Домашний архив Родины: Писательский дом на Широкой
"Мой дом" - новая рубрика полюбившегося читателям раздела "Домашний архив", которую мы открываем статьей Татьяны Акуловой-Конецкой. Она много лет посвятила изучению истории знаменитого писательского дома на улице Широкой в Петербурге, где жили и замечательный писатель Виктор Конецкий, и десятки его собратьев по перу. "...Живем - в щели между вождем пролетариата и широкой русской душой..." - грустно шутил Виктор Конецкий, когда многочисленные корреспонденты удивлялись - уже во времена перестройки - адресу на конверте: Санкт-Петербург, улица Ленина, 34. Большинство жителей Дома во все времена предпочитали называть нашу улицу Широкой, как раньше - в XIX веке эта улица в центре Петроградской стороны была значительно шире соседних, и этот отличительный признак стал со временем именем собственным. "Наш дом был заселен не сразу, мы въехали в 1961 году одними из первых, - вспоминает искусствовед А.Г. Каминская. - Это был один из последних домов, заселенный по принципу - собрать под одной крышей людей одной профессии: так легче следить, управлять, направлять...". Большинство писателей обрели здесь свое первое нормальное жилье - не комнаты в коммуналке, а отдельные квартиры, с возможностью обустроить кабинеты для неспешной творческой работы. Еще не было в Доме газа, воды и телефонов, отлаженного отопления, а они въезжали, спешили... Анна Ахматова "Привезли ордера, все притихли. Сказали, что дадут первыми Шефнеру и Абрамову. Шефнер был как всегда, "как будто сам себя боится", как будто его и нет. За Абрамова получала [жена] Люся, его, кажется, и не было. Потом стали давать "по чинам", по алфавиту, по неведомому мне порядку. Вдруг пригласили и меня, за моей спиной возник шепот: "А Ахматова это откуда?" - вспоминала искусствовед И.Н. Пунина, с семьей которой жила А.А. Ахматова. Ахматова с иронией называла писательский дом на Широкой "общежитием". Жильцы мерзли много лет, к тому же часто прорывало трубы, и к постоянно ломающимся лифтам пришлось привыкать. Без взаимовыручки в такой ситуации было не обойтись. Семья Медведевых, узнав о том, что Ахматова вернулась после инфаркта из больницы, отказалась от своей очереди на телефон, передав ее Анне Андреевне... Ольга Эйхенбаум Советская традиция выстраивать писателей "по ранжиру" работала безотказно. После смерти великого филолога Б.М. Эйхенбаума из писательского дома на канале Грибоедова (М. Конюшенная, 4/2), что близ Невского проспекта, "попросили" его дочь и секретаря Ольгу Борисовну с дочерью Лизой Апраксиной. Им с большим трудом выделили скромную квартирку в нашем Доме, но к переезду пришлось избавляться от части мебели и продать уникальную библиотеку Бориса Михайловича... Вадим Шефнер Вадим Сергеевич с семьей переехал на Широкую из писательского дома с Малой Посадской (в то время - улица Братьев Васильевых). Новосел был не показно скромен, его отличало полное равнодушие ко всему, что составляет внешнюю сторону успеха. И кажется не случайным, что окно его кабинета выходило не на Широкую, а на провинциально-тихую и солнечную Лахтинскую улицу. Там стоял двухэтажный домик XVIII века, в котором некогда был детский приют, открытый святой Ксенией Петербургской. Борис Федоренко Борис Варфоломеевич Федоренко (в 1960е годы - директор Литфонда, ревностно наблюдавший за строительством нашего Дома, а затем - создатель и директор Ленинградского Музея Ф.М. Достоевского) с первых дней Великой Отечественной войны и до ее конца был в действующей армии, как и Вадим Шефнер. Юрий Бердичевский "...А мы с мамой бродили по 17-метровому коридору, заглядывая через стеклянные двери в комнаты, и не осознавали, что живем в отдельной просторной квартире", - рассказывала вдова рано умершего от туберкулеза прозаика Юрия Бердичевского Ариадна Яковлевна. - При распределении квартир был бой "не на жизнь, а на смерть", но в данном случае Юрочкины палочки Коха не "вставили палок в колеса его судьбы", а вместе с его писательской деятельностью и активной поддержкой Даниила Гранина помогли квартиру получить...". Юрий Бердичевский (Юрий Константинович Константинов) прошел Великую Отечественную войну в разведке, он умер в 1963 году, из-за болезни ему не удалось состояться в литературе. Елена Тагер В числе первых квартиры в нашем Доме получили реабилитированные. Поэтессу и переводчика Елену Михайловну Тагер (1895-1964) арестовывали трижды (1921, 1938, 1951), восемнадцать лет ее жизни украдены ГУЛАГом. Лишь в последние пять лет, помыкавшись по стране и чужим углам после тюрем, лагерей и ссылок, она получила возможность вернуться в Ленинград. И всего три года прожила в собственной квартире на Широкой улице с внучкой Наташей. "Вернувшись к нормальной жизни, Елена Михайловна, полная идей и планов, с необычайной жадностью берется за работу. Дополняет и переиздает сборник "Зимний берег", пишет для Детгиза книжку "Афанасий Никитин", рассказы и, наконец, принимается за большой исторический роман о Жуковском и декабристах. Роман в целом был написан, оставались детали. Была задумана книга о сталинском произволе, о лагерях и тюрьмах, о людях, безвинно томившихся в них" (из воспоминаний Марии Николаевны Тагер, дочери Е.М. Тагер). Сил и времени написать книгу о годах сталинщины у Елены Михайловны не хватило... После похорон бабушки внучку Наташу выселили из двухкомнатной квартиры, предоставив комнату в коммуналке, в которой до переезда в наш писательский дом жил Леонид Радищев. Федор Абрамов Вместе с женой Людмилой Владимировной он перебрался на Широкую с Малой Охты, из двухкомнатной малогабаритной квартирки. К этому времени, после выхода романа "Братья и сестры" (1958), Федор Абрамов был уже известным писателем. "Но никто не знал, в каких мы условиях жили, - вспоминает вдова писателя Л.В. Крутикова-Абрамова, - и никто не предложил ему квартиру в только что отстроенном Писательском доме. Узнав о переселении в новый дом довольно благополучных писателей, Федор явился в Союз писателей с обидой и возмущением. Руководители Союза ему резонно ответили, что он не подавал заявления об улучшении жилищных условий. На что Абрамов возразил, что они могли бы сами поинтересоваться, как он живет. Но все квартиры были распределены. Положение казалось безвыходным. Но тут неожиданно на помощь пришел В.Г. Адмони (известный лингвист и переводчик, в те годы старший научный сотрудник Ленинградского отделения Института языкознания АН СССР). Он уступил Абрамову предназначенную ему квартиру. В Писательском доме мы прожили десять лет". Леонид Радищев Писатель Леонид Николаевич Радищев (1904-1973) - четырежды раненный и контуженный в боях на подступах к Ленинграду, был арестован в 1943-м и лишен свободы на десять лет. На Широкой Радищев жил один, ограничивая себя в общении с людьми, много работал. Впрочем, Леониду Николаевичу, видевшему Ленина в 1920 году на открытии в Петрограде II Конгресса Коминтерна и писавшему для детей о вожде мирового пролетариата, название "улица Ленина", вероятно, нравилось. В последние годы жизни Л.Н. Радищев, осмысливая пережитое, готовил книгу воспоминаний о людях, с которыми встречался. А знаком он был с Красиным, Тухачевским, Луначарским, писателями М. Горьким, А. Толстым, К. Чуковским, Сергеевым-Ценским, художниками Радловым, Антоновским, Малаховским... Архив Л.Н. Радищева хранится в РНБ и представляет богатый материал для исследователей. Умер Леонид Николаевич в коридоре своей квартиры, не успев позвать на помощь соседей. Его нашли через несколько дней работники ЖЭКа, обеспокоенные тем, что пунктуальный жилец не внес вовремя квартплату... Георгий Блок Недолго, чуть более полугода, прожил в отдельной квартире филолог, историк, лингвист Георгий Петрович Блок (1888-1962) - двоюродный брат великого поэта, выпускник Александровского (Царскосельского) лицея, надворный советник. В числе многих научных заслуг Г.П. Блока - работа по описанию архивов А. Фета и А. Блока, подготовка двух томов литературных и филологических трудов Ломоносова и двух томов его писем и бумаг, участие в подготовке 4-томного "Словаря русского языка". Причиной болезни немногословного и сдержанного Блока, прошедшего через аресты и ссылки в 1920-х-1930-х годах, стала холодная и сырая квартира на первом этаже, над мусорником. Зимой 1962 года Георгий Петрович заболел воспалением легких и умер 26 февраля, задохнувшись от кашля. В конце 1960-х годов к радости жильцов в западном флигеле Писательского дома разместилась поликлиника Литфонда. Все специалисты - врачи высокой категории. В регистратуре работала Марина Диадоровна Мухранская, из рода Багратионов. В свое время в нее был влюблен Михаил Зощенко... Александр Валевский Все жильцы нашего Дома не понаслышке знали, что такое война - гражданская, финская, Отечественная. Это обстоятельство, вернее сказать, важнейшие переживания их жизни, полнее всего объединяло разных людей, живших в нашем Доме: и тех, кто воевал, и тех, кто, по замечанию Виктора Конецкого, "не воевал, но хлебнул" блокады, эвакуации, труда в тылу. Александр Александрович Валевский (1904-1973), будущий драматург и писатель, в четырнадцать лет записался в Красную Армию - драться за права трудового народа. Его дочь Е.А. Валевская рассказывает: "О своей воинской службе (она продолжалась шесть лет) отец часто рассказывал. Он служил ординарцем при штабе 5-го пехотного полка (в дальнейшем переименованного в 163-й стрелковый полк 19-й стрелковой дивизии 7-й армии). Их полк сражался на Псковщине - под Псковом, Гдовом, Ямбургом (теперь - Кингисепп) и Нарвой. Основной задачей было - не дать прорваться конным отрядам Булак-Балаховича на соединение с частями армии Юденича. Обязанностью юного бойца было развозить депеши командования по отдельным частям... Много лет он собирался написать об этом повесть под названием "Ординарец при штабе", обдумывал ее. Но почему-то откладывал. В его бумагах осталась заявка в издательство (не знаю только, отправил ли он ее). В последние годы приобрел историческую литературу о Гражданской войне и принялся за изучение этих книг. Может, просто не успел?" Виктор Конецкий Я часто вспоминаю мужа стоящим у раскрытого окна кабинета - он любил смотреть на наш скверик. Когда Виктора Викторовича не стало, я прочитала в дневнике запись, сделанную им в 1984 году, за год до нашей с ним встречи: "Дома! Мой дом в плане буква "П". Внутри "П" малюсенький скверик. В нем растут вдоль верхней палочки какие-то неизвестные мне кусты. Весной они на короткий миг цветут розовыми цветочками величиной с ноготь. Вдоль пустого места в "П" строгим строем стоят старые уже тополя. На правой палочке "П" - это под моими окнами слева, большой куст разлапистой и разветвленной сирени. А справа две березы из одного корня. Т.к. в колодце двора-сквера темновато, то березы стремительно тянулись вверх. Одна засохла, а другая вытянулась уже выше моего шестого этажа, и я вижу ее в окно прямо с дивана. Глядя на верхушку березы, я представляю, как кто-то будет после меня тут жить и смотреть на упрямую березу, которая явно собирается вырасти выше наших крыш". В начале 1960-х годов березы и другие деревья в скверике посадили жильцы нашего Дома. Виктор Конецкий, проживший более тридцати лет в писательском Доме, тосковал по каналу Круштейна (теперь ему вернули имя - Адмиралтейский), где родился и пережил самую страшную блокадную зиму 1941-1942 годов, откуда ушел в военно-морское училище, где мама ждала его с Северного флота (он служил на военных кораблях-спасателях) и где были написаны первые книги... А большинство его книг, ставшие романом-странствием "ЗА ДОБРОЙ НАДЕЖДОЙ", написаны на Широкой. Борис Четвериков Воевавший на Ленинградском фронте Борис Дмитриевич Четвериков (1896-1981), жизнелюбивый, добросердечный и чрезвычайно плодовитый, воспевал Армию, любимым его героем был Григорий Котовский. Черновики начатого им до войны романа о Котовском чудом уцелели при аресте (он был арестован в 1945-м, и одиннадцать лет провел в лагерях). Книги Бориса Четверикова о "Робин Гуде революции" издавались в советское время большими тиражами. Его жена и литературный секретарь Наталья Борисовна рассказывала: "Последние десять лет Борис Дмитриевич много работал над воспоминаниями, задумав 5-6-томный труд - не только о себе, но о России, о людях своего поколения, о ХХ веке. Он начал эти свои "Стежки-дорожки" издалека, с корней, с предков (уральских казаков по материнской линии и пензяков по линии отца), с рассказа о родителях, с портрета брата своего деда - весьма популярного писателя XIX столетия Михаила Васильевича Авдеева. Но, записав страниц 800, все-таки дошел в своем жизнеописании только до 1920-х годов. А потом оборвал хронологический ход событий и переключился на тюремно-лагерные воспоминания, сказав: "Не могу умереть, не записав этот период. Если доживешь до времени, когда это можно будет напечатать, издай мои записи, если не доживешь - отдай в надежные молодые руки: пусть сохранят для истории, когда-нибудь должен народ узнать все". Н.Б. Четверикова наказ мужа выполнила. Она любила наш Дом и часто фотографировала соседей, Дом и все, что его окружало, и таким образом сохранила память о месте, где была счастлива с Борисом Дмитриевичем. На Ленинградском фронте воевал поэт Глеб Пагирев, он принимал участие в боях за Синявинские высоты, участвовал в освобождении Луги, Нарвы, в разгроме Курляндской группировки немцев. С войны вернулся инвалидом (семь ранений и контузий) и говорил про себя: "Меня с войны вернули одну треть". Пагирева выходила медсестричка Наташа, Наталия Ивановна, ставшая его женой. После войны Глеб Валентинович жил очень скромно. Он писал стихи, работал в издательстве "Советский писатель", но подал заявление о выходе из партии, заявив, что не имеет возможности платить партвзносы, - поступок по тем временам редкий. Он вышел из КПСС, уволился с работы, но ему дозволили изредка печататься, "вошли в обстоятельства". По замечанию его коллег, это был единственный случай, когда исключение из КПСС не стало поводом для остракизма. Честный Глеб Пагирев навсегда остался Солдатом: ...Не оскверним своей души, не станем торгашами-хватами, пускай торгуют торгаши - давай останемся солдатами. Кто рядом с нами умирал, не все в земле, не все за штатами: тот генерал, тот адмирал, а мы останемся солдатами. Валентина Чудакова В достойном ряду завоевавших Победу имя великой женщины - Валентины Васильевны Чудаковой. В 16 лет Валя Чудакова стала воспитанницей 183-й стрелковой дивизии: "Была посыльной при штабе - доставляла боевые пакеты. Помогала полковому писарю. Хлорировала питьевую воду. Драила котлы полевых кухонь. Перевязывала раненых. Писала под их диктовку письма домой. Стирала бойцам портянки. В окружении ходила в разведку. Хоронила убитых..." В 17 лет - уже командир пулеметной роты. И боялась не смерти, а "как бы не подвел пулемет". В.В. Чудакова была представлена к званию Герой Советского Союза, "но какая-то штабная крыса наложила резолюцию: "Уточнить - он, она или оно...", и бумага о награждении легла в стол... В наш Писательский дом В.В. Чудакова переехала из убогой квартирки, что была "даже не квартирка, а что-то вроде фронтовой землянки, и изо всех углов - приводящая в уныние бедность, почти нищета. И это у писательницы, у советского офицера, у женщины героической судьбы, израненной, не единожды контуженной, прошагавшей под пулями сквозь огонь и пламя сотни и тысячи гибельных верст! Заслужила! Завоевала!" - рассказывал друг Чудаковой С.И. Каширин. Книги Валентины Чудаковой "Чижик - птичка с характером", "На тихой Сороти", "Как я была мужчиной" и "Как я боялась генералов" теперь переиздают редко, и это несправедливо - по ним понимаешь, что значит "Держать за Россию ответ!.." (слова В.В. Чудаковой). Валентина Васильевна Чудакова умерла в больнице от последствий пяти военных ранений и контузий, от кровохарканья из-за пробитого лёгкого и застрявшего под сердцем вражеского осколка. Александр Чепуров Рассказывает Александр Анатольевич Чепуров, ректор и профессор кафедры русского театра Российского государственного института сценических искусств: "С детства я был уверен, что наш дом был населен удивительными, необычными жильцами. Мне казалось, что там, за дверями квартир, скрываются лаборатории алхимиков, каждый из которых, уединившись от мира, колдует над чем-то своим, чего не раскрывает даже близким... Вот стремительно проносится по лестнице высохшая, как будто состоящая из острых углов фигура Леонида Ильича Борисова и исчезает за дверью квартиры, расположенной прямо над нами. Он принципиально не пользуется лифтом, и как перышко взлетает к себе на пятый этаж. Борисов ассоциируется для меня с тайной загадочного и мистического Александра Грина, в мир которого он погружен. "Волшебник из Гель-Гью" - это название книги Борисова, стоящей у нас на книжной полке, проецируется и на его собственный облик. Он пишет о людях, увлеченных фантастикой и романтикой, - Жюле Верне, Стивенсоне... Вот в инвалидном кресле молодая женщина выкатывает на площадку перед домом грузного парализованного старика. Это когда-то шумно известный пролетарский поэт Илья Иванович Садофьев, прославившийся в двадцатые-тридцатые годы своими "динамо-стихами", неким "индустриальным" подходом к лирике человеческих отношений и даже к самой любви. Говорит он с трудом, а физически являет собой руину, и потому почти невозможно представить себе его энергичным и деятельным. Но иногда у него так загорается глаз, что невольно вздрагиваешь, находясь рядом с ним. На той же площадке второго этажа обитает легендарная Анна Андреевна Ахматова. О ней я слышал очень много и даже знал наизусть ее "Сероглазого короля", но лишь однажды мне довелось увидеть, как из подъезда под руки выводили грузную, хотя и не утратившую своей горделивой величавости седую женщину... Запомнил я и солидного, представительного мужчину с раскатистым баритоном, который, выплывая из своей парадной, не говорил, а, словно бы напоказ, театрально вещал. Это был Александр Александрович Бартэн, тесными узами связанный с ленинградской эстрадой прошлых лет. Он написал достаточно правдивую и увлекательную книжку о жизни цирка - "Всегда тринадцать". Я с огромным интересом читал ее в детстве, хотя она была обращена отнюдь не детям, раскрывая непростые отношения внутри "цирковых семей". Александр Александрович приветствовал мое увлечение театром, прослышав о моих любительских "подвигах" в дни зимних каникул, которые я продемонстрировал в комаровском Доме творчества... Подобные же "театральные" беседы вел со мной и другой обитатель нашего дома - Александр Владимирович Разумовский. С ним мы разговаривали в ожидании приема к врачу-ларингологу, Нине Викторовне Олисовой, которая консультировала в писательской поликлинике... Я знал, что А.В. Разумовский являлся соавтором знаменитой пьесы о полководце Суворове, поставленной во многих театрах страны, но совсем в то время не знал, что этот горбатенький человек, который одиноко жил в своей однокомнатной квартире на первом этаже в соседней парадной, связан со знаменитыми Обэриутами, был автором сценариев их киноинсталляций и манифестов... БЕССМЕРТНЫЙ ГАРНИЗОН С "Лейкой", блокнотом, автоматом, пулеметом... В первые дни войны добровольцами в Народное ополчение ушли: писатели Федор Абрамов, Александр Бартэн, Виктор Бакинский, Геннадий Гор, Дмитрий Остров, Леонид Радищев, литературоведы В.М. Абрамкин, А.Г. Островский, драматург и театральный критик Ю.И. Слонимский. "С лейкой и блокнотом", участвуя в боях на фронтах Великой Отечественной, прошли войну и поэты Илья Авраменко, Владимир Иванов (псев. Боец Иван Муха), Анатолий Чепуров, писатели Илья Бражнин, Семен Бытовой, Владимир Дружинин, Михаил Жестев, театральный критик А.М. Бейлин и многие другие. Всю войну прошли братья Аркадий и Евгений Минчковские, на Карельском фронте воевали Борис Осипович Костелянец (литературовед, театровед) и Николай Васильевич Зайцев (после войны - заведующий научно-исследовательским отделом Ленинградского института театра, музыки и кинематографии). Николай Васильевич во время боевой операции по освобождению Печенги был тяжело ранен, потерял ногу. Дважды тяжело был ранен Федор Абрамов, ранения получили Александр Бартэн, Юрий Бердичевский, А.М. Бейлин, многие... Все они жили в Доме на Широкой P.S. В прошлом году нашему Писательскому дому исполнилось 55 лет. Состав его жильцов менялся год от года: кто-то переезжал в более удобные или престижные квартиры, кто-то перебирался в Москву, где возможностей печататься было больше, или навсегда уезжал из страны. А многие, особенно из первых жильцов, уходили с Широкой навсегда. Многое изменилось в Доме - атмосфера, сам его облик и даже номер западного флигеля. Неизменно одно - он по-прежнему остается территорией нашей памяти и любви. НАШИ АВТОРЫ Татьяна Валентиновна Акулова-Конецкая - библиограф, литератор, редактор, секретарь мужа-писателя Виктора Конецкого (с 1988 по 2002); после смерти мужа учредила и возглавила Морской литературно-художественный фонд им. Виктора Конецкого. Лауреат литературной премии им. А. Беляева за книгу "Эта пристань есть..." (Портреты. Размышления. Воспоминания о людях и Писательском доме). Дорогие читатели! Приглашаем вас подержать новую рубрику "Мой дом". Наверняка вам есть что вспомнить о своем старом доме, о людях, судьбы которых он связал навсегда. Старые стены - надежные хранители История нашего Отечества. Нужно только прислушаться, о чем они иногда шепчут по ночам... Ваши воспоминания, фотографии присылайте в редакцию "Родины" по адресу: 125993, Москва, ул. Правды, 24, стр. 4 или на электронный адрес: rodinainfo@rg.ru
