Викторианская Атлантида

Викторианская Англия похожа на Атлантиду — мифический континент, навечно сгинувший в пучинах времени. Иногда море выносит на берег фрагмент керамики со странным рисунком, обточенный волной осколок стекла, а то и целую амфору с вином, перебродившим в уксус, — но это мало что добавит к описанию Платона. Историки продолжают открывать и переоткрывать Англию девятнадцатого века, каталогизировать факты, изучать повседневную жизнь классов и сословий. Но канонический викторианский миф давно сложился — и в его основе лежат совсем другие источники: романы Чарльза Диккенса и Уилки Коллинза, Шарлотты Бронте и Уильяма Теккерея, новеллы Артура Конан Дойла, баллады Редьярда Киплинга, пьесы Оскара Уайльда. Правду на этой мозаике не отличишь от вымысла, а шокирующие откровения — от невротических фантазий. В результате авторы, которые пишут о Великобритании XIX века сегодня, кидаются из крайности в крайность и либо скрупулезно следуют этому мифу — либо азартно его деконструируют. Антония Байетт, английский литературовед, лауреат Букеровской премии за роман «Обладать», занимает среди коллег особое место. Да, она тоже любит викторианскую Англию — но, отвергнув обе предложенные стратегии, выбирает третью. Ее произведения построены на стилизации, но не превращаются в пародию, наполнены мягкой иронией, не переходящей в сарказм, и мистификациями, которые не вводят читателей в заблуждение. Своим принципам Байетт верна и в повестях «Морфо Евгения» и «Ангел супружества», которые составили этот сборник. Постмодернистские отсылки к классике начинаются прямо с обложки: «Чувства и чувствительность», «Гордость и предубеждение», «Разум и чувства» — название «Ангелы и насекомые» укладывается в этот ряд безупречно. То же и с героями повестей: для читателя, хотя бы поверхностно знакомого с каноном, распознать привычные типажи несложно. Вот герой-любовник, образцовый джентльмен с романтической и благородной душой: Вильям Адамсон из «Морфо Евгении», путешественник-натуралист, который десять лет провел на берегах Амазонки, и теперь, обретя приют в поместье британских друзей, разрывается между привязанностью к старой доброй Англии и противоестественной тоской по тропическому аду. Вот добросердечный и кроткий Гаральд Алабастер, хозяин Бридли-холла и глава многодетной семьи — взвалил на себя непосильную задачу примирить веру в Божий промысел и набирающую силы теорию эволюции Чарлза Дарвина. Мэтти Кромптон, незаметная приживалка, умело скрывает пытливый и острый «неженский» ум, самовлюбленный и не по уму дерзкий Эдгар Алабастер бравирует своим презрением к морали… Добавим сюда несчастную любовь, многочисленные параллели между муравейником и человеческим сообществом, фамильную тайну, стягивающую воедино сюжетные нити — не столько страшную, сколько грязную… Годится и для ретродетектива, и для стимпанка, и для любовной драмы. Но из всего этого материала — по совести говоря, далеко не первосортного — Антония Байетт собирает конструкцию удивительной красоты и силы. Автор «Ангелов и насекомых» работает с нюансами, оттенками, полутонами. На проверку все ее герои оказываются не совсем теми, кем поначалу представляются — а проблемы, которые поднимает Байетт, выходят далеко за рамки классической викторианской повествовательной модели. Попросту говоря, ее протагонистов волнуют вопросы, которые едва ли могли придти в голову персонажам Бронте или Диккенса. Ученые рассуждения Вильяма Адамса о том, как инстинкт соотносится со свободой воли, богословские беседы о любви земной и небесной медиумов-спиритуалисток Лилиас Папагай и Софи Шики из «Ангела супружества» — родом не из викторианской прозы. Чтобы получить ответы, нужен весь опыт двадцатого века с его увлечением экзистенциализмом и психоанализом, переосмыслением гендерных ролей и общественных институтов. Антония Байетт «великая мастерица сплетать картину из разрозненных нитей слов», как сказано об одной из ее героинь. Писательница не замыкается в рамках какой-то одной нарративной традиции, ее взгляд шире, а круг интересов разнообразнее. Повести Байетт одновременно перекликаются с дневниками Чарлза Дарвина и сказками Оскара Уайлда, богословскими работами Эммануила Сведенборга и поэмами Альфреда Теннисона (кстати, поэт-Лауреат приходится родным братом одной из героинь «Ангела супружества»). Но в критический момент автор легко выходит за эти пределы. И обращается, скажем, к «Балладе о старом мореходе» Кольриджа — как в эпизоде, где София Шики в спиритическом трансе наблюдает за превращением безобидного чудака капитана Джесси в огромного альбатроса с шальными глазами в золотом ободке. Мало кто из современных авторов с таким изяществом актуализирует викторианский миф. Тексты Антонии Байетт выглядят не менее аутентичными, чем у самых викторианистых викторианцев — и в то же время куда более живыми, острыми, современными. Писательница отстраивает свою Атлантиду заново: по старым чертежам, из традиционных материалов, но с учетом всех архитектурных ноу-хау последнего времени. Алхимический брак точного знания и высокого мастерства — это вам не «Шерлока Холмса» переснять.