«Я верил, что буду сражаться на третьей мировой войне»
Москву посетил известный британский писать Себастьян Фолкс. Его визит состоялся в рамках программы Года языка и литературы Великобритании в России. По приглашению Британского Совета на книжной ярмарке Non/fiction он представил свою книгу «Там, где билось мое сердце». С Себастьяном Фолксом встретилась обозреватель «Ленты.ру» Наталья Кочеткова.
«Лента.ру»: Прежде чем мы начнем говорить о серьезных вещах, хотела спросить: как появилась ваша книга про Джеймса Бонда?
Себастьян Фолкс: Около десяти лет назад мой литературный агент Майкл Гиллиан Эткинд позвонил мне и спросил, не могу ли я написать книгу о Джеймсе Бонде. Дело в том, что мой агент также представляет интересы семьи Флеминг. Я ему ответил: «Да ты с ума сошел!» Я сказал, что не читаю и не пишу триллеров, и мои читали сильно удивятся, если вдруг начну. Обычно я все же пишу довольно серьезные книги. Но он убедил меня встретиться с Флемингами и обсудить возможное сотрудничество. Я сказал, что прежде прочту все книги о Джеймсе Бонде, и если увижу что-то такое, что покажется мне интересным, напишу такую книгу. Я прочитал все книги — и они оказались лучше, чем я ожидал. В самом начале разговора с семьей Флеминг я сказал, что не знаю, как писать триллеры. Они ответили, что ничего страшного — ведь есть статья Флеминга, которая так и называется «Как написать триллер». Она описывает один день жизни писателя на Ямайке. Он вставал утром, шел плавать в море, смотрел на рыбок, писал тысячу слов, потом обедал на террасе, выпивал два сухих мартини, снова писал, опять плавал и занимался снорклингом. Он мог написать роман в таком режиме за шесть недель. Я набросал план истории и понял, что действие книги должно происходить не в настоящем, а в то время, когда жил сам Ян Флеминг. То есть эту книгу мог бы написать он. При этом пока я писал, я делал все то же самое, что Флеминг, с той только разницей, что не занимался снорклингом. И я, как и Флеминг, написал роман за шесть недель.
Мартини-то осталось?
Вино. Дело в том, что Джеймс Бонд у Флеминга никогда не пьет вина. Но мой Бонд вынужден был пить, потому что от крепкого алкоголя у меня болит голова.
Каково было читать такое количество триллеров, а потом писать текст в непривычном для себя жанре?
О! Это было весело. Для меня это было просто попыткой иначе посмотреть на привычные вещи. В Британии есть традиция, когда серьезные актеры на Рождество исполняют комические роли: переодеваются в женщин, играют пантомиму, веселя детей. Это обычная практика. И для меня книга о Джеймсе Бонде — это способ сменить оптику. Услышать чужой голос в голове и попробовать его воспроизвести. Это умение либо есть, либо нет. Вообще, если я пишу что-то очень серьезное, то не думаю совсем о литературном рынке. Трагедия для писателя, если он собрался написать что-то серьезное, думать: вот сюда добавлю секса, а сюда — сцену погони, чтобы завлечь публику. Это неправильно. Либо ты пишешь что-то серьезное, либо, как в случае с Джеймсом Бондом, просто веселишься.
На русский язык переведены в основном ваши военные романы: «И пели птицы...», «Там, где билось мое сердце». Откуда ваш интерес к войнам?
Эти книги о том, когда и где я родился. Мой прадед воевал в Первую мировую войну. Отец воевал во Вторую, его серьезно ранили в Северной Африке и в Италии. Я рос в 1960-е годы, в период холодной войны, и был убежден, что в каждое поколение происходит глобальная мировая война, и скоро будет третья, на которой я буду сражаться. У меня были хорошие родители и счастливое детство. И одна из вещей, которые делают хорошие родители, — говорят ребенку: все хорошо, вот тебе чай, завтра будет тортик. Когда мне исполнилось 15 лет, я понял, что все вовсе не так хорошо. Советский Союз и США находились в очень опасной ситуации, мир был на грани ядерной войны, и мне стало важно разобраться, как мы попали в эту ситуацию. И хотя с исторической точки зрения про эти войны было написано уже много, существовала пропасть между академическими текстами и пониманием повседневного опыта солдата. Для меня стал важным именно второй аспект. Я стремился понять, кто я такой и откуда я родом. Постепенно я обдумывал эту тему и в 39 лет написал роман «И пели птицы...». Я к тому времени уже написал несколько книг, и мне доверяли в литературной среде. При этом у меня еще были смелость и безрассудство молодости, чтобы написать такой текст. Сейчас я бы его или не написал вовсе, или написал гораздо сдержаннее. Первые мои шесть книг были попыткой ответить на вопрос, как мы попали в эту страшную путаницу и кто мы такие. Посмотрев на историю обеих войн и в целом на ХХ век, я понял, что человеческое животное очень несовершенно. В нем много изъянов. Человек нестабилен. И я попробовал ответить на вопрос, что не так у него в голове. Но я пишу не только о Первой и Второй мировой войнах. У меня есть роман «Неделя в декабре», его действие происходит в 2008 году, когда случился финансовый кризис, я описываю преступления, которые совершали банки, затрагиваю тему радикального ислама. У меня есть книга «Human Traces», в которой я говорю о зарождении психологии и психоанализа. Есть книга о холодной войне. В России память о Второй мировой очень сильна. Я помню, как в моем детстве в 1980-е в каждом дворе дети играли в войну, поделившись на русских и немцев. До сих пор о Великой Отечественной говорят как о том, что было сравнительно недавно. Как к этой войне относятся в Великобритании? Как переживается память о ней? Я понимаю, о чем вы говорите, когда говорите о вовлеченности России во Вторую мировую войну и память о ней. Британия была вовлечена в этот конфликт с самого начала. Многие наши города были полностью разрушены бомбежками люфтваффе. Для нас это такой же вопрос национальной истории. Наша страна меньше России, у нас в принципе меньше людей, и меньше наших солдат погибло, чем под Сталинградом, но мы боролись против нацистов весь период конфликта с 1931-го по 1945 год, и у нас были потери по всему миру: в Бирме, Северной Африке, Италии, Балтике. Мы другой народ, поэтому и переживалось это по-другому. Но степень вовлеченности мне кажется такой же.
Ваш роман «Там, где билось мое сердце» — о феномене человеческой памяти, в том числе о том, как память может управлять жизнью человека. В чем главные ловушки памяти, по-вашему?
Как я уже сказал, первые мои шесть книг отвечали на вопрос, откуда мы. Следующие книги — на вопрос, кто мы или что мы. В этой книге обе темы сходятся. Я старался писать с научной точки зрения, изучал память с точки зрения неврологии. Пытался объяснить провалы памяти главного героя, показывал, как они связаны с травмами, которые он пережил во время войны. И в то же время эта книга — философское рассуждение о том, что такое память, как она живет в клетках нашего мозга. И мне кажется, что в какой-то момент книга становится очень метафизичной. Обычный способ понять, что такое писание книг, для меня состоит в образовательной функции письма. В своих книгах я говорю: если вы не понимаете прошлое, то вы будете повторять снова и снова ошибки своих отцов и дедов. Например, сегодня в Twitter я читал заметку, что один из чиновников Дональда Трампа публично сказал, что не пошлет своих детей в одну школу с еврейскими детьми. И если бы мы не знали истории, то для нас это был бы просто забавный факт. Но так как мы знаем историю ХХ века, для нас это — красная лампочка, предупреждение об опасности. Мы знаем, что такое антисемитизм, знаем, куда он может привести, помним о Холокосте и понимаем, что это опасный сигнал, не нужно идти по этому пути еще раз. Разумеется, эта новость может быть уткой, как половина того, что мы читаем в соцсетях. Если бы Джордж Буш-младший и Тони Блэр лучше знали историю, они не стали бы нападать на Ирак. Если бы русские лучше понимали историю, они не стали бы нападать на Афганистан. Нельзя победить в Афганской войне. Если бы американцы лучше понимали историю, они бы не стали нападать на Вьетнам, где французы потерпели поражение всего за десять лет до этого. Нельзя победить во Вьетнамской войне. Однако книга, которую я пишу сейчас, совсем о другом. Кажется, с тем, о чем я говорил выше, все согласны — мы все образованные люди. И мне в какой-то момент показалось, что я звучу как школьный учитель и говорю прописные истины. Действие книги, которую я пишу сейчас, происходит в Париже в наше время. Я исследую идею, что, возможно, когда мы мало знаем об истории и культуре, это даже хорошо. В книге есть три главных персонажа. Один из них — парень из Северной Африки, ему 17, он не знает истории. Другой персонаж — 31-летняя американка, она как раз историк. И идея моей книги — что, возможно, у этого парня жизнь сложится лучше.
Существует вечный спор: повторяется история или нет. А вы как думаете?
Мне не кажется, эти две точки зрения жестко противопоставлены друг другу. Пока человек жесток, полон недостатков и нестабилен, все несчастья будут происходить снова и снова. В точности история не повторяется, потому что люди, которые были вовлечены в эти события, умерли. Лидер российского общества не является кузеном британского короля или кайзера, который правил Германией в 1913 году.
Среди ваших книг выделяется роман «Неделя в декабре»: много героев, короткий промежуток времени. Что она для вас?
Мне хотелось написать роман, действие которого происходит в настоящее время. Очень обидно, что в Британии сейчас нет таких писателей, как Джон Апдайк или Сол Беллоу, которые писали бы о настоящем времени реалистичные книги, при этом не представляя современность комично или не высмеивая самих себя. Меня много раз спрашивали, почему я не пишу о современности. Мне помимо всего прочего очень нравится Диккенс, он писал о Лондоне. Идея этой книги — сделать мостик между Диккенсом и Апдайком. Но этого мостика не получилось — мне кажется, книга вышла скорее сатирической. Я начал писать ее еще по одной причине: я настолько разозлился алчностью и преступлениями, которые совершали банки и трастовые фонды, так был напуган радикальным исламом и другими феноменами современности, что в результате написал роман не столько о современных людях, сколько о современности как таковой, о том, что ее определяет. Вы правы, в этой книге представлена широкая панорама современности, много персонажей. Но я надеюсь, что характеры вышли довольно живыми. Мне интересен главный герой — финансист, у которого внутренней жизни нет совсем. Он очень одномерен, в этом и состоит ужас этого чудовища и его банковского мира. Современный мир довольно странный: информационный поток так плотен, а события меняются с такой быстротой, что непонятно, как писатель должен с этим работать. Я не хочу быть слишком уж современным, поскольку снова начну писать о мире вокруг, а не о людях, которые в нем живут. Это скорее журналистская работа, я не хочу ею заниматься. Вы правы — события очень уж быстро сменяют друг друга. Я начал писать «Неделю в декабре» до того, как произошел финансовый кризис. Я писал о том, как банкиры и финансисты зарабатывают миллионы. Но когда я уже был в середине работы, произошел кризис, и он изменил содержание романа. А как с современностью работает русская литература? Русская литература нетороплива. Сейчас она более или менее отрефлексировала распад СССР. В этом году она и вовсе ушла в глубь времени: списки всех литературных премий состояли из исторических романов. (Смеется): Функция романистов — держать дистанцию с современностью, мне кажется. Она необходима, чтобы переварить то, что происходит. Это задача журналистики — смотреть на современность и предупреждать о том, что может произойти в международных отношениях, в финансовом мире. Романисты не должны чувствовать себя обязанными заниматься этими вещами. Для меня мои романы — произведения искусства. Как симфония, как картина, где все должно быть в гармонии. Моя задача — создать ощущение глубокого вовлечения читателя, чтобы он мог соотнести себя с этим произведением и что-то отпустить. Происходит ли действие в современности или далеко в истории — неважно.