Религиозные праздники 19 мая

Святой Иов Многострадальный История праведного Иова, жившего в Северной Аравии за 2000-1500 лет до Рождества Христова, описана в "Книге Иова", одной из самых загадочных книг Библии, автором которой, по традиции, считается Моисей. Целые поколения евреев, читавших "Книгу Иова", христиан, чаще знакомых с парафразами ее начальных глав в проповеднической литературе, и мусульман, знающих Иова (Айюба) по упоминаниям в Коране и многочисленным легендам, выносили из этой истории нехитрый вывод о пользе безграничного терпения. И только кризисы Нового времени раскрыли глаза на глубины, которые таятся в "Книге Иова", на преодоление традиционного поучительства и протест против правоверной "премудрости". "Книга Иова" говорит о страшном опыте спора человека с Богом, опыте одиночества среди людей и разлада с самим собой. Для "мудрецов" весь мир был большой школой "страха Божия", в которой человеку лучше всего быть послушным первым учеником. Но в "Книге Иова" показана граница, на которой самые хорошие школьные прописи теряют свой смысл. Иов (Ийов) — имя человека, своей праведностью вошедшего в поговорку: когда пророку Иезекиилю надо было назвать трех заведомо беспорочных и угодных Богу людей, он назвал Ноя, Даниила и Иова. Иов — образец благочестия, примернейший из примерных учеников жизненной школы, имеющий полное и неоспоримое право рассчитывать на награду. Господь благословил его земное существование и наделил богатством, семью сыновьями и тремя дочерьми, великим почетом у сограждан и большим влиянием на общественные дела. Кажется, злу просто неоткуда войти в его жизнь. Но невозможное происходит, и его источник — тот самый Бог, который был для проповедников "премудрости" гарантом того, что в мире все идет правильно. Однажды Он спросил сатану, не видел ли он раба Его Иова, мужа праведного и чуждого всякого порока, и сатана дерзко ответил, что Иов богобоязнен не даром — Бог бережет его и умножает его богатства, но если наслать на него несчастья, он перестанет благословлять Бога. Сатана, как он изображен в этой сцене, не враг Бога, он противник человека, его искуситель и обвинитель. Этот космический прокурор страшно умен, и слова его своей серьезностью требуют Бога к ответу. Вопрос, поставлен остро: что такое святость — добронравие человека, твердо знающего, что за хорошее поведение причитается награда, или же верность до конца, имеющая опору только в себе самой? Чтобы этот вопрос получил ответ, чтобы нравственный план бытия был окончательно утвержден или окончательно разрушен, Бог отдает Иова в руки обвинителя: четыре беды идут одна за другой в эпическом ритме — гибнут стада, слуги и дети Иова, он больше не богач, не господин, не отец семейства, не глава племени. Но перед лицом беды совершается последний триумф его истовости — он благочестиво творит обряд скорби со словами: "Нагим вышел я из чрева матери моей, нагим возвращусь к матери своей земле. Господь дал, Господь и взял. Да будет Имя Господне благословенно!" Казалось бы, сатана проиграл. Но он находит новые доводы: богатство, общественное положение, семейный круг — это еще не главное, Иов праведен, пока сам невредим. И получает разрешение на новое испытание — праведника поражает проказа, а для древнего еврея — не просто безнадежная болезнь, перспектива медленной и мучительной смерти, но скверна, видимый знак Божьей немилости, позорная утрата телесного благообразия. И Иов начинает роптать. Он не отрекается от веры в правду как сущность Бога и основу созданного им мира, но тем невыносимее для него вопиющее противоречие между этой верой и очевидностью жизненной неправды. Поставлен вопрос, на который нет ответа, и это мучает Иова несравненно тяжелее, чем все телесные страдания. Чтобы как-то успокоиться, ему надо либо перестать верить в то, что должно быть, либо перестать видеть то, что есть — в обоих случаях он выиграл бы пари сатане. Жена предлагает ему наиболее радикальный способ прекратить мучения, своего рода эвтаназию: "Похули Бога — и умри!" Услышав о несчастиях Иова, три его друга уговаривают его покаяться в каких-то неведомых грехах, которых он не совершал, слепо веря, что добродетель всегда награждается, а порок всегда наказывается. Парадокс в том, что, отстаивая дело и честь Бога как его адвокаты, они солидарны с сатаной, ибо так же, как и он, обусловливают служение Богу надеждой на награду. Еще один собеседник Иова по имени Елиуй (Элигу), утверждает, что страдание надо рассматривать не столько как возмездие, сколько как целительное и очищающее средство, при помощи которого Бог врачует тайные недуги человеческого духа и обостряет внутреннюю чуткость человека. Иов же в форме судебной присяги заявляет о своей невиновности, тем самым требуя на суд самого Бога. И тогда Бог являет Себя в бурном вихре и укоряет Иова за то, что он пытался проникнуть своим разумом в тайны мироздания и судеб Божиих. Его речь не объясняет и не растолковывает ровным счетом ничего. Вместо ответа Бог забрасывает Иова новыми вопросами, цель которых — насильственно расширить его кругозор и принудить его к изумлению перед тайнами мира, которое перекрыло бы его личную обиду. Сатана, заключая пари, поставил под вопрос саму возможность человеческого бескорыстия, а что может быть бескорыстнее, чем такое изумление, в котором человек забывает самого себя? Если греческий мыслитель Протагор в эту же эпоху (V в. до н. э.) называл человека "мерой всех вещей", то здесь возникает картина Вселенной, для которой человек и все человеческое как раз не могут служить мерой. Вдали от человеческой заботы и человеческой выгоды есть своя, дикая жизнь, жизнь степной травы и вольного зверя, и она подвластна только своим собственным законам, но имеет в пространстве мира ничуть не менее важное место, чем жизнь людей. Окончательно выявляется несостоятельность "человеческой меры" при описании двух чудо-зверей — Бегемота и Левиафана, мифологических символов первозданного неукрощенного хаоса. Но если для человека Левиофана — воплощение древнего ужаса, внушаемого ему чуждой природой, то для Бога Левиафан хорош, как в первый день творения — для Него все "хорошо весьма", как говорится в библейском рассказе о сотворении мира. И Бог принуждает Иова взглянуть на мощь первобытного хаоса так, как смотрит Он сам: бытие широко, очень широко — в его горизонте наряду с человеком находится место для разгула сил Бегемота и Левиафана. Ни на один из своих вопросов Иов не получил ответа, но в его душе наступает катарсис, не поддающийся рассудочному разъяснению. Его воля не сломлена, но он по доброй воле отступается от своего бунта. Бог для него перестает быть бессмысленной прописной истиной и становится живым образом, загадочным, как все живое. Именно это для Иова важнее всего — что он знает о Боге не с чужих слов, а видит сам. Искус был окончен, способность человека к бескорыстной вере и бескорыстной верности отстояла себя против наветов сатаны, и ничто не мешало чуду вступить в свои права – жизнь страдальца потекла назад, к своим счастливым истокам: после этого Иов жил еще 140 лет и видел своих детей, и детей своих детей, вплоть до четвертого поколения, и умер в старости, "насытясь жизнью". А человечество продолжает проходить тот же искус, оживляя протест Иова в богоборческих словах Ивана Карамазова: "Я не Бога не принимаю, пойми ты это, я мира, им созданного, мира-то Божьего не принимаю и не могу согласиться принять…", и финал "Книги Иова" — в приятии мира "по ту сторону неприятия" у Алеши Карамазова.