Как минимум из литературной классики мы знаем, насколько любили русские дворяне французское шампанское. Но при каких условиях оно оказалось в нашей стране? И почему именно оно полюбилось жителям большой северной страны, в которой виноградному вину предпочитали хлебное (то, что сегодня мы называем водкой в те времена называли лечебные микстуры и настойки)? В издательстве «Азбука-Аттикус» выходит документальный фикшн «Вдова Клико: Первая леди шампанского», посвящённый самой известной вдове в истории, которая всеми правдами и неправдами превратила свой жизненный статус во всемирно известный бренд. С разрешения издательства «Рамблер» публикует отрывок, в котором рассказывается о том, сколько сил, труда и настойчивости потребовалось для того, чтобы в далекой северной стране распробовали продукцию Барб-Николь Клико-Понсарден, или просто «вдовы Клико».

Посеешь ветер, пожнёшь бурю

— Вы отправили меня в датскую Лапландию, — пишет Луи из Дании, — но люди там такие нищие, что питаются только рыбой и оленьим молоком. И вы думаете, что они могут позволить себе французское шампанское? Если Луи не сможет продать шампанское, мы ничего не заработаем, а мне всё равно приходится оплачивать его значительные расходы. В какой момент я должна уменьшить наши траты? Не везёт Луи и в скандинавских странах с их ненавистью к Наполеону и Франции, и я прошу его вернуться в Россию, где его шутки и бахвальство встречают с распростёртыми объятиями. Я согласна с русскими. Чем дольше его нет, тем больше мне не хватает его выходок и забавных историй, освещающих любую комнату. И вот Луи снова пишет мне из России. Я читаю письмо, и его ликующий тон греет мне сердце.

«Солнце светит в полночь шесть месяцев в году, вызывая у русских неимоверную жажду. Они воняют квашеной капустой, смешанной с луком, старой кожей и водкой, которая у них универсальное лекарство. Проснувшись с головной болью, они пьют. Убирают с поля картофель — пьют. Делают утренние приседания — пьют. Ублажают любовниц — пьют. Моя задача — заменить им водку бутылкой шампанского».

Я смеюсь, глядя на его рисунок: русские в меховых шапках приседают, держа в каждой руке по бутылке шампанского. В последующие недели я часто гляжу на рисунок, когда мне нужно посмеяться. Но мне уже не до смеха, когда ко мне возвращается партия шампанского. «Запрещённые товары» — такой штамп поставили портовые чиновники на наших сопроводительных бумагах. Они завернули наш товар на границе, и обоз привёз назад «Клико-Фурно», потребовав двойную плату за беспокойство. Я пишу об этом Луи и жду его ответа. Своим обычным дружелюбным и слегка холодным тоном он инструктирует меня, как перепаковать вино и снова послать ему, чтобы оно наконец дошло. Иначе он из-за меня потеряет доверие клиентов, которым он уже предложил шампанское. Я не могу разочаровать его после всех мучений, которые он переносит ради продажи.

«Мы должны пойти на обман ради продолжения продаж в России. Пометьте наши ящики наклейкой “Боне. Кофе & Шоколад” и отправьте их через немецкий Мангейм. Доверьтесь мне. В Санкт-Петербурге к французам относятся с опаской».

Следуя указаниям Луи, мы сколачиваем большие ящики и помечаем их «Боне. Кофе & Шоколад». Если наше вино переживёт перевозку в фургонах по неровным, разбитым дорогам, им понадобится вся помощь, какую я могу им дать. Перепаковав каждый ящик и набив туда больше соломы, я кладу туда шесть книг «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский» и надеюсь, что Луи оценит мой юмор, как я оцениваю его. Фурно поднимается из пещеры, когда мы грузим в фургон последние ящики. — Что это такое? — Он тычет мясистым пальцем в надписи — «Боне. Кофе & шоколад». Вы думаете, что в порту не узнают груз, который они только что завернули? — Он фыркает. — Ничего не получится, Барб-Николь. Мы не можем возить вино морем, и нам нет смысла платить Боне за то, что он развлекает русскую знать. — Луи предложил этот способ перевозки. Мы должны поддержать эту попытку. Я посылаю партию другим путём — через Германию и Польшу в Москву. На этот раз всё должно получиться. Луи пишет мне после прибытия этой партии. «Почему вы не предупредили меня, чего мне ждать от этого вина? О чём вы думали? Вы должны были предупредить меня, что оно мутное и что в нём осадок как в песочных часах. В нём то слишком много пены, то недостаточно, оно то слишком сухое, то слишком крепкое. Я надеюсь, что вы поговорите с Фурно об этих проблемах. Я рискую репутацией и, да, жизнью тут в России, а в этом вине присутствуют все вышеперечисленные недостатки. Более того, мёртвые дрожжи слипаются в отвратительных червей. Уж лучше бы вылить это вино в реку, чем продавать его в Москве». Проблема ясна. Убить змею, иначе наш дом шампанского просто не выживет. Я просыпаюсь среди ночи с мыслями о новых методах. Из моих экспериментов я знаю, что бутылки шампанского, куда была добавлена тиражная смесь — бренди, сахар и дрожжи, — сохраняли шипучесть и прозрачность. А бутылки, хранившиеся в холодном, тёмном подвале, были лучшими.

Издательство Азбука-Аттикус

В доме слишком тихо. Тикающие часы отмечают час за часом моей бессонницы. Феликс где-то гуляет и не согревает мою постель, не успокаивает меня своим мурлыканьем. Когда немного светлеет, я одеваюсь потеплее и иду в пещеру. Я должна проверить прошлогодний винтаж и посмотреть, что можно сделать, чтобы шампанское продавалось. Когда я спускаюсь по ступенькам, меня приветствует знакомый запах: винной ферментации, меловой пыли, старых бочек. Прошлогодние бутылки лежат на боку словно солдаты, павшие в сражении. Толстый слой дрожжей лежит на дне и растворяется, когда я трясу бутылку. Кто захочет пить такое мутное пойло? — Мадам Клико, вы тут умрёте. — Жакоб вытирает пот со лба. Наш мастер по погребу похож скорее на школьного учителя — его длинный нос торчит из-под очков с толстыми, круглыми стёклами. Интересно, что он видит сквозь них. — Что вы тут делаете в такую рань? — спрашиваю я. — Я перевожу бутылки, чтобы они не замёрзли. Помните, когда они замёрзли в прошлый раз... — Жакоб замолкает на середине фразы. В последний раз, когда они замёрзли, Франсуа плясал, пел и рвал на себе волосы, а Жакоб помог Фурно убрать печальные последствия катастрофы. — Но, Жакоб, если сейчас перевозить бутылки, то в вине из мёртвых дрожжей от тряски образуются змеи, — говорю я ему. Но он продолжает складывать бутылки в тележку. — Фурно велел мне перевезти бутылки. — А я приказываю вам остановиться. Наши вина приходят в Россию мутными, со жгутами и без шипучести. Тяжёлые шаги по ступенькам заставляют меня оглянуться. — Чего ещё ожидать, когда шампанское путешествует в фургоне через всю Европу? — орёт Фурно. — Дайте я объясню, — говорю я с тяжёлым вздохом. — Чтобы получить чистое шампанское, мы должны позволить мёртвым дрожжам выпасть в осадок, убрать их, потом добавить тиражную смесь из ликёра, сахара и дрожжей, чтобы активировать повторное брожение. — Такая дополнительная работа удвоит цену вина, — заявляет Фурно. — Жакоб, продолжай работать. У меня горят щёки, хотя в пещерах холодно. — Если вы не верите мне, поверьте мастерам виноделия. — Я загибаю пальцы. — Шапталь, аббат Годино, Биде и Розье — все они подтверждают, что удаление дрожжей и добавление тиража даёт прозрачное и шипучее шампанское. Фурно трясётся от злости. — Вы ещё не родились, а я уже делал вино. Земля въелась в мои поры. Винтажные годы сидят в моих костях. Позвольте мне судить, как надо делать вино. Я стою, скрестив на груди руки. — Луи не может продавать в России вино с дрожжевыми змеями. — Этому мошеннику вообще нечего делать в России. Его траты нас разоряют, он развлекает русских за наш счёт. В этом году он израсходовал десять ящиков шампанского, раздавая его направо и налево. — Как он может продавать вино, если клиенты его не попробуют? — спрашиваю я. — Этот тип совершенно заморочил вам голову, моя дорогая. — Сквозь его гнев сквозит ревность. — Неужели вы не понимаете, что он мошенник? Он заставил вас поставлять ему вино под его именем, а не под нашим. Творится что-то тухловатое, а он сам находится слишком далеко, и мы не можем его контролировать. Мы должны уволить Луи Боне. — Боне нужен мне в Москве, — заявляю я, упрямо качая головой. — На этой неделе туда прибудет ещё один фургон шампанского. — Дьявол! Вы такая же упрямая, как все остальные. — Он взмахивает руками и ударяет по бутылке. Она взрывается и окатывает его панталоны. — Александр, поглядите вокруг. Что вы видите? — Я показываю на проходы с тысячами бутылок вина. — Мы тонем в нашей продукции. — Проклятье, Барб-Николь. — Он стучит по бочонку. От него воняет сдерживаемым разочарованием и безответной тоской. — Я рискнул всем ради вас. Неужели вы не знаете? — Какое это имеет отношение к дрожжевым змеям в вине? — Чтобы успокоиться, я хватаю мой тастевин. — Александр, я борюсь за нашу винодельню. За что боретесь вы? Он морщится, словно я кольнула его ножом. — Ладно вам, Барб-Николь, как вы думаете, почему я стал вашим партнёром? Я думал, что вы станете с радостью учиться у меня виноделию и поймёте, какую хорошую жизнь я мог бы вам дать. Вместо этого вы не слушаете ни слова, что я вам говорю, и ловите всё, что пишет ваш шикарный торговый агент. — Он грустно вздыхает. — А ведь ваш партнёр я, а не Луи Боне. На этот раз я придерживаю язык и кручу на цепочке тастевин. Ясность и смелость. Будущее зависит от того, что я сейчас скажу. — Вы правы, Александр. Я была слишком эгоистичной, слишком сосредоточилась на выживании. Это несправедливо по отношению к вам. — Из глубины коридора слышится громкое, настойчивое мяуканье. — Феликс! Кот подбегает и прыгает мне на руки. Лижет мне щёку своим шершавым языком. Я нахожу в себе силы продолжать неприятный разговор. — Александр, вы были замечательным другом и учителем. — Я глажу белое пятнышко на груди Феликса и осторожно подбираю слова. — Но мы хотим разных вещей. Думаю, что нам лучше расстаться, когда закончится наш контракт. Он бледнеет. — Не гоните коней! Я не считаю вас неудачницей. — Ох, я не собираюсь уходить. — Я несу Феликса на улицу. — Я намерена заниматься виноделием одна. Он ошеломленно глядит на меня. — Вы хотите выпихнуть меня? Я вложил всё в эту винодельню. Я нужен вам. Вам нужны мои знания и репутация. — Я справлюсь сама. — Поднимаясь по лестнице, я глажу Феликса. Его громкое мурлыканье успокаивает моё встревоженное сердце. — Это ужасная ошибка! — Вопль Фурно отражается эхом от известняковых стен. — Тогда это моя ошибка. — Распахнув дверь, я выхожу на зимний мороз. Я либо самая глупая на свете особа, либо самая храбрая.