Рожденный в День Победы: портрет Булата Окуджавы

Булат Окуджава – человек удивительной судьбы и невероятного таланта. Принадлежавший к тому самому поколению 16-летних мальчишек, менявших даты рождения в документах, лишь бы взяли на фронт, он оставил нам, пожалуй, самые проникновенные и точные песни о войне. 9 мая, в день его рождения, на всех улицах страны и по всем радиостанциям звучат его песни. Обозреватель m24.ru Павел Сурков вспоминает основные вехи жизненного и творческого пути Булата Окуджавы. Гордое имя "Булат" он носил не с рождения: целый месяц, до момента ребенка регистрации в ЗАГСе, родители звали сына Дорианом, в честь Дориана Грея (его мать обожала Оскара Уайльда), но в конце концов отец, партиец Шалва Окуджава все же решает дать сыну гордое кавказское имя Булат. Имя оказалось пророческим – несмотря на хрупкую внешность, несгибаемость характера и бескомпромиссность творчества, Окуджава сохранил до последнего вздоха. Его ровесников-писателей – Юрия Нагибина, Бориса Васильева – тех, кто мальчишкой отправился на фронт – ждала сходная судьба: уход добровольцем, ужасы войны, ранение (как у Окуджавы) или контузия (как у Нагибина), лечение, отправка в запас или демобилизация. Но война уже вошла в них, навсегда осталась в сердце. А потом пролилась кровью на бумагу. Окуджава всю свою жизнь так или иначе возвращался к военной тематике – и в ранних песнях, и в поздних стихах, и в прозе. Лучшим свидетельством его недолгой военной картеры стала повесть "Будь здоров, школяр", которая начинается со второго дня на передовой в моздокской степи, где служит минометчиком главный герой (он же – автор). Тут возникают и первые фронтовые товарищи (некоторые проживут от силы пару страниц), и первый обстрел, и ощущение неизбывности и неизбежности. Образ солдата Сашки Золотарева, который в память о погибших делает зарубки на палочке – и на палочке уже не остается места, – один из самых проникновенных и сильных у Окуджавы. Как многие фронтовики, Окуджава не любил вспоминать о войне, предпочитая стихотворную или прозаическую рефлексию. Восточная скромность не позволяла ему вообще никак комментировать свою короткую фронтовую биографию – в поздних интервью он ограничивался коротким "Жутко было". Но воспоминание о мальчиках, которые не вернулись с войны, навсегда оставшись восемнадцатилетними, – это наиболее точное воспоминание Окуджавы. И наиболее ярко она проявилась в архивной киноповести "Ах, Арбат, мой Арбат...", где оживают все герои его песен, жители арбатских дворов, и главный из них – всесильный и прекрасный "король" Ленька Королев. Ленька Королев – один из тех безымянных героев, не вернувшихся с фронта, но отстоявших свой дом, тех, кто выжил. И тех, кто дожил, и тех, кто родился спустя годы после войны. Видео: YouTUBE/pustinnik50 Фронтовое братство – неизменная часть души Окуджавы. Именно это ощущение, кстати, привело к его серьезной размолвке с Галичем – тот как-то вскользь сообщил, что был на фронте, и это навсегда разделило двух ярчайших представителей авторской песни. "Зачем он говорит, что воевал, когда не воевал?" – говорил Окуджава, хотя при этом благородно высоко оценивал поэтику Галича. Благородное отношение к войне и фронтовикам чрезвычайно сближает Окуджаву с представителем более молодого поколения, Высоцким. Гитару Высоцкий взял в руки во многом потому, что услышал, как поет свои песни Окуджава, и во многочисленных интервью называл Окуджаву своим то крестным, то духовным отцом. Они встречались в шумных московских компаниях, близко не дружили – все-таки сказывалась 14-летняя разница в возрасте, но Окуджава необычайно ценил поэтический дар Высоцкого и откликнулся на его смерть одной из самых пронзительных своих песен. Видео: YouTUBE/Mushtaid's channel Роднит Окуджаву и Высоцкого именно их всеобщность, близость – если Галич открыто делит аудиторию на своих и чужих, то и Высоцкий, и Окуджава принадлежат всем, а значит – каждому. Именно благодаря этой способности достучаться до сердца каждого, Окуджаву в конце 1960-х начинают приглашать писать песни для кинофильмов – начинается его долгая дружба с кинорежиссером Владимиром Мотылем и композитором Исааком Шварцем. Песни Окуджавы мгновенно уходят в народ – их поют все, порой, даже не зная автора. "Ваше благородие, госпожа удача" из "Белого солнца пустыни" или "Капли датского короля" из "Женя, Женечка и "катюша". Кстати, последней вполне могло бы и не быть: Мотыль и Окуджава совместно писали сценарий, и Мотыль предложил, чтобы в фильм вошла песня, которая могла бы сопровождать как лирические, так и батальные сцены. Фильм уже был почти отснят, когда Мотыль понял, что Окуджава ничего не пишет, и отправился к нему домой. Расстроенный Булат сообщил, что у него ничего не получается, писать на заказ он не может и вообще – отказывается работать дальше, после чего демонстративно уходит на кухню заваривать чай. Подойдя к столу Окуджавы, режиссер увидел написанные на каком-то клочке бумаги строчки: "рев орудий, посвист пуль, звон штыков и сабель растворяются легко в звоне этих капель...". Пораженный, Мотыль воскликнул: "Булат! Да ты же уже все написал!". "Ну, подходит, так бери", – невозмутимо ответил Окуджава. Видео: YouTUBE/Кир Стомп "Капли датского короля", кстати, – одно из детских воспоминаний Окуджавы: лакричная микстура, которую прописывали детям в 1920-е годы, была по вкусу чрезвычайно мерзкой, и детишкам рассказывали историю о датском короле Кристиане IV, который, якобы, очень эти капли любил (на самом деле король любил лакричную водку, которую сам и изобрел). Песня "Здесь птицы не поют" из фильма "Белорусский вокзал" родилась у Окуджавы в куда меньших мучениях: режиссер Андрей Смирнов показал Окуджаве уже отснятую часть картины, и Окуджава был восхищен. Он вспоминал: "Меня привлекала задача – не просто военную песню написать, а именно окопную, из тех, что на фронте пели… Долго пытался, потом пришли две строчки – "Здесь птицы не поют, деревья не растут"... И довольно быстро написал все, на мелодию, которую всерьез не принимал – просто, чтобы легче сочинялось". Сдавать работу Окуджава пришел к режиссеру Смирнову и композитору Альфреду Шнитке. Шнитке не был указан в титрах – по задумке Смирнова, в фильме не должно звучать до самого финала ни единой музыкальной ноты, и только песня, которую в конце споют герои и которая затем превратится в военный марш, должна стать важнейшим контрапунктом всего действа. Так что когда Окуджава тихонько сказал, что, мол, не композитор и мелодию не надо рассматривать всерьез, а затем тихо сыграл песню на рояле, Смирнов нахмурился: "Да, мелодия, кажется, действительно не очень". Положение спас Шнитке, воскликнувший: "Вот музыка-то как раз очень! Давайте еще раз". Окуджава сыграл песню во второй раз, уже куда более уверенно – дальше Шнитке сделал оркестровку, и песня вошла в фильм. Видео: YouTUBE/ZhGalinaG "Белорусский вокзал" долго не выпускали на экраны, пока фильм не попал на показ к самому Брежневу – и на финальной песне генеральный секретарь разрыдался. В итоге фильм запустили по всей стране, а пластинку с песней продавали во всех музыкальных магазинах – Шнитке отказался указывать свое имя и полностью легитимизировал Окуджаву в качестве музыканта и композитора. Сам Окуджава шутил, что увидев, как солдаты маршируют по аэродрому под его песню, и сам стал относиться к своему творчеству серьезно. Окуджава ушел из жизни 12 июня 1997 года – рожденный в День Победы, он умер в День независимости, еще одна странная и прекрасная символика. Его смерть тоже стала роковой случайностью – во время поездки по Европе (в последние годы Окуджава активно гастролировал, в том числе и за рубежом – на этот раз вдвоем с сыном, аккомпанировавшим отцу на фортепьяно) Окуджава навестил старого товарища Льва Копелева, который еще не оправился после гриппа. Копелев уйдет из жизни через шесть дней после Окуджавы – оба друга понимали это, и о том, чтобы отменить встречу, речи не шло. "Сейчас, другого раза может не быть", – бескомпромиссно говорит Копелев, и Окуджава полностью его поддерживает. Вирус оказался роковым – грипп спровоцировал воспаление легких, от которого Окуджава уже не оправился. Незадолго до кончины его навестил Анатолий Гладилин, Окуджава хмуро пошутил, снова вспомнив войну: "В окопах – по пояс в воде, и никакая холера не брала… А тут, видишь, глупый грипп...". Перед самым концом Окуджава принимает крещение – жена Ольга окрестила его прямо в больнице. Крещен Окуджава был именем Иван – еще одна символика: "Иван Иваныч" – именно так часто зовут героя прозы Окуджавы, его литературное alter ego. Спустя полгода после смерти, вдова найдет в кармане пиджака Окуджавы его последнее двустишие – тоже оказавшееся пророческим: "Предчувствовать смерть и смеяться – не значит ее не бояться". Тем не менее, страх – это то, с чем Окуджава ассоциируется меньше всего. Да он и со смертью не ассоциируется. Он был честен и с собой, и с нами, и потому сочинил лучшие вещи о войне. И именно в своих песнях обрел настоящее бессмертие. Павел Сурков