Семья Георгия Гулиа: как гостей принимали в хижине из рододендрона
Sputnik, Лев Рыжков "Проблемная" доска Незадолго до нашей встречи дочь писателя – журналист и советник посольства Республики Абхазия в России Татьяна Гулиа объясняет мне, как найти нужный дом: "От метро "Сокол" едете на троллейбусе, выходите на остановке, а там вас – папа встретит". Сначала, на бегу, я не особо понял, как Георгий Дмитриевич встретит меня в центре Москвы. Но так оно все и случилось! Прямо на фасаде дома располагается мемориальная доска писателя. Оказывается, мемориальная доска работы Народного художника России Анатолия Бичукова около десяти лет просто стояла в коридоре квартиры. Московские власти никак не могли решиться на ее установку из-за протестов грузинской стороны. "Доску установили только в 2002 году, — вспоминает Татьяна Гулиа. – Хотя во всех энциклопедиях Георгий Гулиа представлен как советский писатель. И даже в последний момент власти пытались найти предлог, чтобы отложить установку доски. – "Нельзя устанавливать доску писателю среди витрин магазина с женскими вещами, – заявили нам в комитете по культуре мэрии. – Несолидно". Но мама сказала, что папа всегда любил женские юбки. И на это у чиновников больше не нашлось аргументов". В 50-е годы здесь, на "Соколе", был настоящий писательский квартал, плотностью пишущих людей на квадратный метр соперничавший с легендарным поселком Переделкино.Мемориальная доска Георгию Гулия Первый живописный опыт В квартире меня встречают дочь писателя Татьяна Гулиа и вдова, спутница жизни на протяжении многих лет Валентина Григорьевна Княгинина – кандидат химических наук, преподаватель МГУ. Квартира сохранила дух писателя. Татьяна Георгиевна показывает мне книжные полки Георгия Дмитриевича, его коллекцию картин, среди которых есть поистине уникальные экспонаты. Например, ранние работы Ильи Глазунова. Есть и таинственная картина, привезенная еще в советское время Георгием Гулиа из Индии. Домочадцы не могли понять, что на ней изображено, но сам писатель отчего-то очень ее любил. Но жемчужина коллекции – абхазский пейзаж, написанный Константином Симоновым. Этот пейзаж писатель решил написать, будучи в Агудзере. Сначала это был просто пейзаж. Его Симонов представил друзьям на одном из застолий. А те сразу подняли его на смех: "Что-что ты там нарисовал?" – В итоге Константин Михайлович подписал все элементы пейзажа, а на изнанке холста вывел дарственную надпись: "Дорогому Георгию мой первый живописный опыт".Картина Константина Симонова, подаренная Дмитрию Гулия Хижина из рододендрона и три автомобиля Беседовать мы усаживаемся за стол, чьи ножки, по абхазскому обычаю, подпилены. Стулья – тоже с низкой посадкой. Хозяйки дома вспоминают, как за таким же столом они сидели давным-давно с отцом. А рядом были Константин Симонов, Александр Твардовский – автор легендарной поэмы "Василий Теркин" и редактор самого главного литературного журнала СССР "Новый мир". Показывают фотографию, сделанную легендарным фотографом, военным корреспондентом Евгением Халдеем (у которого в нынешнем году – столетняя годовщина). "А вот и наш Жорик! – Валентина Григорьевна показывает на изображение ребенка, который важно сидит за столом в компании самых знаменитых писателей Советского Союза. – С детства любил со взрослыми за столом сидеть. Меня пугали: мол, алкоголиком станет! А он сам виноград для вина давил. Но алкоголика из него не получилось! Известным журналистом вместо этого стал". Стол на фотографии установлен в апацхе — хижине, сплетенной из рододендрона, с дырой в потолке над очагом. Хотя фотография черно-белая, словно чувствуется аромат субтропической летней ночи, слышится шепот волн и стрекот цикад. В промозглой мартовской Москве даже не верится, что на свете есть такой вот рай земной. Помимо хижины из рододендрона, еще одной приметой дачи писателя Гулиа был гараж, в котором стояли три автомобиля: одна "Победа" и два "Москвича", абсолютно одинаковых, различавшихся только по цвету: один – салатовый, другой – желтый. "Эти автомобили Жора купил, когда получил Сталинскую премию, — вспоминает Валентина Григорьевна. – Он всю жизнь мечтал о мотоцикле, но сам смог купить себе только велосипед. И когда появилась возможность – решил не мелочиться. Автомобили были у него только в Абхазии, в Москве ему выделили служебный автомобиль". Георгий Гулия, Баграт Шинкуба, Александр Твардовский, Жора (сын) и Константин Симонов в апацхе на даче в Агудзере Гостеприимство без выходных Валентина Григорьевна вспоминает, что писатель был человеком совершенно не жадным, чрезвычайно гостеприимным. Притом гостеприимство доходило до крайней степени. "У нас в семье каждый день были гости. Каждый день! – вспоминает вдова. – Однажды мы проходили мимо столовой, на дверях которой висела табличка "Санитарный день". Я говорю: "Смотри, даже здесь висит табличка "Санитарный день". А у нас не бывает санитарного дня. У нас каждый день гости! А гости уйдут – я должна пол вымыть, ковры вымыть. А как иначе-то?" Выяснилось, что любовь к гостеприимству совершенно не мешала Георгию Дмитриевичу писать книги. Большинство писателей любят уединение, тишину. А Георгий Гулиа, наоборот, писал, когда вокруг было шумно и людно. "Георгий Дмитриевич работал на даче, в проходной комнате, — рассказывает Валентина Григорьевна. – И дети Константина Симонова утром приходили и начинали там бегать. Бегали они, конечно, всегда через дом. А Георгий Дмитриевич в проходной, первой комнате поставил письменный стол. Он утром вставал – и работал. А вокруг – носятся дети! Я спрашиваю: "Что вы так рано пришли?" – "А мама с папой сели работать! – говорят дети. – Мы здесь, чтобы им не мешать". – А Георгию Дмитриевичу никто никогда не мешал. Он сидел и работал". Дочь писателя Татьяна Георгиевна вспоминает, что отец совершенно не мог работать в тишине. Если даже он вдруг оказывался дома один, и вокруг не бегали, не шумели дети, он включал музыку. Мог писать под пение Аркадия Северного и Владимира Высоцкого. Но точно так же любил классическую музыку. В фонотеке писателя хранилось (и регулярно прослушивалось) множество бобин, а позже и кассет с самым разнообразным, абсолютно противоречивым репертуаром. Но Георгий Дмитриевич был человеком настолько широкой души, что ему было мало своих и чужих детей, мало дорогих гостей. Через дом писателя проходила курортная тропа – от дома отдыха к морю и обратно. "Было две калитки, – вспоминает Валентина Григорьевна. – Одна – на море выходила, другая – к гаражу. И никто из отдыхающих никогда не думал наши заборы обходить. Все входили прямо на дачу: "Здравствуйте!" Тут же их встречала моя свекровь: "Кофе будете?" И я шла варить кофе случайным гостям. Я очень там уставала. Больше, чем когда-нибудь еще". Курортный детектив Тогдашняя Агудзера была чем-то вроде творческой коммуны. Постоянно приезжали писатели. Некоторые оставались надолго, как Константин Симонов. Его дачу от дома Гулиа отделял как раз тот самый дом отдыха, чьи постояльцы любили пить кофе во дворе у Георгия Дмитриевича. Симонов сначала жил с актрисой Валентиной Серовой. А после развода автора строк "Жди меня, и я вернусь…" по рекомендации Гулиа приютила молочница. Симонов очень комфортно обосновался на ее веранде. Неподалеку был секретный физико-технический институт, обнесенный колючей проволокой. В конце 40-х его основал Лаврентий Берия. Обитатели "шарашки", несмотря на колючую проволоку по периметру, активно коммуницировали с местной творческой средой. В секретном институте проходили творческие вечера. Как-то туда приезжал Высоцкий. "У нас были пропуски на территорию института, — вспоминает Валентина Григорьевна. – И, бывало, когда в магазине не было продуктов, мы шли за ними на "объект". Лишь с одним соседом Георгий Гулиа не поддерживал дружеских отношений. Это был скульптор Ц. Однажды Симонов хотел прийти в гости к Гулиа в его компании, но Георгий Дмитриевич – редкий случай! – наотрез отказался принять ваятеля. Гулиа считал Ц. жуликом. "Однажды я оказалась рядом с женой Ц. в мебельном магазине, — рассказывает Валентина Григорьевна. – И та покупала сразу пять диванов. Я не выдержала. Мы не были близко знакомы, и, конечно, меня волновал вопрос: откуда у нее столько денег? Но в тот момент еще больше меня интересовало: а куда они эти диваны будут ставить? Я спросила и заметила, что домик-то у них – небольшой. Пять диванов туда не поместятся. – "А мы по территории их разбросаем", — ответила жена Ц." Валентина Григорьевна провела в поселке расследование и выяснила не самые лицеприятные подробности. Ей рассказали о чеканщиках, которые отдавали богатому скульптору свои работы, отказываясь от авторских прав. А сам этот "великий художник", кажется, и рисовать-то не умел. "Раньше в Агудзере жило много художников, — вспоминает дочь писателя Татьяна Гулиа. – И у них были мастерские. А вот у Ц. мастерской не было. И я думала: "Какой-то странный художник". Сейчас, к сожалению, агудзерского рая уже нет. Во время войны эта земля побывала под оккупацией, была полита кровью и разграблена. "Нас с братом там чуть не убили, — вспоминает Татьяна Георгиевна. – Только за то, что мы – абхазцы. А спасло – чудо, Божий промысел. Но это – уже другая история" P.S. Разумеется, этим наша беседа с родственниками писателя не ограничилась. В следующей публикации мы расскажем, как классик абхазской литературы оказался Москве и как жил в новом для себя городе.
