Загадки старых фотографий: Праздник сенокоса
Эта фотография, на которой запечатлен праздник сенокоса в селе Карт-Джурт в Карачаево-Черкесии, хранится в архиве Российского этнографического музея (РЭМ) в Санкт-Петербурге. Ее привезла из экспедиции в Карачаево-Черкесию в 1936 году научный сотрудник музея Евгения Студенецкая. «Это Кавказ» попросил доктора исторических наук Владимира Дмитриева, который много лет работал вместе со Студенецкой в РЭМе, рассказать об истории этого снимка и о том, что осталось за кадром.
Эпоха
— Евгения Николаевна окончила географический факультет СПбГУ в 1930 году — это было еще качественное образование: она слушала лекции Н.Я. Марра, И.А. Орбели, Г. Ф. Чурсина. Во время первой студенческой экспедиции в Сванетию она была очарована Кавказом, а поступив на работу в РЭМ в 1930 году, попала под обаяние Александра Миллера, заведующего отделением Кавказа и Средней Азии, известного кавказоведа и педагога. Студенецкая считала его своим учителем, хотя проработали вместе они недолго: в 1932—1934 годах были репрессированы практически все ведущие ученые музея старой формации — А.А. Миллер, Ф.А. Фильеструп, Г. А. Бонч-Осмоловский и другие.
В это время в СССР пересматривались содержание и смысл музейной деятельности. Было провозглашено, что отныне музеи — это воспитательные центры, осуществляющие пропаганду новых ценностей. Советские этнографы должны были демонстрировать людям положительные результаты революционного переворота в деревне, всячески осуждать традиции, оставшиеся от капиталистического строя (по сути, это вся обрядовая, ритуальная сторона жизни), и готовить реконструкцию народов, которым предстояло сделать рывок от феодализма к социализму.
Классическая этнография была объявлена пережитком народничества и эсеровщины, реакционной наукой. Нужна была новая — марксистская. Не просто собирать предметы традиционной культуры разных народов, а пропагандировать с их помощью новый строй, отделаться от традиционной культуры и насадить новую — такие задачи были поставлены перед музейщиками. Вместо украшений, домашней утвари, национальной одежды предлагалось коллекционировать газетные материалы, плакаты, макеты, рисунки, цитаты.
Этнограф
— В это переломное время Евгения Николаевна начинала работать в РЭМе. Она была ярким представителем так называемой советской интеллигенции. Выросшая в семье марксистов, которые приветствовали революцию, она была коммунисткой, верила в прогресс, в советскую власть. Но вместе с тем у нее был большой интеллектуальный, научный багаж, полученный от преподавателей старого образца. Евгения Николаевна стояла у истоков новой советской этнографии, хотя и не получила званий и наград, соответствующих ее достижениям.
В 1934 году Студенецкая организовала свою первую самостоятельную экспедицию на Кавказ. И собирала не плуги и протоколы партсобраний, а предметы традиционной культуры. Но проблемой этнографии современности она тоже занималась, много размышляла и выступала по этому поводу, в результате чего был выработан принцип, который помог примирить конфликт интересов этнографии (показать своеобразие национальных культур) и советской власти (показать достижения советского народа) — сопоставление традиционного и современного и принятие традиционного через включение его в новую идеологию.
На этом принципе была построена блестящая, умная экспозиция «Новое и традиционное в современном народном жилище и одежде» (1969), которая достояла до 90-х. Готовила ее группа этнографов, но именно Студенецкая была ее мотором и идеологом.
Сюжет
— Этот же принцип лежит и в основе фотографии 1936 года, сделанной в карачаевском селе Карт-Джурт.
Несмотря на национальную одежду и маску персонажей на фото, здесь запечатлен фрагмент «новой» жизни, которую и должны были пропагандировать этнографы. Мы видим на фото радостных людей новой формации и новый советский праздник.
В дореволюционные времена сенокос входил в систему календарных сельских праздников, которые состояли из двух частей: работники выходили в полной готовности к началу труда, но лишь имитировали работу — вспахивали одну борозду, скашивали символический пучок травы, после чего прямо на поле начиналось празднество. Именно на нем происходило самое главное: шаманы общались с духами, люди мобилизовались, настраивались на будущее сражение — а это было именно сражение, война с природой. Здесь выявлялись и два лидера — организатор («тамада» по-карачаевски) и идеолог («аксакал») группы. После этой символической подготовки могло пройти сколько угодно времени до начала настоящего сенокоса — люди выходили на работу без помпы, не по календарю, как в советских колхозах, а по природным обстоятельствам.
На празднике косцы вели себя как военная дружина. В поле они добывали себе пропитание, но фактически это были военные действия, направленные на трудовую повинность. У осетин, например, выход на сенокос называется «взятие острия»: траву косили обоюдоострым серпом. С практической точки зрения это бессмысленно, даже неудобно — косцы делали это, чтобы продемонстрировать серьезность своих намерений, свой боевой настрой: на траву нападали «по-настоящему», как будто с кинжалом.
Эти ритуальные действия — имитация войны на сельхозработах — уходят корнями в далекое прошлое, когда любой выход за пределы села нес опасность, когда нужно было постоянно обороняться от внешних сил, природных и человеческих. В исконной форме косцы — это и есть военизированная группа, которая покинула дом, чтобы сразиться с природой, но также готова отразить нападение врагов и демонстрирует это: могут заставить прохожего мериться силой или потребовать плату у человека, зашедшего на их «территорию».
Фотография
— Поэтому на фотографии в руках «косца» в маске имитация оружия — деревянный кинжал на поясе и войлочная плетка в руке. Бравый джигит в черкеске не боится сразиться с «косцом» — не только врукопашную, но и в словесной перепалке.
Сюжет фотографии на первый взгляд легко принять за фиксацию традиционного обряда. Но обратите внимание: дело происходит не в поле, а в Карт-Джурте, большом поселении, почти городе для сельских жителей. Это плановый праздник, организованный колхозом, с обязательным выступлением председателя, секретаря парткома и передовиков производства, с песнями и плясками, а ритуал сжался до номера художественной самодеятельности, потеряв свое былое значение и смысл. Легализованный обряд лишился сакральности, а воин в маске превратился в клоуна. Если раньше поединок, который мы видим на фото, проводился для того, чтобы выявить человека, который более удачлив в работе, на которого нужно делать ставку, то сейчас это просто развлечение, аттракцион для увеселения публики, элемент масскультуры.
Есть версия, что фото сделала сама Студенецкая, но я думаю, что автор — профессиональный фотограф. Об этом говорит композиция кадра: главные герои на первом плане, сельчане в национальных одеждах — на заднем; виден столб линии электропередачи — явное доказательство преимуществ советской власти. А сама исследовательница, как я полагаю, находится среди карачаевцев — первая справа из трех женщин в центре. Документов, подтверждающих это, у нас нет, но такая ситуация вполне реальна. Мы, этнографы, иногда немного подыгрываем своим информантам — стараемся не вызывать раздражения, слиться с местным населением, насколько это возможно, прикидываемся. Поэтому в том, что Студенецкая надела платок, как и все остальные женщины, нет ничего удивительного. Она носила платки. Есть еще и послевоенное фото, на котором она в платке и с кувшином.
Новый советский праздник — праздник сенокоса — должен был быть запечатлен во всей красе, на профессиональном оборудовании, поэтому Студенецкая, очевидно, пригласила специалиста. Но обычно этнографы фотографировали сами, фиксировали каждый шаг — людей, жилища, праздники, будни. Это было непросто: с одной стороны, людей привлекает все новое, сложная техника, а с другой — они подозревают, что им не пройдет даром заигрывание с нечистой силой, которая, несомненно, спрятана в фотоаппарате. Здесь играет роль еще тот факт, что в культуре мусульман не принято изображение. Но к 1936 году многие сельские жители уже наверняка побывали в городе и даже посетили фотоателье.
