«Черный список» Крупской: какие книги вдова Ленина приказала изъять из библиотек
В отличие от нацистской Германии, в СССР книги публично не сжигались на кострах. Советский тоталитарный режим поступал проще и эффективнее – неугодная литература изымалась из общедоступных библиотек. И здесь печальная роль в истории отечественной культуры принадлежала вдове Ленина Надежде Крупской.
«Литература действует вроде отравы»
Не допущенная Сталиным на первые роли в ЦК ВКП(б), Надежда Крупская с головой ушла в «разрешённые» ей сферы деятельности. Бездетная женщина подвизалась в качестве главного советского «гуру» педагогики, а в 1920-1930 годах председательствовала в Главполитпросвете РСФСР. В ведении этой организации находились библиотеки, клубы и избы-читальни по всей стране.
Крупская во многом разделяла утилитарный взгляд на литературу, а произведения русских классиков называла «орудием изучения действительности». Она также рассуждала о классовом характере искусства. До революции, по её мнению, «господствующий класс» через книги навязывал массам «религиозные чувства, индивидуализм, шовинизм, пассивность».
«Не всякая литература зажигает сердца, ведёт вперёд, - писала Крупская. – Бывает и такая литература, которая тянет назад, к старому, которая туманит взор, дезориентирует. Нельзя закрывать глаза на этот факт. Такая литература действует вроде отравы. Нужна страховка от такой литературы, от её влияния».
В сфере литературы для подрастающего поколения вдова Ленина ещё готова была идти на компромисс. В письме Максиму Горькому, она, например, предлагала сокращать произведения Жюль Верна, выбрасывая из него «кой-какие буржуазные рассуждения». Другие книги, «написанные некоммунистами», предлагалось снабжать особыми предисловиями. Но Крупская категорически отвергала «мистические сказки», в том числе «Аленький цветочек» Аксакова и «Конька-Горбунка» Ершова. Непригодными для советских детей она сочла приключенческие произведения Фенимора Купера и Майн Рида, проникнутые якобы «махровой буржуазной идеологией».
Списки Крупской
Руководствуясь этими идеями, Крупская занялась «чисткой» библиотечных фондов. А большевикам было что «чистить»: в царской России, несмотря на низкий уровень грамотности, в начале XX века печатались миллионы экземпляров книг. Да и богатое книжное наследие XIX века оставалось доступным для масс (питомцам «ликбеза» нужно было лишь приноровиться к старой орфографии). Но всё это не пригодилось «строителям коммунизма». Говоря о бывших помещичьих библиотеках, перешедших в народное пользование, Крупская утверждала, что «значительную часть книг нельзя использовать».
Как пишет библиограф Арлен Блюм, по циркулярам и спискам Главполитпросвета (т.е. с одобрения Крупской) в доступных массовых библиотеках прошло три волны чисток: в 1923, 1926 и 1930 годах. В результате были уничтожены тысячи произведений. Хотя они оставались в крупных публичных библиотеках, но фактически перестали быть доступны основной массе населения.
Первая инструкция Главполитросвета, вышедшая в 1920 году, называлась «О пересмотре каталогов и изъятии негодной литературы». Она коснулась религиозно-нравственной литературы, которой было особенно много при дореволюционных библиотеках. Библиотекари на местах иногда противились изъятиям, так что «убеждать» их приходилось сотрудникам ГПУ.
В 1923 году за подписью Крупской была спущена новая «Инструкция о пересмотре книжного состава библиотек и изъятии контрреволюционной и антихудожественной литературы». Выходивший в Берлине меньшевистский журнал «Социалистический вестник» подробно проанализировал этот документ:
«Подлежит изъятию: по отделу философии – все, в том числе сочинения и биография Декарта, Канта, Маха (это при наркомпросе Луначарском!), Платона, Спенсера, Шопенгауэра; по отделу религии все, кроме анти-религиозной советской литературы, в том числе Евангелие, Коран и Талмуд».
Из философов попали под запрет Фридрих Ницше, Владимир Соловьёв, Николай Лосский, Уильям Джеймс. Несмотря на то, что Крупская в юности увлекалась идеями Льва Толстого, она пустила «под нож» всю публицистику писателя. Запрещены были произведения Николая Лескова, роман Достоевского «Бесы», басни Крылова.
Разгром библиотек возмутил интеллигенцию. Например, Максим Горький в письме Ромену Роллану объяснял происходящее психической ненормальностью «старухи» Крупской. Под давлением критики Наркомпрос частично переработал списки Крупской, но инструкции продолжали выходить и в дальнейшем.
В «примерных списках книг к инструкции по очистке библиотек», опубликованных в 1924 году в журнале «Красный библиотекарь», можно встретить весьма известных авторов: Аркадия Аверченко, Леопольда фон Захер-Мазоха, Василия Немировича-Данченко. Изымалось бульварное чтиво XIX века, например, романы про французского разбойника Рокамболя. Из книг беллетриста Всеволода Крестовского большевики сочли допустимым только роман «Петербургские трущобы». Библиотеки лишились популярной исторической литературы, написанной в монархическом ключе.
Крупская запретила многие сборники сказок и отдельно издававшиеся «лубочные сказки», включая любимых народом «Бову Королевича» и «Еруслана Лазаревича». Выбросили из библиотек и дореволюционную детскую литературу, например, популярнейшие у гимназистов произведения Лидии Чарской. Правда, в 1935 году Крупская пересмотрела отношение к Чарской, посчитав, что запрет лишь создаёт ей рекламу.
В изъятии участвовали местные парторганы и чекисты, а уцелевшие книги свозились в центральные библиотеки, где помещались в шкафы под ключ. Библиотечные запреты коснулись даже авторов, официально печатавшихся в СССР. Известна кампания, которую Крупская развернула против Корнея Чуковского – в 1928 году вышла статья, в которой вдова Ленина назвала сказку «Крокодил» «чепухой» и «буржуазной мутью». В 1929 году в соответствии с инструктивным письмом Главполитпросвета был изъят сборник рассказов Михаила Булгакова «Дьяволиада» – за «настроения неверия в творческие возможности революции».
Тогда же были запрещены «Нечестивые рассказы» Евгения Замятина (в 1931 году писатель эмигрировал). Изымались и отдельные произведения Михаила Пришвина. Унификация книжного ассортимента, доступного населению, привела к доминированию коммунистической пропаганды не только на полках библиотек, но и в умах советских граждан.
