Новые книги

В исследованиях советского андерграунда есть очевидная диспропорция. Если о неофициальном искусстве изданы обильные тома, то тесно связанная с ним литература подполья остается явлением крайне малоописанным. Выходят мемуары, сборники интервью, книги, посвященные паре канонизированных фигур (Бродскому и Пригову), но внятных текстов, предлагающих целостную картину неофициальной литературы, практически не существует. В этом смысле маленькая книжка молодого петербургского филолога Алексея Конакова — очень важное событие. Герои: Игорь Холин, Леонид Аронзон, Павел Улитин, Евгений Харитонов и другие. Не самые известные, но и не самые забытые, не самые полярные, явно выбранные на вкус автора. И тем не менее их соположение позволяет Конакову дать убедительную панораму подпольного письма. Самая важная черта его книги — неофициальные авторы интересуют его не как новаторы языка или героические борцы с обыденностью. Это лишь следствия. Важнее — они представители определенного антропологического типа, позднесоветского человека со всеми материальными и идеологическими условиями его повседневного существования. Именно внимание к идеологии и к материальности — два главных условия анализа Конакова. Речь, конечно, не о том, как бараки или лозунги создают пищу для, к примеру, поэзии лианозовцев. Скорее о том, как условия выживания в советском мире порождают практики литературного существования. Так, дефицит становится не только темой Пригова, но и методом, определяющим его станковое многописание. Бегство жителей ленинградских коммуналок в пригородные парки для занятий сексом "на пленэре" становится основой аронзоновского мифа о любовном рае. И так далее. У конаковского анализа, часто виртуозного, есть издержки — скажем так, его зачарованность теорией, иногда будто бы подчиняющей себе материал. Но это, безусловно, одна из лучших книг о позднесоветской культуре, написанных за последнее время. Совсем другого рода книга, но тоже связанная с советским поэтическим андерграундом. Если в исследовании Конакова речь идет о вполне себе классиках, то покончивший с собой в 1972 году Николай Пророков — фигура, полностью выпавшая из истории литературы. Первая небольшая публикация поэта случилась полгода назад, теперь вышло полное собрание его текстов. Такие открытия всегда увлекают. Они вновь проявляют двоякую природу литературного андерграунда — одновременно системы связей, незримых институций, в которых создавались судьбы и репутации, и просто общности всех ищущих и пишущих на русском языке. Пророков принадлежал второй, но не первой. Его тексты моментально узнаются как поэзия 60-х — с общими для времени интонациями, влечениями и влияниями. Однако у него не было литературных знакомств — не было людей, которые сделали бы его талантливые стихи частью общей литературной жизни поколения. Были бурная богемная молодость, относительно успешная карьера на радио, семейные и любовные драмы, смерть в эталонно-романтические 27 лет. И были стихи: частью — обыкновенно подростково-восторженные, частью — очень особенные и, скажем так, трезвые. Главное свойство его поэзии: она зависает между двумя полюсами — навязчивой фантазией о большой культуре, заклинаниями великих (лейтмотив — воображаемая полулюбовная связь с Ахматовой) и абсолютно частным, не видимым никому делом. Пророков становится настоящим поэтом именно тогда, когда говорит ни с кем и понимает, что его никто не слышит. Сложно не фантазировать о том, как сложился бы его путь, если бы у этих стихов нашлись понимающие читатели помимо нескольких близких друзей автора. С другой стороны, эфемерная красота этого маленького корпуса стихотворений именно в том, что они располагаются как бы на самом краю литературности. Там, где стихи — только естественная потребность говорить. "Под вечер шамкали / шаги соседей, / и запах щей, / как свежий ветер, / врывался в комнату, / чтоб волосы трепать / и путать мысли. / Под фонарем / ершист и светел / отрезок дерева в окне. / Назавтра / щей не стало — / прокисли. / Но свежий ветерок рассольника / все так же волосы трепал / и путал мысли". Розалинд Краусс Путешествие по Северному морю: искусство в эпоху постмедиальности Небольшая книжка Розалинд Краусс, одного из важнейших современных теоретиков искусства, вышла в 1999 году. Положение, которое описывает Краусс, сейчас не то что не выглядит новым, а кажется вечным, незыблемым. Тем интереснее увидеть его корни, понять, что стоит за формой существования, материальной природой современного искусства. Речь о моменте, когда искусство теряет свой медиум. О том, как произведения перестают быть не только картинами или скульптурами, но и фильмами, объектами, любыми классифицируемыми вещами. И о том, как эти вроде бы ускользающие от поточного производства феномены легко обретают свое место на рынке. Название книги Краусс — фильм бельгийского художника Марселя Бротарса. Его работы здесь в центре внимания. Бротарс — иронико-меланхолический пионер постмодерна, один из первых художников, сознательно отказавшихся от модернистских амбиций в поиске чистоты медиума — абсолютной живописи минимализма, чистого кинематографического эффекта авангардного кино. Этому фетишизму истины он предпочитает сознательную установку на фикцию, вместо движения к очищению искусства выбирает скольжение по его меняющимся функциям и обличьям. Краусс показывает, как эта переменчивость, непостоянность и становится новым парадоксальным медиумом искусства. Издательство Ad Marginem — МСИ "Гараж" Перевод Алексея Шестакова Новый сборник издательства "Стрелка" — 11 статей, с разных сторон описывающих жителя современного большого города. Издание это — шаг от все больше становящейся в России отдельной, изолированной дисциплиной урбанистики обратно к смешению типов знаний и способов говорить. Авторы — архитекторы и социологи, психологи и лингвисты, экономисты и философы. Горожане как современное первобытное племя, как политический субъект, как существа, каждый день вынужденные приспосабливаться к несоразмерным человеку географическим масштабам, как безмолвные объекты заботы градостроителей и как партнеры по созданию новой среды. Даже если не увлекаться урбанизмом, книгу эту любопытно почитать, чтобы ощутить остранение, почувствовать, чем мы являемся для людей, создающих пространство нашего повседневного существования.