Андрей Битов: Человек – это текст

Андрей Георгиевич, писателями рождаются или все-таки становятся? Одно не отменяет другого: что-то тебе дано от рождения, остальное ты обретаешь или не обретаешь – это уж как получится – проходя свой путь. Для меня не писать было невозможно – это был такой способ освоения мира. Я пишу о том, в чем сам сумел разобраться. Делюсь этим с читателем и самое важное для меня признание, когда человек подходит и говорит: “Это вы про меня написали”. Правда, по отношению к себе я не очень люблю слово писатель. Скорее – автор, как пишут в договорах, которые заключает издательство. Начинающий писатель мечтает увидеть свое имя на обложке… Меня манило не это. Я как раз особенно не рассчитывал, что меня будут печатать. Литература – это свобода. Свобода писать, что хочу и как хочу. Быть свободным важнее, чем быть опубликованным. Для вас писательство – каторжный труд или полет вдохновения? Это не каторга, но напряжения сил требует. Трудно бывает усадить себя за письменный стол – все мешает, все отвлекает. Значит – еще рано. Не созрело. Не спрессовалось. Вдохновение – это не когда пишется “само”, а когда созревшее готово выплеснуться в текст и оставить в тебе счастливую пустоту, которая потом снова чем-то наполнится. И вот когда оно выплескивается, самое большое счастье, если можно пройти текст от начала до конца. Текст ведь не река, в него второй раз уе не войдешь. В молодости это удавалось довольно часто. С возрастом – все реже. Жаль… Но ничего не поделаешь… Какая книга стала для вас дверью в мировую литературу? “Робинзон Крузо”. Можно попробовать объяснить почему, но лучше я этого делать не буду. Понимаете, мировая литература – это не писатели, не их книги, это общий воздух, которым дышит человечество. Но в центре русской литературы все-таки стоит вполне конкретная фигура – Пушкин. Это больше, чем личность. Это совершенно особая материя. Благодаря ему я выжил. Когда мне было очень плохо, я читал Пушкина. Старался понять. В том числе и каково ему было жить так, как он жил. И собственные невзгоды казались уже не такими фатальными. По моему глубокому убеждению, никто по-настоящему его не понимает. Разве можно до конца понять гения? Нет, конечно. Но тут дело не в гениальности как таковой. Все великие книги – непостижимы. Не постигаемы до конца. Каждое следующее поколение читателей открывает только ему доступную часть. Фото: LiveJournal Читатель – производная от писателя? Скорее – самостоятельный талант. Умение воспроизвести мир, созданный писателем. И чем дальше во времени писатель отстоит от читателя, тем глубже должен быть этот талант – тем сложнее читателю выстраивать собственные связи с этим миром. Вы о таланте, а нынешнее племя младое, незнакомое предпочитает книге гаджет! Давайте обойдемся без категоричных заявлений. Молодежь ругали во все времена. А она во все времена была разной. Правда в СССР воспитание было для большинства одинаковым, и условия жизни были практически одинаковыми, вот и поколения внутри себя были более однородными, и можно было делать какие-то общие выводы. А сегодня нельзя – потому что различий в условиях жизни и воспитания стало гораздо больше. Это не хорошо и не плохо – это данность. Ладно, принимаем эту данность, но как молодому поколению привить если не любовь, то хотя бы понимание русской литературы? Готового рецепта у меня нет. Но я понимаю, почему у молодых отношения с родной литературой складываются так непросто: преподавать ее в школе надо иначе. Не вбивать готовые формулы “Пушкин воспевал это”, “Достоевский взывал к тому”, а учить погружаться в текст, разгадывая заложенные авторами смыслы, близкие именно тебе. Однако беда еще и в том, что большая часть того, что сегодня “проходят” в школе, адресовано не детям и подросткам, а достаточно взрослым людям, имеющим за печами определенный жизненный опыт. Я “Войну и мир” прочел впервые в 22 года, а Чехова открыл для себя еще позже – в 30, когда учился на Высших сценарных курсах. Чтобы встреча с великим произведением состоялась, нужно быть готовым к этой встрече. Писательство – ремесло затратное. Откуда силы черпаете? Их не так много, как кажется. А источник – в любопытстве. В до сих пор не утоленном желании узнать, а что будет дальше. Считается, что писатель живет от книги к книге. Многие, наверное, так и живут. Для меня самое важное – просто жить. По мере сил постигать Жизнь. Не измерять ее победами и поражениями. Не бояться совершать ошибки, но стараться, чтобы их все-таки было не очень много. И любить Жизнь. Как бы она ни складывалась. И вам никогда не случалось жалеть о том, что нельзя вернуться назад, что-то исправить, прожить иначе? Нет. В каждую минуту своей жизни ты поступаешь только так, как можешь поступить. Ты проходишь только то, что отпущено именно тебе, “чужую” жизнь прожить невозможно. Тебе достаются только твои победы и только твои поражения. Ни у кого таких нет, не было и не будет. Человек – это текст. Неповторимый. Единственный. Он живет – текст пишется. Закончится текст – закончится и жизнь.