Письма защитника полуострова Ханко жене и сыновьям проникнуты верой в долгожданную встречу
Во многих петербургских семьях бережно хранится память о героических защитниках Ленинграда. Священные реликвии нашей семьи - письма деда и прадеда Николая Федоровича Лыщева, сержанта Краснознаменного Балтийского флота, защитника Ханко и Ленинграда, прошедшего всю войну. Он писал их с фронта жене Наде и сыновьям Юре и Толе...
Н. Ф. Лыщев (1912-1982) родился в деревне Прокошево близ Солигалича Костромской области. После окончания семилетки работал токарем на ленинградском заводе "Пролетарий". Служил на Тихоокеанском флоте, в бригаде подводных лодок, где стал командиром отделения мотористов. В 1937 году в звании старшины первой статьи уволился в запас. А 29 июня 1941 года был призван Дзержинским райвоенкоматом Ленинграда и направлен в "Таллинский флотский экипаж". Так моряк подплава превратился в сухопутного бойца.
Героическая защита полуострова Ханко, продолжавшаяся до декабря 1941 года, имела огромное значение для защиты Ленинграда. На Ханко бывшими подводниками укомплектовали взвод морских десантников, который вошел в специально созданный десантный батальон под командованием капитана Б. М. Гранина. Как отмечал комиссар десантников С. А. Томилов, бойцов отряда шутливо стали называть "дети капитана Гранина"1. А хирург гарнизона А. С. Коровин вспоминал, что финны называли гранинцев "черными дьяволами" и панически боялись вступать с ними в рукопашную2.
В декабре 1941 года, при переходе с Ханко в Кронштадт, транспорт, на котором шел Николай Федорович, был потоплен противником. Бравый моряк в кожаном обмундировании, обвешанный флягами со спиртом на поясном ремне, смог выплыть к земле. И пошел дальше защищать Ленинград. А его переписка с женой продолжалась всю войну.
Надежда Федоровна была родом из соседней костромской деревни Лихотинки. Познакомились они в Ленинграде, где у них до войны родились два сына. А во время войны увиделись лишь после полного снятия блокады Ленинграда, через три года. Младший сын даже не узнал отца...
Одна из самых цепляющих за сердце страниц военной переписки Николая и Надежды - письма 1941 года, отправленные с Ханко. Публикуем их без редактирования.
"Здравствуйте, дорогие мои, Надя, дети Юра и Толя, шлю я вам свой сердечный привет и желаю всего лучшего вашей жизни. Надя, сообщаю тебе, что я пока нахожусь в Таллине, но скоро отправят туда, куда я тебе писал. Ждем с минуты на минуту отправки. Не скрываю опасности, наверно, это последнее письмо получишь. Его храни как память, зачислены не по специальности, а как рядовые бойцы с винтовкой и гранатой. А это время многое кое-чего передумано и пережито. Даже трудно описать, но что сделаешь, Надя. Моя просьба: жалей ребят. Так сердце и забилось. Больше ничего не могу написать. Голова не соображает. Затем до свиданья. Ваш Коля. Схемы обороны острова Ханко. 3/VII 41 года".
"6/VII 41 г. 12 часов ночи, п. Ханко. Надя, сообщаю тебе, что я сейчас нахожусь на полуострове Ханко. Конечно, встретили нас, как гостей, тяжелыми снарядами. Ощущение довольно неприятное. Да и вечером еще добавили штук 40. Сегодня день молчали, зато наши туда гостинцы посылают. Вот основной прием.
Надя, попал по назначению в бригаду, но корабли все ушли. Живем на береговой базе. Кормят ну просто замечательно, но работы... Работаем день и ночь. Руки, что палками избили. Конечно, я считаю, это без привычки. Как ты знаешь, я тебе писал три письма из Таллина, что мы с Сашкой Юхновцом находимся вместе. К вечеру мы оба еле стояли на ногах. Но это все пустяки.
Особых военных действий нет. Не раз пытались наступать, но оставят сотни трупов, и отступят финны и немцы. Наши войска крепко удерживают свою границу, только и мешает артиллерия финская и немецкая. Обстреливают нашу территорию, а наша их.
Надя, я очень хотел знать, где у тебя ребята и как вы все здоровы. Пиши. Хотя письмо долго пройдет, но, возможно, я еще здесь буду. Жду с нетерпением. Как здоровы мои малыши? Все время вы не вылезаете из головы".
"Ханко. 27/VII 41 года. Надя, сообщаю тебе, что я пока жив и здоров. Еще смерть в кармане ношу, скоро месяц, как я из дому от вас ушел, но этот месяц я бы, пожалуй, сменял на три нормальных года. Но, верно, считаться ни с чем не приходится. Обстановку сама понимаешь. Положение везде напряженное. Но у меня самая забота, которая не вылезает из головы. Не знаю, как ты живешь, как ребята, где они. Вот что самое главное. Хотя бы час побывать у вас, посмотреть и узнать твои условия жизни. Надя, относительно моего здоровья, то тебе писать нечего. Ты сама отлично знаешь мое здоровье. Желудок еще хуже стал. Но кто здесь будет лечить, да и некогда. Вот и мучаюсь. А остальное ничего. Ноги иногда дают о себе знать, но еще сносно. Вот и все что я хотел тебе написать, иногда раздумаешься, то много думаешь написать. Станешь писать, и из головы все улетает. Да к тому еще из тяжелых сейчас чешут. Так ясно все вылетит. Надя, еще у меня просьба к тебе. Ты, наверное, сейчас расстраиваешься до невозможности. Прошу тебя, крепись, мирись с обстановкой жизни. У меня вся опора на тебя в смысле воспитания ребят. Сейчас на меня рассчитывать на будущее трудно. Сама понимаешь. Скрепи свое сердце. Возьми себя в руки. Будь такой, какой была хозяйкой. Послушай меня. Возможно, это моя последняя просьба. Так прими ее ближе к своему сердцу и выполни ее, меня не ругай, что я тебя в плохом положении оставил. Не ждал я этого. Не плохого я желал для семьи. Сама видела. Я все силы отдавал. Для кого? Для семьи. Не настолько мы дальновидны, чтобы видеть будущее. Я думал, что это лето ты со мной будешь. А тут получилось, что вместо тебя винтовка - второй спутник жизни. Крепко целую вас. Ваш Коля".
"2 августа 1941. Надя, никак не могу дождаться от тебя письма. Не знаю, почему ребята получили по два, а я ничего. Чувствует сердце, что у вас, т. е. у тебя, не все благополучно. Прошу черкни, как ты здорова, как и где ребята, и как их здоровье".
"23/VIII 41 г. г. Ханко. Здравствуйте, Александр Никандрович, Александра Федоровна и ваши дети. Я не имею сведений, что Надя уехала к вам. Я от ее ничего не получал. Не знаю, почему. Или она не хочет писать. Но этому я не верю. По всей вероятности, доставка сюда плохая. Все возможно, что она и обиделась на меня. Скажет: "Ребят нажил, оставил на меня и живи как хочешь". Но если и так, то я не виноват. Обстановку сам видишь, Саша. Саша, я обращаюсь к тебе с просьбой. Возможно, это последняя моя просьба к тебе. Не оставь мою семью, семью, которую я люблю до безумия. Я буду тебе благодарен, как наилучшему другу. Я на тебя кладу большую надежду. И, если со мной случится несчастье, также Саша прошу и в будущем не забудь мою семью. Первым долгом прошу найти, где живет Надя, как можно быстрее. Ибо я схожу с ума, как ушел и по сие время".
"17/X 41 г. Ханко. Надя, я пишу письма просто произвольно, потому что много я их написал, и ни на одно не получил ответ. Возможно, они не доходят, не знаю вы живы или нет. Федя мне пишет, что он о вас не имеет точных сведений, что с вами. Не могу понять, хотя бы пару слов получить, что живы и здоровы.
10-го октября был мой день рождения. Хотя позже вспомни. Выпей рюмочку за меня и за себя, значит, две".
Артем Попов, научный сотрудник Государственного мемориального музея обороны и блокады Ленинграда; Диана Попова, сотрудница подросткового центра (Санкт-Петербург)