Валерий Ганненко: Захар Прилепин и Прозаическая народная республика

Обозреватель Sobesednik.ru сравнивает Захара Прилепина и других известных воинов-литераторов — и видит разницу. Разговоры о цикличности истории и поиски ответов на вызовы дня сегодняшнего в прошлом отдают душком профанации, дремучего непрофессионализма, черносотенного эзотеризма. Но лишь до тех пор, пока людям, так или иначе ответственным за наш с вами завтрашний день, не приходит в голову разрезать страницы учебников истории в поиске готовых решений. Кажется, неофициальный лозунг «Можем повторить», появившийся из похабной наклейки на автомобиль, очень точно описывает умонастроения какую-то власть имущих. И не просто можем, а непременно повторим. Так начинаются победоносные марши через поля, на которых из зубов дракона вместо вражеских войск взошли грабли. Ну да, Маркс надстроил к расхожей фразе Гегеля слова про трагедию, которая повторяется фарсом. Но нередко случается и наоборот. Что я вам и предлагаю проследить на примере одного русского писателя и одного итальянского поэта — а начать с последнего. Вспоминать о Габриэле Д’Аннуцио стали все чаще: в 2012 году вышла первая его биография на русском языке, а за последующие пять лет историю его жизни и подвигов на разные лады пересказали несколько крупных и не очень СМИ (кстати, лучше всего это удалось другому поэту — Илье Кормильцеву, еще в 1999-м обратившему внимание на фигуру полузабытого итальянца). Но говорить о жизни Д’Аннунцио можно бесконечно долго, причем большую часть времени займет отделение мифов, созданных им самим, от реальных событий. Чего стоит одна история с телеграммой с известием о собственной смерти, которую Д’Аннунцио отправил в газеты для привлечения внимания к собственной книге. Или слухи о том, что поэт носил ботинки из человеческой кожи, пил вино из черепа девственницы, а по утрам верхом въезжал в море, после чего его нагого укутывали пурпурной мантией? Из всей биографии поэта, ветерана Первой мировой войны, одного из пионеров авиации и кинематографа и, так получилось, убежденного фашиста нас интересует лишь один эпизод. После подписания Версальского договора, положившего конец Первой мировой войне, город Фиуме, расположенный на границе Италии и Государства словенцев, хорватов и сербов, отошел к последнему. Однако в городе проживало значительное число итальянцев, и среди итальянских националистов были популярны идеи о необходимости прийти на выручку соплеменникам. Официальные власти Италии не спешили с помощью, поэтому радикальная и вооруженная молодежь погрузилась в грузовики и отправились по зову сердца в Фиуме. Процессию возглавлял сам (уже немолодой) Д’Аннунцио. Город был взят без единого выстрела. Италия отказалась принять город в состав своих территорий, так что поэт превратился в коменданта захваченного города. Так начался фарс. Министром иностранных дел назначен поэт-анархист Леон Кохницкий; создается проект конституции в стихах; на государственном уровне вводится культ муз. Дальше — больше: нудистские практики, доступные наркотики, пиратство в качестве основного способа добычи провизии... В конечном итоге город обстрелял итальянский флот, и Д’Аннунцио был вынужден сдаться и уехать из Фиуме. Под контроль Италии город перешел чуть позже, после восстания фашистов. Конечно, в политике метавшийся от анархизма к национализму, а затем и к фашизму Д’Аннунцио разбирался на порядок хуже, чем в литературе. Вся его жизнь, политические взгляды, творчество — способ доказать свою сверхчеловечность. И созданная им непризнанная «Поэтическая Народная Республика» стала кульминацией его жизнетворческого проекта. По возвращении на родину, ему была отведена роль музейного экспоната, которой он и придерживался до самой смерти. Но вернемся к русскому писателю. Несколько дней назад заговорили о том, что Захар Прилепин создал в Донецке свой батальон, конечная цель которого — Киев. Сам писатель при этом утверждает, что батальон у него еще с октября, а должности политрука вообще нет — это шутка. Но дата основания батальона и должность Прилепина при нем — детали, которые важны лишь в контексте гибели Гиви (это для фейсбучных политологов) и матерных частушек про политруков (это для рядовых пользователей фейсбука). Главное — писатель Захар Прилепин поддерживает и возглавляет некий отряд сепаратистов, да и сам вооружен. Может показаться, что я делаю Прилепину комплимент, ставя его в один строй с Габриэле Д’Аннунцио. Но, во-первых, он сам себе делает комплименты похлеще, сравнивая себя с Пушкиным, Лермонтовым и прочими. А во-вторых, моя задача — показать, что Прилепин это не Д’Аннунцио, а совсем даже наоборот. Да, есть в их биографиях общие места. Как и итальянец, Прилепин участвовал в войне (в Чечне и Дагестане). С течением времени «поправел» (был членом запрещенной ныне в РФ НБП). Как и Д’Аннунцио, по зову сердца отправляется (периодически) защищать интересы притесняемых соплеменников на территорию другого государства. Ну и к литературе имеет отношение. На этом сходства заканчиваются. И начинается трагедия, в которой Прилепин играет одну из ролей. Сам он сравнивает себя с Пушкиным, но во фразе «мы будем стремиться к тому, чтобы на белом коне въехать в какой-нибудь близлежащий город, который был оставлен нами в силу разных причин» проглядывает непреодолимое желание русского писателя повторить «подвиг» итальянского поэта, въехавшего в открытом «фиате», усыпанном лепестками белых роз. Приходится ссылаться на русских классиков, ведь оммажи фашиствующим итальянцам никак не помогут в схватке с «украинским фашизмом». Только захват Фиуме был почти бескровными, чего не скажешь о продолжающейся по сей день войне в непризнанных республиках: по данным Киева, всего с начала войны погибли около десяти тысяч человек. И будут новые жертвы, ведь теперь есть батальон Захара Прилепина. Александр Большаков, написавший для проекта «Гефтер» подробный материал о жизни и мотивах итальянского поэта, говорит: «Республика Фиуме — материализовавшийся фантазм д’Аннунцио, продукт его эстетических, а не политических устремлений». И если д’Аннунцио хотел создать «Республику Поэзии», то все усилия Захара Прилепина направлены на превращение Донецка и окрестностей в место действия собственной прозы. Прозы об отвратительном — об искалеченных людях, которым приходится убивать, порой даже своих единомышленников. Это депрессивная проза обшарпанных пятиэтажек, за которыми прячутся артиллерийские расчеты. И главное — непонятно, с каких позиций подходит к своему разрушительному делу Прилепин. Говорят, он называет себя не писателем, а солдатом. Тогда как объяснить его постоянные «отлучки» с линии фронта ради писательских туров?