Период глобального помешательства

Можно сказать, что Себастьян Фолкс — классик современной британской литературы. Во всяком случае, его роман «И пели птицы…» с момента выхода в 1993 году не покидает списков самых любимых британцами литературных произведений всех времен и включен в курсы литературы и английского языка большинства университетов. Только в Великобритании его тираж составил около двух с половиной миллионов экземпляров. Литературный критик Николай Александров о феномене Себастьяна Фолкса. В романе Себастьяна Фолкса «Неделя в декабре» есть такой эпизод. Журналист, литературный обозреватель Р. Трантер, специалист по разносным рецензиям, которые он пишет с каким-то сладострастным пылом, обеспокоен появлением конкурента, молодого рецензента Александра Седли. Седли как раз пишет статьи исключительно комплиментарные. И ему сопутствует успех. Трантер мечтает уничтожить соперника, и вот наконец случай предоставляется. Седли опубликовал роман собственного сочинения, и Трантер, разумеется, тут же набросился на книгу. «Роман Седли оказался не просто плохим — он оказался ошеломляюще, упоительно убогим… Седли вообще ничего не сочинил — ничего. В его распоряжении имелся целый мир — вся история, все эпохи, не говоря уж о фантазии и мирах иных, выбирай не хочу: люди всех возрастов и обоих полов в каждой из стран Земли. Но Седли, при великом обилии материала, которым он мог воспользоваться, предпочел описать... несколько эпизодов своей жизни». Журналистика знакома Фолксу не понаслышке — он работал в «Дейли телеграф», на протяжении пяти лет был литературным редактором в «Индепендент». Но дело не в этом. Самого Фолкса вряд ли можно обвинить в однообразии. Он пробовал свои силы в разных жанрах, обращался к истории и современности, помимо серьезной («высокой») прозы, написал роман-продолжение о флеминговском Джеймсе Бонде «Дьявол не любит ждать» (к столетнему юбилею Яна Флеминга), и, кстати, эта книга о новых приключениях агента 007 по выходе в свет успешно соперничала в популярности с «Гарри Поттером» Джоан Роулинг. Он сочинил новую историю о Дживсе, герое Пэлема Вудхауса. И уж тем более нельзя сказать, что единственным источником творчества Себастьяна Фолкса была его собственная биография. И тем не менее, если не факты, то некоторые жизненные впечатления оказали на Фолкса столь сильное воздействие, что следы их легко найти практически в любой его книге. Завершив учебу в Кембридже, Фолкс в течение года жил во Франции. Этот год, судя по всему, не прошел даром. Французские симпатии Фолкса очевидны, достаточно упомянуть его «французскую трилогию» (на самом деле это три самостоятельных романа: «Девушка из "Золотого льва"», «И пели птицы...» (русский пер.), «Шарлотта Грей»). Даже в романе о Джеймсе Бонде есть французская составляющая. Впрочем, увлечение Францией возникло не на пустом месте и не в последнюю очередь связано уже с семейными обстоятельствами. Трагедии двух мировых войн повлияли на судьбы двух поколений семьи Фолкса, а Франция как-никак одно из главных полей сражений в обеих войнах. Вся «французская трилогия», по существу, настояна на событиях двух войн, а путь главного героя романа «Там, где билось мое сердце» врача-психиатра Роберта Хендрикса, его участие в военных кампаниях в Европе и Северной Африке, можно сказать, повторяет путь отца писателя — Петера Фолкса. Все это многое объясняет в характере исторической ретроспекции Себастьяна Фолкса. Это не абстрактные, отстраненные размышления о катастрофах ХХ столетия, отвлеченные рассуждения о глобальных процессах и оперирование большими числами, но история, переживаемая изнутри, как бы увиденная глазами деда и отца (не случайно так важны в романах письма и дневники, то есть живая, по слову Пушкина, историческая память, передающаяся от отца сыну и дальше — внуку). Фолкс не заслоняет прошлым современность, не убегает в историю. Он не сторонится актуальности. Скажем, его «Неделя в декабре» — пространное художественное исследование проблем современного террора, исламского радикализма и финансового кризиса 2008 года. Мозаика как будто отдельных человеческих существований, случайно, по прихоти чужой воли (список приглашенных на ужин парламентского деятеля) преобразуется диккенсоновской логикой — где все как раз не случайно и на всем лежит отпечаток рока, предопределения. Но при всей многоплановости, многослойности представленной действительности (такой глубокий разрез плоти социума), суть художественной мысли Фолкса можно свести к следующему. Человек утратил чувство подлинной реальности и ведет существование отвлеченное, иллюзорное. И не столь уж важно, каков этот виртуальный мир: мир банковских операций или радикально понятого ислама. В любом случае это род психоза, забвения живой жизни. Собственно, это и заставляет Фолкса вновь и вновь оглядываться на пережитые трагедии ХХ века, потому что именно там, в руинах и окопах, в воронках войн, поглотивших миллионы жизней, беспощадном безумии гибели — начало и исток сумасшествия сегодняшнего. «Это век бредовых иллюзий. Возможно, когда-нибудь настанет просветление и мы признаем, что это был период глобального помешательства, и постараемся сделать выводы. Но судя по тому, что происходит сейчас, исцеления нам не дождаться», — пишет Фолкс в романе «Там, где билось мое сердце», очередной и последней на сегодняшней день его художественной рефлексии о войне и мире после войны. Он как будто заново переосмысляет то, о чем уже писал в романе «И пели птицы...». Там главный герой приезжает во Францию в начале века. Влюбляется, потом идет на фронт, а потом его дневники с описаниями окопной (и тоннельной, особая примета) войны читает его внучка, из будущего осмысляя прошлое, которое на самом деле есть и ее настоящее. Этот роман обращается к первым шагам цивилизационного апокалипсиса, и поэтому, в частности, Франция начала века и история любви служат своеобразным прологом дальнейших событий. В романе «Там, где билось мое сердце» мы без труда найдем отголоски, точнее, нарративные и изобразительные рифмы к тому, что было уже сказано в «И пели птицы...». Но Фолкс словно иначе, по-другому раскладывает тот же пасьянс: уже не Первая, а Вторая мировая война в центре повествования, и здесь дети, которым выпала та же доля отцов, то же участие в мировой бойне, пытаются понять смысл произошедшего. В «Там, где билось мое сердце» Фолкс как в «Неделе в декабре» выстраивает странную мозаику, калейдоскоп людей и событий. Но на сей раз все они вписаны в жизнь, во внутренний мир одного человека — Роберта Хендрикса. Ему за шестьдесят, он прошел войну (действие происходит в 80-х годах), он потерял единственную и подлинную любовь, он как будто поглощен и задавлен бессмысленными случайностями существования и бесплодными попытками разобраться в природе психических заболеваний. В лице своего коллеги, девяностолетнего врача Александра Перейры, участника и Первой, и Второй мировых войн он находит соратника и собеседника. Перейра не только открывает Хендриксу тайну гибели его отца, с которым вместе воевал, но и его, Роберта Хендрикса, собственную тайну. Он помогает заново обрести подлинную память. В этом и смысл путешествия в прошлое. «Воспоминания о прошлом обогащают идентичные переживания в настоящем. А если прошлое на определенном отрезке заблокировано, если мозг с методичным упорством тщательно фиксирует только то, что происходит здесь и сейчас, душа становится непроницаемой. Прошлое дарит нам радость узнавания, исцеляя и делая жизнь более полной. Если ты этого лишен, значит, жизнь прожита тобой зря». Безумие — это беспамятство, и если война — безумие и безумие почти весь ХХ век, то только пристальное воспоминание способно исцелить. Да, и еще одна важная вещь. Подлинная любовь — тоже сродни безумию, но, как полагает Фолкс, это не беспамятное погружение в психоз, иллюзию, но экстаз истинного существования, полнота жизни как таковая и следовательно — абсолютная память.