Егор Холмогоров: Что такое «реальный сталинизм» сегодня

Геополитические заслуги Сталина перед русскими существенны, но бесконечно меньше того ущерба, который он и его банда нанесли на внутреннем фронте. Сейчас мы можем говорить, что его антирусская политика была вполне сознательной. Мое отношение к Сталину прошло несколько стадий. Сперва это был персонаж митяевских военно-исторических книг, фильмов Озерова, исторических учебников. Иногда его фотография стояла за стеклом у шоферов грузовиков. Дома к нему относились нормально, не хорошо, а именно нормально, как к факту, в то время как Хрущева ненавидели. Сталин был прежде всего маршалом, военным и дипломатическим лидером, со всякими советскими партийными оговорками. И я так к нему и относился, как к факту, прежде всего связанному с Войной. Потом началась перестройка и антисталинская истерия. Комиссары и их потомки заботливо вытаскивали свои истории из 37 года, про то, как у них отобрали велосипед, как в лагере они встречали маленьких девочек, снимавших трусики за хлебную пайку, про то как Сталин умучил Зощенко и все такое... Все это било сильно по эмоциям и лет в 13, чем-то особенно рассчувствовавшись у Разгона, я аж достал Митяева с полки, нашел сталинский портрет и на него плюнул. Но тут перестройщики перегнули в какой-то момент палку. Помню в журнале «Звезда», который я читал в электричке, была какая-то повесть про молодую революционерку, где Сталин ее спаивает и лезет в трусы (дело происходит у Ленина в Польше), а та жалуется Надежде Константиновне. Была адово-бредовая повесть Адамовича «Дублер», в «Дружбе Народов», где автор пытался воссоздать психологию Сталина. Потом оказалось, что это калька с Солженицына из «В круге первом». Все это было как-то так мерзковато, что к антисталинизму я поостыл. Потом я стал взрослее, умнее, обо всем на свете начал судить с точки зрения большой истории и православной метафизики и начал смотреть на Сталина как на крупного исторического деятеля, собеседника остальных великих. Как ни странно, мощной просталинской апологетикой был пресловутый резунизм – книга «Очищение» и прочие. По теории «Ледокола» выходило, что Сталин был мудрый, все просчитал, всех правильно расстрелял, и только безумие Гитлера порушило его планы. В Ледокол я никогда не верил, но подсознательно эта резунистская апологетика Сталина работала. Особенно в романе «Контроль», где сталинский СССР показан совершенно безумно-прекрасным. Но, при этом, я уже стал церковником и православным. Пусть на какое-то время «альтернативно православным», но тем более. В православии очень подчеркивался культ новомучеников. А почитая новомучеников, убитых при Сталине, конечно «любить Сталина» нельзя. Так что на любых симпатиях к сталинизму у меня всегда стоял естественный предохранитель. К Сталину нужно относиться трезво. Как к хитрому кавказцу (фото: Евгений Халдей/РИА Новости) Пожалуй, пик моего сталинизма – это первая половина нулевых, когда я много читал Кара-Мурзу и Кожинова и они очень все складно излагали с национал-большевистской точки зрения. Мол, сталинизм был русской реакцией на космополитический большевизм, колхозы были нужны для индустриализации, но вообще это все не Сталин, а евреи в совнаркоме виноваты в перегибах. В конечном счете, Сталин построил Великую Империю, добившуюся Великой Победы. Не без скептических внутренних оговорок я эту тему принял, тем более, что в начале нулевых слоган «Сталин, Берия, ГУЛАГ!» звучал в контексте «покончим с либеральными русофобами и олигархами». Но парадокс уже тогда состоял в том, что сидел при этом как раз автор этого лозунга. До того момента, как закрыли Ходорковского, весь этот «37-й» звучал насмешкой. После – тоже, потому что скоро стало понятно, что Ходор будет сидеть один. Пиком моего личного сталинизма был 2005 год. Тогда было очень важно утвердить в народном сознании идею Великой Победы. Потому что для униженного и забитого русофобской пропагандой русского общества эта идея была самой очевидной и легко достижимой точкой самоуважения. Победа реально годилась на ту точку опоры, с которой можно было начать. Я, как один из идеологов этого поворота, взялся корректно разрешить самый трудный вопрос: вот Победа, но это же Сталин, а Сталин – самое главное чудовище всех времен и народов, он хуже Гитлера, значит, ваша Победа хуже Гитлера. Либо вы молчите о Сталине, а мы будем вам им тыкать. Тогда я и написал самую знаменитую свою сталинистскую статью «Вернуть Сталина Победе». Где довольно подробно показал, почему без Сталина как военного руководителя победа была бы невозможна. Самое интересное там, пожалуй, было рассуждение о трофеях и метафизическое заключение в духе Рене Генона, что по сравнению с оккультистским Гитлером, материалистический Сталин был более православен. За эти годы я вообще прочел о Сталине довольно много разного. От Мухина до Джиласа. Самое интересное, пожалуй, книга «Застольные речи Сталина», подготовленная Невежиным. У него там есть очень интересные, в том числе и довольно русски-националистические речи. Я ею активно пользовался, в том числе на теледискуссиях. Мол – вот что говорил Сталин о русском народе, а сравните с тем, что вы, Гозман, о русских говорите, и теперь поймите, почему русские любят Сталина. Задачей было пристегнуть русский национализм к сталинистскому общему тренду и заставить Сталина провезти русских как можно дальше в нужную сторону. Однако где-то к 2009-2010 году этот сталинизм начал выхолащиваться. Слишком очевидно, что его оседлывает кургиняновщина. Я еще написал две статьи о Сталине, уже гораздо менее восторженные, но, все же, в целом позитивные. О роли Сталина в войне, и о том, что с христианской точки зрения, Сталин – это такой император Траян, – «Разбирая Сталина». Этот второй текст я и сейчас считаю довольно удачным по его базовой логической структуре: Сталин был достаточно гибким и прагматичным крупным государственным деятелем, чтобы осознать, что его действия по разрушению русского народа привели его на грань поражения, а значит, если его система хочет выстоять, то ей придется стать национальной системой. Однако за прошедшие с той статьи годы опубликовано много новых интересных материалов о Ленинградском деле, о том, что антицерковный поворот пошел уже при Сталине, года с 1949, о том, что в дискуссии о русском национальном государстве, шедшей среди историков в 1945, Сталин принял сторону ортодоксальных марксистов-русофобов во главе с Панкратовой, а не национал-имперцев во главе с Тарле, как стала невозможна к изданию книга Воронина об Андрее Боголюбском. Так что на сегодняшний момент национал-сталинизм можно считать полностью опровергнутым. Он был элементом временной тактической мимикрии, а не идейным выбором Сталина. Никакой национал-коммунистической империей послевоенный СССР не был. Если в 2005 году сталинизм имел национально-освободительный для русских смысл – освободиться от от унижения, в том числе и самоунижения, от «зашкваривания» Сталиным, вернуть себе чувство достоинства, что связано, в том числе и с подвигом в Войне, а победа в войне без главнокомандующего невозможна, то в 2017, как и все предыдущие пять лет, сталинизм имеет для русских национально-поработительный смысл. Сталинизм – это апологетика советской многонациональности, репрессий против русских, подавления вообще любого недоумения и протеста, прославление «чегоизволите?» и обещания все, что не соответствует капризу начальства стереть в лагерную пыль. Специально обученные «сталинисты» ходят самозваными дружинниками по общественным рядам и запугивают лагерями всех, кто не соответствует сиюминутной линии начальства. В какой-то момент стало понятно, что современный «сталинизм» – это апологетика права чиновника у вас красть, вам врать и бить вас сапогом за то, что вы пытаетесь против этого протестовать. Что сталинизм – это не сохранение социального государства, строившегося в ХХ веке, а защита тех силовых приемов, с помощью которых осуществляется его демонтаж. Особенно все это повылезло после 2014 года, когда сталинисты стали во главе «Хитроплана» и апологий всевозможного невводилерства и «невмешательства» на украинском направлении. Когда все разговоры о борьбе за Русский мир блокируются балабольством о «единой антифашистской Украине». Все это находит свою историческую опору в таком апофеозе «реального сталинизма», как массовый психоз после сообщения ТАСС 13 июня 1941 года, (когда было, по сути, запрещено даже думать о том, что немцы могут напасть) и репрессий против лучших представителей русской науки и культуры, отношение к которым это своеобразный оселок на котором легко все проверяется (например академик Вавилов, великий русский биолог, создатель одной из самых влиятельных естественнонаучных теорий ХХ века, умученный ради развязывания рук сталинскому профану Лысенко). Вот что такое «реальный сталинизм» сегодня. Поэтому быть сталинистом в 2017 году нет никакой возможности и смысла. При этом к Сталину нужно относиться трезво. Как к хитрому кавказцу, десятилетиями пообтершемуся среди русских, а потому понявшему, как русскими править, в какую сторону следует развивать Россию как великую страну, чтобы в ней таким как он было вольготно, чего делать все-таки не надо, где и как нужно русским льстить, чтобы они не отрезали голову, и как их разводить, чтобы они голову не подняли. Стоя на русских спинах Сталин сумел стать одним из крупнейших исторических деятелей ХХ века и его СССР действительно стал сверхдержавой. Он проявил незаурядные качества дипломата и военного лидера. Некоторые его комбинации, как пакт Молотова-Риббентропа, это самые яркие страницы в истории дипломатии. Сущность пакта была в том, чтобы получить от Гитлера официальные границы СССР, которые потом не будут оспариваться в рамках антигитлеровской коалиции. И Сталин очень преуспел, причем в этом был значительный национальный и имперский ирредентистский оттенок. Не забудем и то, что Сталин расчистил для русских значительное пространство - от Калининграда до Курил. То есть с точки зрения базовых интересов этноса неплохо поработал. Но нет, поработал плохо. Он своими руками отдал полякам Августовскую губернию, тем самым лишив Калининград соединения с Белоруссией минуя Литвы. Собственно это существенная вина Сталина перед русскими. Создав грандиозную и, в то же время, довольно виртуальную империю, он не встроил никаких предохранителей на случай ее краха. Союзные республики остались союзными республиками (слава Богу хоть Хрущев Карелию вернул в РСФСР), веселые этносы разгуливались, а те, которые Сталин репрессировал, были потом возвращены, причем злые и антирусски настроенные. Иными словами, политика этнических чисток сделала хуже, прежде всего, русским. Геополитические заслуги Сталина перед русскими, будь то Калининград или возвращение Выборга, существенны, но бесконечно меньше того ущерба, который он и его банда нанесли на внутреннем фронте. Причем сейчас мы уже можем говорить о том, что его антирусская политика была вполне сознательной. Так как после вполне приличной планки взятой в 1943 году, после Войны она сознательно откатывалась во все более русофобскую сторону. На Сталина приходится сегодня смотреть как на глубоко чуждое, преимущественно разрушительное для русского народа и русской истории явление, человека конструировавшего на костях чужеродное грандиозное новообразование. То, что оно строилось русской кровью, на русском языке, с некоторыми апелляциями к русской истории и патриотизму, ну так и раковая опухоль состоит из клеток, которые когда-то имели отношение к организму и она вряд ли довольна, если приходит чума и начинает организм убивать. Раковая клетка вообще не хотела бы убивать организм. Она хотела бы жить в нем и радоваться. Организм умирает потому, что это является неизбежным следствием жизнедеятельности раковой клетки. Так оно случилось и с СССР, который убил коммунизм, продуктом которого являлся и советский антикоммунизм. Современных неосталинистов явно взбесила написанная мною недавно фраза о бессмысленности формулы «целились в коммунизм, а попали в Россию». Могу только еще раз подчеркнуть: фраза эта звучит как строчка из отчета о захвате заложников и неудачном штурме. Коммунизм захватил Россию в заложники, тут-то ее и положили. Придумавший эту фразу Александр Зиновьев, перековавшийся из диссидента в неокоммуниста, сформулировал ее так, как бы желая оправдаться. Мол, целились в одно, казавшееся спорным, а попали в другое, всем нам дорогое и любимое. Но это, конечно, лукавство. Кто куда целил, тот туда и попал. Большинство «диссиды» целили именно в Россию, коммунизм казался им только очередным продуктом «Рашки», удобным поводом для ее обвинения и уничтожения. Те же немногие русские, кто продолжал бороться за Россию и против коммунизма, за послесоветские годы доказали свою преданность Родине, вопреки пляшущим на ее трупе «антикоммунистам», а на деле русофобам. И Игорь Шафаревич, всегда бывший рыцарем русской идеи, и Александр Солженицын, эволюционировавший от первого типа антикоммунизма ко второму, сделали много для того, чтобы сегодня нам за Россию все-таки не было стыдно, и у нас появилась надежда. В той мере, в которой Россия возрождается, она возрождается по белой, а не по красной идее. Существует известная фраза о Сталине, принадлежащая Исааку Дойчеру, но которую часто приписывают Черчиллю (чай герцог Мальборо, а не какой-то непонятный троцкист): «Сталин принял Россию с сохой и оставил ее с атомной бомбой». На самом деле Дойчер высказался тоньше и точнее: «Суть исторических достижений Сталина состоит в том, что он, принял Россию с сохой, а оставляет ее с ядерными реакторами. Он поднял Россию до уровня второй индустриальной державы мира. Это не было результатом чисто материального прогресса и организации. Такие достижения не были бы возможны без всеобъемлющей культурной революции, в ходе которой все население посещало школу и весьма напряженно училось». Эта мифологическая формула грешит сознательными существенными пропусками и умолчаниями, которые носят откровенно манипулятивный харктер. Ее формулу, на мой взгляд, можно усовершенствовать так, что она высветит совершенный переворот более точно. Сталин принял Россию (от Ленина) с сохой (и мечтами) и оставил ее с (сохой, высшей школой и) атомной бомбой. Совершенно очевидно, что Россия февраля 1917 г. при всех недостатках своего социально-экономического развития никак не могла быть описана формулой «соха». Это была страна железных дорог, аэропланов, подводных лодок, автомобилей и телефонов. Для этой страны не было никакой проблемы войти в век танков и авианосцев. И если сомнительно, чтобы она вошла второй в ядерный век, то только потому, что вряд ли бы царское правительство испытывало бы потребность в такой мобилизации ресурсов и ядерной гонке за лидером. Но русская физика дореволюционной эпохи была вполне на уровне. Словом «соха» состояние хозяйства СССР начало описываться к 1920-23 гг. Это была эпоха разрухи после гражданской войны, тотальной социальной и экономической деградации военного коммунизма и начала нэпа. Понятно, что среди этой сохи ходили ленины, родченко, маяковские и прочие и мечтали. Но пока это были бесплодные мечты. Весь советский конструктивизм был такой грандиозной мечтой, плясавшей от сохи – и не более. Но именно такую страну принял Сталин и именно по сравнению с 1923 годом его достижения весьма впечатляющи. Факт состоит и в том, что на завершающий год тридцатилетия описать ситуацию в СССР словом «атомная бомба» или «ядерный реактор» тоже неверно. Это были точки роста. Точки инобытия посреди в целом весьма архаичной с признаками умирания и деградации сельской реальности, с такой болью описанной спустя 15 лет Беловым, Распутиным, Абрамовым, Можаевым и прочими. Причем далеко не везде этот рост удался. К примеру, Сталин на протяжении всего своего правления мечтал построить для СССР большой флот с мощными линкорами. Но этого ему так и не удалось. Все масштабные кораблестроительные программы срывались один за другим. «Советских линкоров» так никто никогда и не увидел. И Ленинград в блокаду защищали орудия линкоров «Петропавловск» и «Гангут», построенных Григоривичем на ассигнования, выбитые у Думы Столыпиным. А на фронте город защищал Егор Жуков, в столыпинские годы отправившийся из Калужской деревни в Москву, учиться на мастера-скорняка и постигать грамоту в городском училище. Иными словами, Северную Пальмиру защищал Столыпин, а не Сталин. Да и соха и в 1945 и в 1953 еще была вполне наблюдаемым элементом сельского быта. Причем не то чтобы однозначно дурным элементом – скажем, для картофельных полей вспашка сохой ценилась гораздо выше вспашки плугом. Оставшиеся после гибели мужчин женщины и инвалиды тянущие за собой соху на фоне недорода – это привычная картина послевоенного пейзажа. Та реальность, с которой, каждый на свой лад, пытались разобраться и Маленков со своими весьма разумными идеями, и Хрущев, со своими вполне безумными затейками. Соха была такой же знаковой реальностью 1953 как и 1923 года. А вот тем новым фактором, которого не было ни в 1917, ни в 1923, но который стал абсолютной доминантой 1953, гораздо в большей степени, чем ядерный реактор – была массовая высшая школа. Было социальное, культурное и образовательное пространство для реально миллионов крестьянских детей, получавших массовые инженерные и научно-технические, а порой и весьма рафинированные научно-исследовательские специальности. Конечно, степень тотальности этого переворота нельзя переоценивать. На поверку оказывается, что большинство наиболее выдающихся советских ученых – потомки дореволюционной интеллигенции, а то и дворянства (на вскидку – Кнорозов, Ермольева, Королев, Курчатов, Келдыш, Колмогоров, Горшков). Наверное были случаи, скачка из крестьян сразу в настоящие (а не красные) академики, но их, похоже, было не так много. Но то, что огромные здания новехоньких институтов вдоль Ленинского проспекта были определяющей чертой социального пейзажа 1953 года – это факт. Этот социальный переворот пережил даже Фурсенко и Ливанова. Так или иначе, соха и мечты Ленина 1923 года сменились сохой, ВУЗ-ом и ядерным реактором Сталина 1953 года. Именно таков, не меньше, но и не больше был проделанный советским обществом сталинского периода путь. При этом к Сталину следует быть банально справедливыми. Просто потому, что клеветать нехорошо. Не следует повторять троцкистских, хрущевских и перестроечных баек о Сталине. Не следует повторять вымышленных сталинских фраз, типа «нет человека – нет проблемы». Не следует преувеличивать масштабы репрессий – следует только бить по лицу тех, кто говорит что-то вроде «всего-то 400 тысяч», «всего-то два миллиона». Сталинизм и его гуру должны быть предметом скрупулезного фактологичного изучения, в котором следует научиться всему, что было интересного и эффективного, и что можно воспроизвести, не воспроизводя тоталитарно-репрессивной системы как целого. Еще же больше следует учиться всему негативному, тому, воспроизведение чего категорически недопустимо и что должно быть искоренено. Сталина следует уважать, даже если мы уважаем его как противника и врага. А вот современных русофобствующих неосталинистов уважать действительно не за что. Они – гиены, угощающие прохожих мясом мертвого льва. Егор Холмогоров