Россиянин Константин Колотов, который отправился в кругосветное путешествие, продолжает рассказывать «Ленте.ру» о своих приключениях. В прошлых публикациях речь шла об Эфиопии с точки зрения туриста, столице страны Аддис-Абебе и удивительных кофейных традициях. В этот раз Колотов открывает для себя Эфиопию по-новому — он отправляется в небольшую деревню Месерете-Вогерам, закрытую для всех туристов мира.

Посторонним вход воспрещен

В пять утра в мою комнату зашел мой друг и проводник по Эфиопии Эшету. «Вставай, нам пора выезжать в деревню. После шести утра в городе будут пробки, и мы застрянем на несколько часов. Нужно проскочить», — радостно сообщил он, после чего я собрался за пять минут, и мы прыгнули в машину лучшего друга Эшету — Чайны. По дороге мы захватили его родственников — улыбающегося доброжелательного мужчину 50-60 лет и парня лет 25, а затем в таком составе отправились в деревню.

Месерете-Вогерам — это закрытое поселение на высоте 2600-2700 метров, которое со всех сторон окружено 3200-метровыми горами. Живут в деревне несколько тысяч человек, а попасть туда можно только по одной неширокой дороге. Эта особенность создала здесь собственную культуру и быт людей. Тут нет полицейских (они сюда просто не приезжают), нет чужих, нет законов и юристов. Но есть кон! Так прежде было и на Руси.

Разница между законом и коном в том, что закон рассматривает греховность действия, а кон — греховность намерения. Например, одного за убийство накажут жестоко, второго отругают, а третьего наградят. Потому что один убил ради выгоды, второй — от безысходности, а третий — защищая женщину или ребенка. Таковы устои этого места, и, повторюсь, сюда не ездит полиция, все решается местными жителями под управлением старосты.

Посторонние люди сюда тоже не попадают, но даже если так случится, то местные, прежде всего, выясняют, кто они, и решают, пускать ли их к себе. Жители деревни считают, что чужаков здесь быть не должно. Во время войны с Сомали и Эритреей сюда даже отправляли детей, поскольку это было самое безопасное место в стране. Несколько десятков местных мужчин с оружием в руках могли отбить любое нападение, защищая только узкий проход в деревню. Все как в легендах о трехстах спартанцах.

Эшету и Чайна провели свое детство в Месерете-Вогерам и вообще, можно сказать, родственники, так как их семьи — это один большой клан. Надо отметить, что родители, дяди, тети и многие из представителей этого рода возраста от 50 и выше — успешные предприниматели, владельцы ферм, заводов, отелей, производств. Например, родной дядя Чайны входит в список топ-10 самых богатых людей Эфиопии, а отец Эшету обладал в свое время ресурсами и финансами, не уступающими дяде Чайны. Они добились успеха, несмотря на то что росли в горах, на природе, без элитных школ и благ цивилизации. Будучи простыми деревенскими ребятами из многодетных семей, они закаляли характер в работе на земле и в помощи родителям.

Когда Эшету рассказал мне, что у его отца 16 детей, я был удивлен и не мог представить себе, как ему удавалось уделять время всем им. Тем не менее я видел общение 38-летнего Эшету и его отца своими глазами. Это любящие, уважительные, доверительные отношения, в которых нет лишних сантиментов, нет стремления старшего поколения лезть в жизнь уже взрослых детей. Я считаю, что это правильный подход. Отец Эшету, которому уже далеко за 70, — живой, интересный, сильный человек, который до сих пор трудится, ведет бизнес, путешествует, интересуется событиями в мире и в родной стране.

Моя собственная мечта — большая семья, в которой будет с десяток детей. Среди прочего, я задумываюсь об усыновлении, работе учителем в школе и жизни в деревне где-то на Алтае. Но все это позже, а сейчас мы едем в загадочную эфиопскую деревню в горах.

Пламя любви

Дорога была очень живописной, как, впрочем, и вся Эфиопия. Когда Эшету спросил меня, на какую из увиденных мной стран Эфиопия похожа больше всего, я задумался и ответил, что на Россию. И действительно — пейзажи за окном напоминали мне далекую родину: большие зеленые поля, деревья, отсутствие качественных дорог. Я давненько уже не был в России, но вот здесь о ней вспомнил.

Деревня, куда мы направлялись, находилась в 20 километрах от городка Дилла, куда в преддверии большого религиозного праздника Мескель съезжались все родственники Чайны. Название этого торжества означает «крест». Согласно преданию, в этот день мать императора Византии Елена отыскала в Иерусалиме христианскую реликвию — распятие, на котором умер Иисус Христос. После этого она зажгла знаменательный костер, а пламя поднялось настолько высоко в небо, что его было видно даже в африканских странах.

За этот день я обнимался и целовался с огромным количеством человек. Поначалу их открытость и доброжелательность даже смутили меня, ведь всех этих людей я встречал впервые. Но они были столь очаровательны, улыбчивы и щедры на угощения и истории, что я не мог устоять.

Кроме того, я заметил, что в Эфиопии уважение к старшим высказывается безоговорочно. Когда они заходят в помещение — все встают и уступают им лучшие места, целуют руку, дают самый сочный кусок мяса и почтительно слушают. Большее внимание оказывают, пожалуй, только гостю, но обязательно с подачи старшего. Так, например, папа Эшету всегда давал мне свой стул, всегда первым наполнял мне стакан, а в день нашего знакомства и всю следующую неделю он постоянно интересовался тем, как прошел мой день и что нового я узнал.

Еще одним удивлением для меня было то, что в Эфиопии мужчины ходят держась за руки, а также много обнимаются и чрезмерно заботятся друг о друге. Глядя на это, я спросил у Эшету, есть ли здесь гомосексуалы, но он даже не сразу меня понял. После моих объяснений он заявил, что такие вещи отвратительны и в Эфиопии подобных людей вообще не бывает, а если выяснится, что такой человек есть, общество его не примет. Оказалось, что в этой стране даже существует закон, запрещающий людям одного пола селиться в один номер. А такое поведение эфиопских мужчин — это высокий уровень дружеских отношений и знак особого расположения и доверия.

Сказочная Месерете-Вогерам

Обняв под сотню человек, мы отправились на местный рынок коров, чтобы выбрать животное для завтрашнего праздника, ведь его особенностью является жертвенное убийство коровы и последующий за этим ужин. Кроме того, важная составляющая праздника — это костер, который должен подниматься до небес, а также танцы вокруг этого костра.

Поскольку день был предпраздничный, то на площади (конца которой я так и не нашел взглядом) толпились сотни человек и еще больше коров. Всех этих животных должны были убить на следующий день в честь Мескеля. В Африке до этого я ни разу не был в подобных местах, и этот рынок стал для меня настоящим открытием. Порой мне становилось страшно из-за количества коров вокруг, ведь в толпе нам нужно было пробираться через них. Некоторые животные бодались друг с другом и иногда задевали людей. Везде вокруг шла торговля, повсюду был слышен рыночный шум и вонючий запах. Мы пробыли там 15-20 минут и отправились дальше — наконец, в деревню.

У каждого из нас есть свои представления о том, что такое деревня и деревенская жизнь. Однако такие поселения по всему миру очень сильно различаются, и в то же время у них есть нечто общее: чистый воздух, маленькое число жителей и небольшое уютное пространство. Домики в Месерете-Вогерам разбросаны по районам, в каждом из которых есть пять-семь построек. Эти районы находятся недалеко друг от друга, но на разной высоте, а с вершин гор можно рассмотреть три православные церкви в разных частях деревни.

Сами домики сделаны в старинных эфиопских традициях без использования гвоздей. Они имеют форму овала с высокой (около 8-9 метров) конусообразной крышей. Этот экстерьер придает деревне сказочный вид, и, помимо прочего, каждый дом здесь окружен «лжебанановыми» пальмами, или, как называют их местные, кочо. Почему «лжебанановыми»? Да потому что сходство с банановым деревом лишь внешнее, а съедобных плодов эти растения не приносят.

Оказывается, как позже объяснил мне Эшету, кочо растут тут потому, что являются едва ли не единственными растениями, для которых подходит здешний влажный климат. Местные жители научились использовать их с пользой: из листьев и волокон ствола они изготавливают ткани, которые ценятся по всей стране, а сердцевина ствола идет в пищу. Но есть небольшой нюанс.

Есть сердцевину в необработанном виде — все равно что позавтракать берестой, так что хитрый народ с опытом изобрел следующий подход: ствол разрезается вдоль на несколько пластин, каждая из которых растягивается на специальной плашке. Затем специально обученная дама специальным инструментом соскабливает сердцевину ствола. Получившаяся масса собирается в заранее подготовленное «корыто» из листьев того же дерева, плотно, почти герметично «пеленается» и зарывается в землю, где хранится от шести месяцев до трех лет. Пролежав в земле указанное время, масса приобретает аромат французского выдержанного сыра и превращается в подобие крупы приятного светло-желтого цвета. Потом из этой крупы с добавлением воды готовится лепешка и сразу выпекается на сильном огне.

«Ты уже ел такую лепешку вчера, помнишь?» — спросил меня Эшету. Да, конечно же, я помнил, но никак не ожидал, что эта лепешка сделана из дерева. На вкус она была ни на что не похожа, и в моей голове сразу возник вопрос: «Есть ли в Москве ресторан эфиопской кухни?»

Что же внутри?

Попасть в дом Эшету было целым приключением, так как с горы вниз стекали даже не ручьи, а маленькие реки, и стекали ровно по дорожкам, по которым нам нужно было подниматься. Я был в тапочках на босу ногу, поэтому шел прямо по воде, а Эшету приходилось прыгать, стараясь минимально замочить свои ботинки на высокой подошве. В деревне с наступлением ночи становилось прохладно: люди надевали на себя штаны, пальто и пуховики.

Родовое гнездо Эшету состояло из основного круглого дома, гостевого дома, небольшого барака прямоугольного вида, хозяйственного помещения, расположенного чуть выше на горе, и туалета, который был еще выше. Каждая зона находилась на своей высоте и имела красивую зеленую площадку с цветами, а на уровне основного дома раскинулся лес. В темноте я не успел рассмотреть всю территорию, но на следующее утро она открылась моему взору, и я был впечатлен этой простотой, самобытностью и естественностью.

Я часто говорю, что самое интересное для меня в путешествиях — это люди, их быт, культура, жизнь, мысли. Сейчас я находился в святой святых эфиопской культуры — деревенском доме. Я предвкушал что-то интересное, но никак не ожидал того, что увидел.

Во-первых, зайдя внутрь, я сперва подумал, что начался пожар. Все было в дыму, и я сразу же обнаружил его источник. Посреди помещения горел открытый костер высотой около метра. Никакого дымохода предусмотрено не было, поэтому дым валил прямо в дом и худо-бедно выходил через окна. Мы зашли внутрь и присели возле стены рядом с папой Эшету. Тут же его мама подала нам эфиопский кофе, а следом классическую лепешку и мясо.

Есть было непросто, потому что дым забивал глаза, рот, нос и вообще все вокруг. Я посмотрел на Эшету и понял, что у него те же проблемы, но вот его отец чувствовал себя прекрасно. Весь дом был размером примерно 60-70 квадратных метров, если так можно сказать о круглом жилище. Внутри он был разделен на две части деревянной перегородкой высотой мне по грудь. Я заглянул за нее и увидел коров, коз и кур. Видимо, запах гари даже не давал мне возможности почувствовать в полной мере запах животных, а ведь они жили прямо в доме, в одном пространстве с людьми.

Да будет Мескель!

Кое-как мы справились с угощениями, и все вместе собрались отправиться к дому Чайны, так как там в скором времени должен был загореться традиционный для праздника Мескель костер. В темноте через лжебанановый лес мы пробрались к дому Чайны. На пригорке рядом с большой, специальным образом уложенной охапкой дров, уже собрались люди. Когда пришли все, а это человек 40, отец Чайны зажег костер, и пламя взметнулось на пять-семь метров над нашими головами. Где-то вдалеке на противоположной стороне загорелся другой костер, и еще один, и еще — и так через 30 минут по всему поселению сотня костров пылала ярким пламенем. Это напомнило мне сцену из «Властелина колец», когда, подавая сигнал о нападении на замок, один из хоббитов зажег факел на горе, а вслед за ним зажглись сотни других, передавая страшную весть всем народам. Сегодня же огни горели по доброму поводу. Деревня ожила.

По традиции, все люди дождались, пока каждый костер сгорит дотла, а затем отправились домой спать. Я, Эшету и два его брата спали в гостевом доме, где кроме матрасов, одеял и лавок ничего не было. Спать пришлось в одежде, потому что ночь была уж очень прохладная, но несмотря на это, мне снились очень яркие сны. Когда мы с Эшету проснулись, он выразил надежду, что корову уже убили без его участия. Ему не хотелось присутствовать при этом, поскольку он был уже больше жителем Санкт-Петербурга, нежели эфиопом, и отвык от таких вещей.

Через пару минут братья внесли небольшой столик для завтрака, а следом мама принесла традиционную лепешку и большую миску с творогом и зеленой капустой. Творог был жирным, кислым, но в целом вкусным. Он мне нравился значительно больше, чем мясо. За приемом пищи выяснилось, что корова все еще жива и ждет, пока мы позавтракаем и пойдем исполнять ритуал.

С одной стороны, мне не хотелось видеть, как животное будут убивать, а с другой — в убийствах есть какой-то магнетизм. Этот магнетизм похож на притяжение к краю обрыва. Я боюсь высоты, но, оказываясь у обрыва, я не могу оторваться и очень долго смотрю вниз. После завтрака мы отправились в дом Чайны, где на лужайке уже стояли стулья, стол и специальные ножи для разделки коровы. Бык был привязан к столбу и стоял по центру поляны.

Один из парней снял веревку со столба, каким-то ковбойским приемом накинул ее на ноги быка и попытался затянуть. Затягивать веревку все же пришлось втроем, еще пара человек валила быка на землю и прижимала к траве. Какое-то время животное сопротивлялось, но справиться с семью крепкими мужчинами, когда у тебя связаны ноги, дело непростое.

Его голову задрали вверх и перерезали шейные кровеносные сосуды. После этого бык начал судорожно биться и брыкаться, но его жизнь уже завершилась, дороги обратно не было, красная кровь ручьем текла на зеленую траву. Первая часть ритуала была закончена. Вторая часть — это разделывание туши и распределение мяса между членами семьи. Эшету предложил мне не оставаться на эту часть ритуала, а пойти погулять. Я был обеими руками за.

Несколько дней назад при открытии нашего кафе на Занзибаре я был свидетелем жертвоприношения барашка. В этот раз я видел, как перерезают горло быку, еще ранее я был на охоте в ЮАР, где парни отстреливали антилоп, а после освежевывали туши. До кругосветного путешествия мне не приходилось видеть подобных картин, но мясо есть приходилось. И вот я подумал, что все мясоеды должны хотя бы раз в год убивать тех, кого едят, глядеть в глаза убиенным и самостоятельно расчленять их. Иначе создается какое-то лицемерие, которое вообще очень свойственно людям. Вроде большинство за гуманное отношение к животным, но, пережевывая очередной кусок стейка, мало кто способен представить смерть и боль зверя, которые предшествовали ужину. Если вы думаете, что мясо растет на дереве, если не хотите смотреть на кровь и внутренние органы животных, то, возможно, вы и не хищник? Раз вы такой нежный, возможно, вам не положено есть мясо?

Убийство животного может показаться жестокой традицией, но в сердцах эфиопов нет жестокости. Как я говорил выше, коровы и куры в деревне живут в одном доме с людьми, отделенные лишь перегородкой. Когда я спросил папу Эшету, почему животные не живут в отдельном помещении, он ответил, что их необходимо уважать, поскольку они дают молоко, яйца и мясо.

Когда мы вернулись с прогулки, быка практически разделали. Меня вновь пригласили к столу, где сидели отцы. Нам принесли свежеобрезанные части быка, среди которых были куски селезенки, печени и желудка. Рядом на тарелке лежала местная приправа. Я скептически посмотрел на блюдо, но папа Эшету положил руку мне на плечо и сказал: «Попробуй! Это очень полезно». Во мне затаились очень большие сомнения по поводу полезности необработанного мяса, но мое уважение к отцу семейства было намного сильнее предубеждений.

Когда я съел кусок печени, а затем селезенки, отцы, сидевшие за столом, пришли в восторг. Думаю, они сомневались, что я смогу это осилить. Меня хлопали по плечу, улыбались, подбадривали — с такой искренней и приятной поддержкой я смог бы всю корову съесть сырой, но, к счастью, мне не пришлось.

«Я стал немного эфиопом»

После обеда мы пошли смотреть школу, в которой учился Эшету. Она оказалась закрыта и использовалась как парковка, но домики, которые прежде были классами, сохранились. Внутри них стояли парты, висели школьные доски, на некоторых даже были написаны какие-то уроки. Прогулка по бывшему учебному заведению напоминала мне какой-то постапокалиптический мир. Как будто за секунду здесь оборвалась жизнь, но о ней еще напоминают надписи на досках, столы, за которыми сидели школьники, и какие-то вещи, оставленные в бараках.

Прогулявшись, мы снова вернулись в дом, где нас покормили в который раз: мясом, лепешками и хлебом коно. Вообще долгие годы я был вегетарианцем и даже сыроедом и фруктоедом, но в путешествии позволил себе есть многое из того, что предлагают. Эфиопия в этом плане просто убивала меня. Мы ели очень, очень, очень, очень много мяса. Пять раз в день — мясо, и так каждый день. Отказаться от угощений я не мог. Мама, папа, сестры, дяди, тети Эшету были такими доброжелательными, искренними, заботящимися, что невозможно было сказать им нет — проще было умереть от переедания.

Кроме того, как и русские, эфиопы любят домашний самогон и, конечно же, праздники без него не обходятся. Я алкоголь много лет не пил, но в путешествии наряду с мясом я и его себе позволил. Хотя, хочу сказать, что самогон для меня — это перебор. Я брал рюмку из рук папы Эшету, но в основном только делал вид, что пью, и с одной рюмкой сидел до самой смены локации, где, как правило, наливали новую.

В общем, напробовавшись этого самогона, мы с Чайной, взявшись за руки, пошли обратно на поляну, где уже шли танцы. Ох, эти эфиопские традиции ходить за ручки. Я все-таки русский, и когда мужчина берет меня нежно за руку и куда-то ведет, мне становится не по себе. На этой дискотеке на поляне в основном были юноши от 20 до 40 лет, но периодически танцевать выходила и мама Чайны, и некоторые отцы. Выходил танцевать и я.

Я помнил некоторые движения из танцев, которые видел в ресторане национальной культуры сутки назад, и пытался их повторить. Парни устраивали между собой танцевальные битвы, а в костер вновь и вновь подбрасывали деревья. Тысячи искр поднимались в небо, освещая ночь. Периодически танцы переходили в формат хоровода вокруг костра. Все веселились и радовались жизни.

Затем мы снова принялись есть мясо убитого утром быка. По эфиопской традиции, каждую минуту ко мне подходил кто-то из семьи и кормил меня мясом с руки, а я повторял за ними. После того как ужин был закончен, танцы и песни продолжились. И в этих танцах вокруг костра я ощущал, как сгорает моя броня из предубеждений и стереотипов. Я танцевал, пел, пил и тащил каждую новую ветку к костру вместе со всеми, не боясь ничего. Надеюсь, я стал немного эфиопом.

Когда танцы закончились, мы отправились спать. Позже Эшету рассказал мне, что в деревне полюбили меня, что, в общем-то, я и сам заметил. Это был замечательный день. За весь год моего путешествия я не обнимался и не получал столько нежности и заботы, как за один этот день. Благодаря этому и многим другим событиям Эфиопия покорила меня раз и навсегда. Теперь я с уверенностью могу сказать, что она вырвалась в лидеры среди стран, которые я успел посетить за всю мою жизнь.