Пушкин и 37-й
Сколько бы нас не завораживал столетний юбилей революции, он не должен закрывать других важных дат. Например, 80-летие знаменательного 1937-го года, на который именно сегодня стоит посмотреть под несколько иным углом зрения. Сколько бы нас не завораживал столетний юбилей революции, он не должен закрывать других важных дат. Например, 80-летие знаменательного 1937-го года, на который именно сегодня стоит посмотреть под несколько иным углом зрения. Ведь 1937-й – это не только год, когда размах сталинской зачистки ленинско-троцкистской гвардии достиг своего пика. Это так же год столетнего юбилея гибели Пушкина, отмеченного в Советской России 1937-го с небывалым размахом. Более того, фигура Пушкина, до этого момента находившаяся в тени, в ходе февральских торжеств 1937-го г. заняла в совершенно феноменальное место советском пантеоне. 1. Советский святой Сияние вновь прославленного в лике советских святых поэта не просто затмило лики прочих советских культурных икон, но едва ли не сравнилось с сиянием «вечно живого» и «самого человечного человека» – Ленина. Но главное даже не это, а то, что с момента прославления Пушкина, сама культура заняла в советской реальности еще невиданное ею место. Культура (более того – национальная, русская культура), встала фактически в самый центр свершающихся социалистических преобразований. Что, с точки зрения марксизма было, конечно, абсолютным нонсенсом. Ведь «научный марксизм» отрицает культуру, тем более – культуру предшествующих формаций, как принадлежащую отжившим классам. С точки зрения ортодоксального марксизма, Пушкин – элемент буржуазно-аристократического мира, и, как таковой, подлежит устранению. Однако, на протяжении всех 30-х годов советская реальность являла нечто, вопиюще противоположное марксизму. Можно смело сказать – в момент прославления Пушкина окончательно свершилось преображение самого советского большевизма. Незадолго до эпохального юбилея, Г.П. Федотов в статье «Поэт Империи и Свободы», с изумлением глядя из Франции на расцветающий культ Поэта в СССР, емко подытоживал: «Возвращается Империя, возвращается и поэт Империи». Действительно, на месте безнационального марксизма, отрицающего культуру, народность, традиционную государственность, нацию и духовность, миру предстала почти классическая культуроцентричная империя с всечеловеком Пушкиным в центре. Да, разумеется, империя новая, слепленная из элементов традиции и модерна, но тем не менее… В эти удивительные февральские дни 1937-го советская цивилизация претерпевала поистине фундаментальные изменения – под кумачем марксизма-ленинизма вдруг засиял лик традиционного «консервативного социализма».. Все это нам еще предстоит осознать (и столетний юбилей революции – прекрасный для этого повод). Сегодня же хотелось бы вглядеться в те удивительные дни чуть более пристально. 2. «Пушкин – наш!» Решение прославить Пушкина в лике социалистического святого – целиком и полностью принадлежит Сталину. Сегодня это решение может показаться чем-то очевидным, само-собой разумеющимся. Но в 1937-м, году оно едва ли казалось таковым. Чтобы оценить всю нетривиальность почина, стоит вспомнить, что в XIX веке Пушкин был поэтом исключительно интеллектуальной элиты, поэтом единиц, аристократов духа. В списке книг для чтения революционной интеллигенции Пушкин не значился. В глазах последней, он был чем-то слишком далеким, невесомым, витающим в эмпиреях и отвлеченным от насущных нужд народа. А такие интеллигентские кумиры, как Писарев, буквально уничтожали добрую память о поэте. На поэтический олимп Пушкина отчасти вернули Достоевский и символисты. Но и в глазах последних, первый поэт России продолжал оставаться далеким, холодным, мерцающим идеалом. А новое сердитое поколение футуристов уже бросало Пушкина (вместе с Достоевским, Толстым и проч.) с парохода современности. Русь снова крестили именем Пушкина (фото: Кипренский О.) В возвращении Пушкина нельзя не отметить также огромной (если не основополагающей) роли Луначарского. Луначарский был большим другом и учеником А. Богданова, полностью разделявшим убеждения последнего. Богданов же, будучи в 1905-08гг. фактически вторым человеком в РСДРП (б), исповедовал не ленинскую версию большевизма, но, скорее, своеобразную версию русского всеединства, в центре которого находилась именно культура. Однако, богдановский «культурный социализм» – тема отдельного рассказа. Мы же вернемся к Пушкину и Сталину. Сталин прекрасно знал классическую русскую литературу, и любил не только революционного Чернышевского, но и Достоевского с Пушкиным. Его также волновали последние философские вопросы (советскую атеистическую пропаганду Сталин однозначно называл макулатурой). В любопытной книге проф. Б. Илизарова «Тайная жизнь Сталина. По материалам его библиотеки и архива. К историофилософии Сталина» (М.: «Вече», 2003) исследуются тома из библиотеки вождя, с многочисленными пометками на них, сделанными его рукою. Среди них мы находим например такие: на полях «Воскресения» Толстого, напротив слов о Нагорной проповеди, благодаря которой «само собой» уничтожится насилие, стоит емкий сталинский отзыв: «ха-ха». В другом месте, на полях «Братьев Карамазовых» Сталин подчеркивает: «Государство обращается в церковь… От Востока звезда сия воссияет». Одним словом, Сталин всерьез относился к историософским идеям классиков. Впрочем, мы вовсе не собираемся делать из Сталина тайного христианина. Последние вопросы бытия Сталин разрешал как типичное дитя века просвещения, чему то же исследование Илизарова дает массу подтверждений. Думается, что на его решение «прославить Пушкина», среди прочего сильно повлиял следующий фактор. Дело в том что в Русском зарубежье, за которым в Советской России внимательнейшим образом следили (а Сталин лично выписывал все более-менее заметные издания эмиграции), начиная с середины 1920-х наблюдался неизменный рост популярности и настоящего культа Пушкина. Особенно это стало заметно в 1930-х, когда провалились все попытки политического объединения эмиграции. В это время Пушкин становится единственным знаменем эмиграции, способным ее объединить если не политически, то культурно. В 1937-м эмиграция была намерена провести собственные невиданные еще пушкинские торжества. А, значит, имя Пушкина становилось опаснейшим политическим оружием в ее руках. Ну так вырвать это оружие из рук врага! – такой могла быть совершенно естественная мысль Сталина. Можно также вспомнить, как еще в 1921г., Луначарский отвечал адептам «гражданской поэзии»: «Нам незачем уступать Пушкина сторонникам искусства для искусства, нам незачем говорить: Некрасов наш поэт, а Пушкин ваш поэт, – оба наши». Итак, «Пушкин – наш!» – Таким, вероятно, и стало резюме Сталина на «пушкинский марш» Зарубежья. 100-летие смерти Пушкина должно было быть отпраздновано в СССР не просто с размахом, но с таким размахом, который бы затмил все попытки эмиграции поднять знамя Поэта против Советской России! Это было не просто соревнование с Зарубежьем, но настоящая духовная битва. Верный своим прагматическим принципам (все, что работает – годится), Сталин вполне мог сказать себе: если получилось у них, значит получится и у нас! 3. Прославление Однако, как мы уже сказали, главная заслуга в подготовке культа Пушкина в СССР принадлежит Луначарскому. В 1918 усадьба Пушкина в Святых Горах (Михайловское-Тригорское-Петровское) была разграблена и сожжена крестьянами. Та же судьба постигла и библиотеку Царскосельского Лицея в 30 тысяч томов. Но не пройдет и двух лет, как Луначарский начинает говорить о необходимости возвращения классического наследия, дает отмашку на выпуск большими тиражами томов русских классиков, в том числе Пушкина. С 1922г. начинают проходить официальные ежегодные вечера памяти годовщины смерти Пушкина, на которых Луначарский называет Пушкина «русской весной, русским утром, русским Адамом», сравнивая его с Данте, Петраркой, Шекспиром, Шиллером и Гёте. В 1925 г. специальным постановлением ВЦИК на карте появляется село Пушкинские Горы, в 1927-м оно становится центром Пушкинского района. В 1930-31гг., под редакцией Луначарского, выходит первое в СССР полное, снабженное обширным комментарием, Собрание сочинений Пушкина. Наконец, в конце 1935 г. на самом высоком уровне принимается решение о широчайшей подготовке к юбилейному пушкинскому году. 16 декабря 1935 года специальным постановлением ЦИК СССР учреждается Всесоюзный Пушкинский Комитет, под руководством комиссара народного просвещения Бубнова. В него входят важные чиновники, ведущие пушкинисты и деятели культуры. Статья в «Правде» объявляет Пушкина великим русским поэтом и дает старт компании прославления. Интересно, что сначала из Пушкина хотели, по-видимому, сделать жертву царизма (то есть, прославить его в чине мученика). Но скоро нащупали более верный и мажорный образ: наш Пушкин - предшественник Герцена, предвозвестник социалистической культуры… Советские номенклатурные профессора быстро сориентировались на Пушкина «материалиста и атеиста, врага крепостничества, великого реалиста, подлинный облик которого долго искажался и скрывался от народа мракобесами и трусливыми либералами» (из доклада профессора В. Я. Кирпотина на пушкинской сессии Академии Наук, 13 февр. 1937) Насаждение культа велось с небывалым размахом. В подготовку юбилея включились ученые, писатели, композиторы, политические и общественные деятели, издательства – от крупнейших до самых мелких, кинематограф, театры от Большого до самодеятельности урюпинского совхоза, заводы и фабрики, колхозы и совхозы. В стране не осталось человека, до сознания которого с большевистской прямотой не было бы доведено: Пушкин – велик! Пушкин – свят! Был отреставрирован знаменитый памятник поэту в Москве, на который вернулись подлинные строки, замененные в свое время осторожным Жуковским. Теперь вместо вялотекущего: «что прелестью живой стихов я был полезен» стояло настоящее, пушкинское (хотя едва ли, в данной реальности, менее двусмысленное): «и в мой жестокий век восславил я свободу!» В Ленинграде, Киеве, Минске, Тбилиси, Ереване были установлены (или заложены) новые памятники. Переименовывались, строились и возводились новые улицы, площади, школы, парки, станции метрополитена, вокзалы, колхозы и совхозы. Народные художники писали гигантские полотна посвященные Пушкину, народные композиторы – музыкальные поэмы и циклы. Ведущие театры Москвы и Ленинграда начали настоящую гонку пушкинских постановок и спектаклей. Правда, самые амбициозные проекты, требующие настоящего вдохновения, времени и копотливого труда, терпели как, правило неудачу. Так, был закрыт «Годунов» Мейерхольда. Неудачей завершилась и попытка экранизации «Онегина». Почти ни одна серьезная театральная постановка в Москве не была осуществлена к торжествам. Новый официальный образ Пушкина оказался настолько труден, а отведенного времени так мало, что большинство театров забуксовало в тисках творческой задачи и путах цензуры… Последнее позволяет некоторым исследователям говорить, что в сталинской Москве в день дуэли «Пушкин безмолвствовал». Образ, конечно, эффектный, но справедливый лишь отчасти. Если по-настоящему свободный творческий процесс и не находил выхода, то пропаганда отнюдь не безмолвствовала. Имя Пушкина неслось из всех громкоговорителей и граммофонов, с украшенных портретами улиц и площадей, с плакатов и открыток, красных уголков и фабричных собраний страны… Буквально в каждой школе, фабрике, заводе, колхозном и совхозном клубе необъятной страны шли типовые выставки о Пушкине. Общий объем юбилейных пушкинских изданий превысил 14 млн. экземпляров, вышедших практически на всех языках народов проживающих в СССР, включая ассирийский, бурятский, греческий, еврейский, коми-зырянский, монгольский, нанайский, немецкий, польский, удмуртский, цыганский, чукотский, чувашский и якутский языки. На заводах, фабриках и в колхозах вдруг являлись массы восторженных поклонников и знатоков творчества поэта, организовавшиеся в клубы пушкинистов. Художественные артели и мастера народных промыслов (точно изографы прошлого, пишущие для народа «святого Николу»), наводняли страну сотнями тысяч статуэток, бюстов итд. итп. 8 февраля 1937-го, в день дуэли на Черной речке в Ленинграде был открыт 9-метровый гранитный обелиск… Градус предъюбилейного ажиотажа все нарастал. «Пушкиногорье» превратилось в настоящую «лавру» и место паломничества для народа… Дискутировали даже возможность переноса мощей поэта в Москву. Некий В. Кирпотин в работе «Наследие Пушкина и коммунизм» уже объявлял поэта коммунистом, близким Ленину… Наконец, 10 февраля 1937-го наступил Апофеоз. В Москве в Большом театре при стечении всей партийной элиты, в присутствии Сталина, Молотова, Кагановича, открылось торжественное заседание, посвященное столетию со дня смерти главного русского поэта. Торжественное заседание транслировалось на всю страну. Открывая его, наркомпрос и председатель Пушкинского Комитета Бубнов восклицал: «Пушкин наш! Только в стране социалистической культуры окружено горячей любовью имя бессмертного гения, только в нашей стране творчество Пушкина стало всенародным достоянием. Пушкин принадлежит тем, кто под руководством Ленина и Сталина построил социалистическое общество, он принадлежит народам СССР, которые под великим знаменем Ленина–Сталина идут к коммунизму». Завершал же торжественную часть восторженными стихами собственного сочинения поэт А. Безыменский, виртуозно перелагавший Пушкина на официальный язык советской пропаганды: «Ты слышишь ли, Пушкин, команду «стреляй», ты видишь костров огневую завесу? Там в Пушкиных целит Адольф-Николай руками кровавых фашистских Дантесов». Завершалась же эта невиданная эскапада рядом следующих друг за другом громовых раскатов: «Да здравствует Ленин! Да здравствует Сталин! Да здравствует солнце, Да скроется тьма!» Прославление Пушкина состоялось. Культ поэта был создан. Вышедшее в том же году официальное «житие» поэта, написанное Бродским, закрепило культ личности Пушкина в сознании культурной элиты и простого народа. Еще через два года биография Гроссмана окончательно кристаллизовала житийный образ поэта, остававшийся уже неизменным до самого конца Советской империи… 4. Результаты Итак, ровно через 20 лет после того, как красный «князь Владимир» пытался перекрестить Русь железом, кровью и красной звездой, Русь снова крестили именем Пушкина. И народ принял это крещение с той же искренней готовностью, с какой двадцать лет назад сопротивлялся своей большевизации. По слову «вождя народов», солнце Русской поэзии, закатившееся сто лет назад, вновь торжественно всходило над Советской Россией. Правда, советский Пушкин оказался мало похож на себя настоящего. Он стал ренессансным поэтом, гуманистом, атеистом, жизнелюбом, декабристом, революционером, демократом и врагом монархии. Но что любопытно: в этом перечне все неправда, однако ж, это и не карикатура. Это сильно искаженный, но, все же, довольно живой образ. Есть некое чудо в явлении Пушкина, который всякий раз становится просветленным образом того, кто его читает. То же произошло и с советским Пушкиным. И едва ли можно переоценить значение того, что пушкинский лик засиял на знамени новой советской империи. Это не просто изменило облик советской России, но, во многом спасло Россию (пусть даже и под властью большевиков). Оружие, которое советская пропаганда вырвала из рук Зарубежья, оказалось в итоге гораздо более мощным, нежели могли предположить большевистские вожди: сияющий пушкинский лик затмил их собственные лики и изменил лицо самого большевизма. Пушкинский культ, говоря словами Грамши, «сцементировал народные силы», связав в едином культурном пространстве многонациональную страну, и став, таким образом, мощнейшей имперско-объединяющей силой. Удалось бы СССР без такого культурного цемента выиграть войну? Стали бы люди воевать за неукорененный в национальной природе большевизм, даже под дулами заградотрядов? Но за страну Пушкина, Толстого и Достоевского воевать стало уже возможным, и, даже необходимым… Владимир Можегов, публицист
