В издательстве «Альпина Нон-Фикшн» вышла книга «Мессалина» о третьей жене императора Клавдия и одной из самых печально известных женщин Древнего Рима. Мессалина вошла в историю как большая интриганка и великая развратница. Учёные долгое время игнорировали её фигуру как объект серьёзного исследования, считая, что роль распутницы в римском царстве была невелика. Антиковед Онор Каргилл-Мартин решил детально исследовать историю неверной императрицы, чтобы объяснить её поступки и мотивы. В своей книге он пытается не только развеять устоявшийся миф о Мессалине, но и показать, что история этой особы играет центральную и неотъемлемую роль в хронике её эпохи. С разрешения издательства «Рамблер» публикует отрывок о роли женщин в политике Древнего Рима.

Издательство «Альпина Нон-Фикшн»

Город мужчин

Официальное провозглашение Клавдия императором не сопровождалось соответствующей «коронацией» Мессалины. В самом деле, характер нового положения Мессалины после её «воцарения» в январе был далеко не ясен. В Древнем Риме не существовало официального титула императрицы. Роль жены императора была неопределённой и изменчивой и зависела от конкретной личности и прецедентов предшественниц. До Мессалины лишь одна женщина — Ливия, жена Августа, — действительно обладала в Риме положением, которое могло заслуживать названия «императрица», — она доказала, что это возможно, но последовать её примеру было непросто. Рим считался городом, основанным практически без участия женщин. Согласно легендам, первопредок римского народа Эней родился не от смертной женщины, а от Венеры, а мифические основатели Рима, Ромул и Рем, были вскормлены не собственной матерью, а волчицей. Первоначальное население города тоже, по легенде, было чисто мужским — оно состояло из разбойников и беглых рабов — и эту ситуацию смогло исправить только массовое похищение женщин соседнего народа сабинян. Даже Лукреция — патрицианка, чьё изнасилование Тарквинием и последующее самоубийство привели к изгнанию царей и рождению Римской республики, — стала более влиятельной после смерти, чем была при жизни.

Martin Jung/imageBROKER.com/www.globallookpress.com

Бронзовая статуя волчицы, вскармливающей Ромула и Рема Умственная гимнастика, необходимая для того, чтобы вычеркнуть из основополагающих мифов политическую, социальную и даже биологическую роль женщин, кое-что говорит нам об отношении римлян к публичной роли женщин. История сабинянок, возможно, служит показательным примером: женщины были необходимы для продолжения рода городского населения, но Рим как политическое образование был уже полностью сформирован и функционировал до их прибытия. На протяжении первых 600 лет римской истории это разделение сохранялось: все магистраты были мужского пола, как и сенаторы, и электорат. Так как республиканская система была создана в явном противодействии коррупции и тайным интригам, определявшим истории первых римских царей-тиранов, она была выстроена так, чтобы по возможности ограничить политический дискурс официальной, прозрачной и исключительно мужской публичной сферой. Таким образом, она серьёзно ограничивала возможности «мягкой силы» и закулисного влияния — основных каналов женской политической власти в Древнем Риме. Традиционный идеал римлянки определялся её неучастием в общественной жизни. Одна эпитафия II в. до н. э., посвящённая женщине по имени Клавдия, заканчивается строками: «Она вела хозяйство, она пряла шерсть. Я всё сказал. Ступай же». Другая, на сотню лет позже, увековечила некую Амимону: «Амимона, жена Марка, лучшая и прекраснейшая, обрабатывала шерсть, благочестивая, скромная, благоразумная, целомудренная, домоседка».

Эталон женских качеств

В последние, болезненные годы Поздней Республики эти границы стали размываться. Представительницы элиты приобретали некоторую степень экономической свободы, так как их приданое всё чаще хранилось в своего рода трасте, а не переходило целиком под контроль мужа. Что ещё важнее, республиканское устройство, не подпускавшее их к римской политике, теряло силу. В последнее столетие существования республики череда диктаторов и династов, обычно при военной поддержке, сумела обойти её сдержки и противовесы, долгое время мешавшие одному человеку главенствовать в государстве. Власть всё меньше связывали с должностью и всё больше с человеком. Создание новых каналов доступа к власти в обход традиционных магистратских должностей — каналов, где во главу угла ставились личная репутация и отношения, — открыло возможность женщинам из элиты осуществлять некоторый контроль. То же самое, как ни странно, относится к милитаризации политики. Когда Рим корчился в спазмах гражданских войн, от женщин, чьи мужья были в изгнании, ожидалось, что они будут представлять их интересы в Риме; другие присоединялись к мужьям в их лагерях, на дипломатическом или военном фронтах. Про Фульвию, тогдашнюю жену Марка Антония, даже рассказывают, что она опоясалась мечом и повела войска против Октавиана. Однако лишь установление принципата по-настоящему изменило параметры женского участия в римской общественной жизни. Укрепление единоличного господства Августа в 28‒27 гг. до н. э. и рост его династических притязаний в последующее десятилетие повлияли на условия игры в том, что касалось женской власти. Деторождение больше не могло быть второстепенным вопросом, как во времена сабинянок: преемственность династии Юлиев-Клавдиев зависела от женщин. Более того, решительная переориентация власти от сената к фигуре принцепса сделала доступ к ушам императора едва ли не более важным политическим инструментом, чем любая из старых магистратских должностей; таким доступом, естественно, обладали женщины из императорской семьи.

Joel Bellviure/CC BY-SA 4.0

Статуя императора Августа в Ватикане Кроме того, Август активно способствовал повышению публичного статуса женщин своей семьи. Чтобы развеять некоторые тревоги по поводу своего нового положения в государстве и объединить общество после гражданских войн, Август старался представить себя как воплощение «традиционных семейных ценностей». Центральную роль в этой программе играло публичное позиционирование женщин из своей семьи как уходящего эталона женских качеств. Эта стратегия (как многое в программе Августа) была по сути своей лицемерна. Традиционный римский идеал «хорошей женщины» основывался на домашних достоинствах, но теперь Август стремился пропагандировать эти частные добродетели публично. Это был конфликт, который жена Августа Ливия прекрасно понимала и безжалостно использовала в своих целях. В какой-то степени новое положение женщин при новых порядках Августа признавалось открыто. В 35 г. до н. э. Август пожаловал своей сестре Октавии Младшей и жене Ливии беспрецедентный набор почестей и прерогатив: они получили публичные статуи в свою честь, защиту от словесных оскорблений и право управлять собственным имуществом и землями. Когда в 13 г. до н. э. сенат учредил ara pacis Augustae (Алтарь Августова Мира), рельефы на мраморных стенах стали рекламой положения женщин и женственности в рамках новой династической идеологии. Всюду аллюзии на плодородие: листва увивает стены, тяжёлые гирлянды плодов прогибаются под собственным весом, на одной из панелей женское божество нянчит младенцев-близнецов. Впервые на римском памятнике, на барельефе, идущем по внешнему периметру стен, среди сенаторов, жрецов и высоких иностранных гостей, мы обнаруживаем женщин из императорской фамилии с детьми. Эти изображения несли две идеи: во-первых, мысль, что процветание империи напрямую связано с плодовитостью женщин императорской семьи, и во-вторых, представление о том, что «частные» лица из семьи Августа теперь играли такую же важную роль в «публичном» мире римской политики, как и сенаторы. К началу тысячелетия стала формироваться концепция, что domus Augusta, то есть «дом Цезаря», существует как самостоятельная политическая сущность. Во 2 г. до н. э. сенатор, провозгласивший Августа Pater Patriae — «Отцом Отечества», начал свою речь словами: «Да сопутствует счастье и удача тебе и дому твоему, Цезарь Август!» На момент смерти Августа в 14 г. н. э. это представление достаточно устоялось, чтобы в буквальном смысле быть увековеченным в камне: среди почестей, воздаваемых усопшему императору, была публичная скульптурная группа, изображавшая ‘Divo Augusto domuique Augus[tae]’ — «Божественного Августа и дом Августа».

Героический стоицизм

Хотя политическое значение женщин из императорской фамилии было неизбежным фактом нового политического порядка, сенат — и Август — не стали облекать положение его жены, сестры или дочерей в официальные термины. Само положение Августа представляло собой неформальный (но всё больше становившийся стандартным) сплав должностей и регалий, в большинстве своём восходящих к старой республиканской системе магистратов; осваивая роль императора, Август в принципе не менял структуру римского государства; вместо этого он прибрал к рукам достаточно много уже имевшихся республиканских должностей, чтобы сделать своё личное верховенство бесспорным. Этот способ был неприменим в отношении женщин из дома Августа: для них практически не существовало готовых должностей и почётных званий, которые можно было бы присвоить.

Общественное достояние

Фрагмент картины Лоуренса Альма-Тадемы «Встреча Антония и Клеопатры» (1883 год) В какой момент Ливия — жена Августа и его партнёр в прямом смысле этого слова — стала первой «императрицей» Рима, не вполне ясно. В годы, последовавшие за укреплением верховенства её супруга в 27 г. до н. э., Ливия находилась на заднем плане, во многом уступая место любимой сестре Августа (и прямой прародительнице Мессалины и Клавдия) — Октавии. Октавия была популярна с тех пор, как продемонстрировала героический стоицизм в свете романа своего мужа Марка Антония с Клеопатрой, и на протяжении большей части 20-х гг. она занимала более публичное положение, чем Ливия. 8 новых книг по истории: тайные безумцы, викинги и японские простолюдины