Писатель Андрей Ильенков о «Стране ОЗ», о Москве и Октябрьской революции

Так считает один из авторов сценария к нашумевшему фильму «Страна ОЗ», поэт, прозаик и киноактёр Андрей Ильенков. Поэт меняет профессию Алексей Смирнов, «АиФ Урал»: Андрей Игоревич, в «Стране ОЗ» вы сыграли роль русского интеллигента, волею судьбы ставшего продавцом в ночном киоске. Жизненный опыт пригодился? Чем запомнились съёмки? Андрей Ильенков: Формально эта роль – главная в фильме. У меня действительно был период, когда я полгода работал в ночном ларьке. Правда, время было совсем другое: мне было 25 лет, и это были 90-е. Но режиссёр Василий Сигарев сказал: а давай представим, что это некий забытый ларёк, затерявшийся во времени. Раньше я никогда в кино не снимался, было интересно, хотя иногда – эмоционально тяжело. Камеры не боялся, со звёздами, особенно с Александром Башировым, общались нормально. В принципе, собой я доволен, но сам процесс съёмок мне не понравился. Слишком утомительно. При том что у меня была сравнительно лёгкая роль, я в основном сидел и разглагольствовал. Но теперь я понимаю, за что звёздам кино платят такие большие деньги... – Сегодня существует такое явление, как русская интеллигенция? – Думаю, да. Люди, которым важны не только свои, но и общественные интересы, были и будут всегда. Причём не важно, гуманитарий ты или технарь (яркий пример последнего – академик Сахаров). Возьмём XIX век. Никто не говорил, что Тургенев – интеллигент. А вот Чернышевский интеллигент бесспорно. Хочу отметить, что себя интеллигентом не считаю. Все эти вопросы меня, несомненно, интересуют, но я их нигде не озвучиваю, никогда не отстаиваю и не готов отдать за них жизнь. – Вы с 2000 года возглавляете отдел прозы в журнале «Урал». О чём сейчас пишут? Присылают много? – О том же, о чём и всегда. Вне зависимости от того, графоман ты или нет, главным образом людей интересуют вечные темы: жизнь и смерть, вой­на и мир, любовь и судьба... Естественно, что все пишут о них по-разному, но количество рукописей, присылаемых нам, огромно. Представьте себе: сначала все тексты просматривают редакторы, которые «бракуют» очень много, а я читаю только оставшееся. Из этого отбираю примерно половину. Но даже после того, как всё одобрено и согласовано, люди ждут по году и больше, чтобы напечататься у нас. «Мы Москве не интересны... » – Вы больше поэт или прозаик? Количество читателей для вас важно? – Считаю себя поэтом, но больше известен (если это можно назвать известностью) как прозаик. Мне раньше часто говорили: зачем ты пишешь всю эту «попсовую» прозу, ведь у тебя такие гениальные стихи. Но, то, что мои стихи гениальны, знают с десяток человек, а прозу читали сотни. Однако вообще количество читателей важно для коммерческого успеха, для процесса творчества их число не имеет никакого значения. Проблема ещё и в том, что, если автор раскручен, ему, чтобы «быть на плаву», приходится писать всё время. А результаты часто бывают плачевны. Уж на что, казалось бы, талантлив Стивен Кинг, но и он порою пишет «что попало». Та же история – с Борисом Акуниным. Популярный писатель на самом деле – это тяжёлый крест. Но, слава Богу, это не обо мне. – То есть «ни дня без строчки» – это не ваше? – Совсем не моё. Раньше, когда мне было лет 25-30, я старался много писать, а потом смотрю: из всего, что я написал, остаётся в лучшем случае 20%, остальное никуда не годится. И тогда я решил: не лучше ли сразу писать эти самые 20%? Сегодня у меня есть неопубликованные юношеские стихи, всё остальное – опубликовано. – Вы согласны, что московская и питерская литературные тусовки смотрят на нас несколько свысока? – Когда у нас в 2015 году проходил фестиваль «Толстяки» на Урале», была возможность пообщаться со всеми столичными редакторами. И у меня возникло ощущение, что им просто не очень нужны все остальные. Они как-то сами по себе. Москва – огромный город, где много издательств, журналов и писателей. И они подсознательно думают: а зачем нам кто-то ещё, у нас и так всё есть. Это не презрение, это отсутствие интереса. Чтобы пробиться в Москве и Питере, это надо постараться. А стараться хотят не все. Как выразилась наш писатель Ольга Славникова, талант талантом, но надо ещё и телодвижения совершать. – Всемирная Паутина – хорошая вещь? – Интернет облегчает многие рабочие процессы, но он же и мешает. Для коммуникации Сеть хороша, но, скажем, как энциклопедия никуда не годится. Например, у меня дома нет Интернета, и, когда его предлагали провести, я отказался. Людям иногда кажется, что там есть всё, но это иллюзия. Интернет – это огромное количество банальной информации. Но как только тебе нужно что-то более узкое, чем читают все, ты выясняешь, что нет ничего. Тысячи ссылок ведут в конечном итоге к одному первоисточнику. Любая революция – зло – Писатели в России условно делятся на патриотов и либералов. Вы относите себя к какому-то лагерю? – У меня есть совершенно чёткие взгляды, в том числе на ситуацию в стране, и они не совпадают ни с теми, ни с другими. Пишу я по большому счёту для себя. С одной стороны, я вообще противник не только либеральной политики и идеологии, но даже их «мыслительной парадигмы». С другой – я согласен, что противники либералов часто люди весьма ограниченные, и к патриотам себя также не отношу. Но в классическом понимании этого слова, я, безусловно, патриот России. Это естественно. Быть патриотом какой-то другой страны было бы нелепо. – Власть должна помогать художнику? – Власть помогает художнику, который льёт воду на мельницу самой власти. Может быть, он это делает искренне, а может быть – по расчёту, но это нормальная ситуация. Во времена СССР хорошо жили те писатели, которые были нужны советскому государству. Сегодня об отсутствии помощи от властей часто говорят сами художники. «Нас не замечают!». А с какой радости? Если тебя не замечают – ты либо не нужен, либо не заслуживаешь, чтобы тебя заметили. Это всё равно, что требовать любви... – В этом году в России отмечается 100-летие двух революций – Февральской и Октябрьской. Как относитесь к событиям тех дней? Сегодня подобное возможно? – Любая революция – это всегда зло, зло во всех отношениях. После неё всем становится хуже. Кроме самих революционеров, которые, как правило, живут недолго. Я не государственный деятель и не хотел бы им быть, но уверен: революций нельзя допускать ни в коем случае. И если правительство её допустило, это плохое правительство. Можно применять политику кнута и пряника, сесть за стол переговоров, кого-то наказывать, кому-то помогать, но если дело дошло до применения силовых структур и армии – всё уже плохо. Вспомним распад СССР. Когда пустили в ход войска – было уже поздно... Но мне почему-то кажется, что в нынешней России ситуация 100-летней давности повториться не должна. Тогда напряжённость в стране дошла до предела, именно поэтому народ в общей своей массе и поддержал новую власть. – Вы как-то написали о себе: «К тридцати шести годам я не очень поумнел по сравнению с двадцатью шестью». Сейчас вам сорок девять. Можете сказать, что поумнели? – Конечно, не поумнел, но некоторый жизненный опыт приобрёл. Сегодня я уже не очень часто наступаю два раза на одни и те же грабли. Хотя и такое бывает...