая женщина. Мне кажется, актриса моего возраста может играть всё. Мне рассказывали, что на Западе есть спектакль, где пожилая актриса играет Джульетту. Я мечтала в моем возрасте сыграть Джульетту: когда ей 15, она не дорожит жизнью. Жизнь для нее эфемерна. Моя Джульетта в моем возрасте дорожила бы жизнью. Возможно, она поступила бы так же, как и юная Джульетта, но — очень осознанно. А, впрочем, не знаю. Я хотела бы почаще видеть моих внуков и дочь, я их очень люблю. Я не умею сама отдыхать, не умею сама путешествовать, мне нужен рядом человек, с которым я делилась бы эмоциями. Я хотела бы иметь больше свободного времени, чтобы ни от чего и ни от кого не зависеть. Но это невозможно. Хотелось бы быть более свободной — человеком мира, не замыкаться. Я очень многих потеряла. Каждый ушедший близкий мне человек — это глоток воздуха. Я не хочу, чтобы у меня не оставалось, чем дышать. Хочу, чтобы со мной рядом долго были те, кого я люблю. Никто не знает, когда что случится, — в этом самая великая философия в жизни. Но я очень хочу еще многое успеть. И успею!