Андрей Битов: “В письме – я спринтер, в жизни – стайер, а теперь уже и марафонец”
После двух праздничных дней мы встретились дома у Андрея Георгиевича и поговорили о том, какие книги дополнят восьмитомник, как складывались отношения с текстом и какие занятия в жизни он предпочел бы писательству. Андрей Георгиевич, 4 года назад вышел 8-томник Ваших произведений. Это все, что Вы хотели издать, или он будет дополнен? В 1998 году вышла книга “Неизбежности написанного” – автобиография стиля, я много писал от “я”, но здесь “я” – это рабочий инструмент, не исповедь. Я выбирал какие-то кусочки, которые более биографичны, и так хронологически шел, от 1956 до 1998 года, получился довольно толстый том. Получается изменение, волна стиля и в то же время выборка по биографии. Конечно, я вырезал из уже написанного. Новым является только композиция. Это была первая книга в издательстве “Вагриус”, в этот момент меня пытались списывать в прошлое, а мне хотелось выйти в этой современной серии. В феврале придумал эту вещь, у меня был хороший редактор Владимир Кочетов, а дописывал уже в мае, приходилось фрагментики вставлять, чтобы все сошлось. В сентябре я уже представлял эту книжку на московской ярмарке, было ощущение гласности для меня, в феврале придумал, а в сентябре вышла, это было приятно для меня. Это получается уже 9 том. 8-ой – Пушкинский том сейчас тоже дополняется. На биографию Пушкина книга не претендует, но, тем не менее, будет более сплошная линия пушкинской жизни. Я пометил 8-ой том как символ бесконечности, потом идет 9-ый том –”Неизбежности ненаписанного”, XXI век, войдет в 10-й том с подзаголовком “Постскриптум”, это жанр, значит “после всего”. Что туда войдет? последняя книжечка с прозой “Это все наизусть”. Это такая же каша, как “Неизбежности ненаписанного”, я не очень пишу уже повести и рассказы, романы, но это и не беллетристика. Тексты остаются текстами. Я по-прежнему пишу и говорю прозой. У меня целый мешок рукописей, я от руки писал в разных больницах, лежа в постели – это надо все переварить. Думаю, там основной книгой станет “История с географией”. Может, я ее выпущу отдельно. Я хочу ее написать, поскольку Россию хочу понять умом, хочу свой опыт переобобщить. Почему Вам так важно написать именно “Историю с географией”? Я хочу написать “Историю с географией”, потому что я считаю – в нашей истории все ищут какую-то ошибку, катастрофу, какие-то пробелы. Начиная с Чингисхана, не было никакого перерыва. Вот я и хочу от него, от своего посещения Монголии, от своего понимания до сегодняшнего дня написать, что это непрерывно, что это одна и та же история. Это явление гораздо более геофизическое, чем чисто историческое и географическое. Это сближение каких-то пластов, плит, время туда и обратно, туда и обратно. Меня интересуют 2 вопроса в этом сочинении – почему Россия такая большая и почему она сопротивляется и непобедима. Объяснить одновременно Куликово поле и Бородинское сражение и Сталинград, мне непонятны точки, в которых это произошло. Можно объяснить наличием святых, которые оберегали, но не более того. Вы учились в Горном институте, страстно любили географию. Вы могли бы стать кем-нибудь другим, не писателем? Я никогда не хотел никому подчиняться, и поэтому мне не удалось служить, хотя я прошел воинскую службу, и всего понемножку попробовал, но мне не подошло ничто. Меня тянуло к экстремальным видам спорта, тогда их еще не было. Тогда я выбрал себе скалолазание, альпинизм. Мечтал о серфинге, но его у нас нет. Единственный экстремальный вид спорта, который может быть в России – это литература. И я, думаю, я экстремал такой, больше мне ничего не надо, здесь я могу никому не подчиняться. Сам себе даю задание, сам его выполняю. Потом “не продается вдохновение, но можно рукопись продать”, по этому принципу я прожил жизнь. Андрей Георгиевич, как сложился Ваш способ письма? Раньше Вы говорили – “по моментам озарения”. Действительно, бывает, когда приходит замысел, то он – непонятно что. И его надо как-то в себе проявить. Потом он вынашивается, потом ты долго ленишься. Мне был поставлен диагноз врачом-кардиологом, очень хорошим, он увидел меня лежащим на койке в общей палате и был во мне заинтересован и первое, что он сказал: “В жизни не видел более ленивого человека”. И я не понял его, но очень внутренне рассмеялся, потому что я, действительно, ничего не делаю 2 раза. Поэтому я писал всегда быстро и набело. В письме – я спринтер, в жизни – стайер, а теперь уже и марафонец. Разница этих двух скоростей жизни – весьма для меня существенна. Поэтому я должен куда-то удрать, где-то сконцентрироваться и когда меня подопрет отчаяние от того, что я ничего не делаю, и я – никто, вот тогда приходит озарение, тогда надо не останавливаться. Мне нравится моя формулировка: текст – это связь первого слова с последним и каждого с каждым. Одно произведение надо писать одним дыханием – это был мой принцип. Вы поздно и не с первого раза крестились. Что руководит жизнью человека – Божий промысел или судьба? Это было давнее намерение, но что-то мне не подходило, не складывалось. В конце концов, я покрестился в Грузии в 45 лет, вместе с дочкой. Я собирался покреститься, когда она была маленькой, как положено, чтобы это произошло вовремя. Тогда мне было 25 лет. И еще 20 лет прождал, но это не значит – что я не веровал. Я люблю хороший храм, но не воцерковлен. У меня домашняя молитва. Судьба человека и есть Божий промысел. Путь жизни человеческой сопряжен с Богом. Какие из Ваших произведений для Вас самые дорогие? Я не делаю больших различий. Ранние произведения – это ранние произведения, уровень я держу до сих пор, стараюсь не писать хуже того, что уже сделал. А писать лучше – все равно это не преодолеть. Это синусоида, которая имеет подъем и спуск. Конечно, я на спуске. Не могу уже с той же энергетикой писать. А текст – это энергия, прежде всего. Вы говорите “возможность провалиться в текст – духовное усилие автора”. А Вам важно знать тех, кто проваливается в Ваш текст? Я не интересуюсь широким, массовым читателем. Я интересуюсь тем читателем, который способен прочесть мой текст. А он, кстати, более способен прочесть мой текст, чем я способен. Вот это уже настоящее. Он принимает ту энергию, которая в текст вложена, а мне надо только вложить. Поэтому я и говорю, что требование текста – проткнуть бумагу. Пройти с энергией туда, и если слова туда войдут, то сколько-то времени будет излучение, и его может воспринимать читатель, он может ловить кайф от этого. Я не интересуюсь читателем, я его уважаю и почитаю. Кто он такой? Мне неизвестно, он абстрактен. У меня есть свои читатели. Они должны уметь принимать эту волну. Если не принимают, я не в обиде. Если принимают – я им благодарен. Какие параметры у хорошего текста? В искусстве критерия нет. Есть вкус и слух. А вот какого это качества? У меня есть такой вкус и слух, но, может, это мое заблуждение. Мейнстрим меня не интересует, я экстремал, я был вне мейнстрима, и остаюсь вне мейнстрима. Думаю, что я сам – мейнстрим, но где я протекаю – пусть судят другие. Цитирую Вас - “премии даются не тем и не за то”. 26 мая вручили Новую Пушкинскую премию, чем она хороша в таком случае? Мы пытаемся дать Премию заслуженному человеку, обойденному вниманием и какому-нибудь молодому. В этом году так не получилось. Вышло два немолодых. Иван Жданов – великолепный поэт, которого недостаточно знают. Популярность и известность – не критерий 100%, а что касается Бориса Месерера – кроме того, что он очень хороший художник, он написал книгу “Промельк Бэллы. Романтическая хроника”. Это, конечно, к юбилею Бэллы Ахмадуллиной. Ее личность достойна другого осознания. Время покажет. Когда уйдут те, кто помнит, как она звучала, как она выглядела, чем забирала публику – своей необыкновенной артистичностью, тогда останется бумага. Вот это будет проверка – как будут выглядеть ее стихи только на бумаге. Это жестокая проверка. Посмотрим. Андрей Георгиевич, а что Вы пожелали ли бы начинающим авторам, которые делают первые шаги в литературе? А что им желать? Начинающие писатели либо будут их делать неизбежно, просто потому, что иначе не могут, либо не будут. Незачем делать первые шаги, если вообще нет шага. Это старинная восточная мудрость – “Путь начинается с одного шага”. Андрей Георгиевич Битов – современный классик русской литературы, чьи произведения входят в школьную программу, считается одним из основателей отечественного постмодернизма, почётный доктор Ереванского государственного университета и Почётный гражданин города Еревана, Почётный член Российской академии художеств, лауреат многочисленных премий, в том числе дважды лауреат Государственной премии Российской Федерации (за роман “Улетающий Монахов” в 1992 году и за роман “Оглашенные” в 1997), лауреат Пушкинской премии фонда А.Тепфера (Германия), обладатель ордена “За заслуги в искусстве и литературе” (Франция), лауреат премии Правительства Российской Федерации в области культуры за собрание прозы “Империя в четырёх измерениях” (2014), лауреат премий журналов “Дружба народов”, “Новый мир”, “Иностранная литература”, “Звезда”, “Огонёк” и др.
