Сила материнства: что помогло Мари Кюри пережить гибель любимого мужа
В издательстве «Альпина» вышла книга «Я — Мари Кюри» о первой женщине — нобелевском лауреате.
Молодая полька, недавно получившая учёную степень по физике, приезжает в Париж. Единственная её страсть — наука, которой она готова заниматься днём и ночью, проводя исследование за исследованием. Именно благодаря науке она знакомится с будущим мужем — подающим надежды учёным-физиком Пьером Кюри. Вместе они погружаются в изучение радиации, открывают два новых элемента и переворачивают представление о законах физики и химии. Пьер влюблён в супругу без памяти, он единственный, кто поддерживает Мари Кюри, в то время как научное сообщество скептически относится к женщине-физику. Но счастье их длилось недолго.
Повествование в книге итальянской писательницы Сары Раттаро ведётся от лица самой Мари Кюри, которая рассказывает читателю все подробности своей жизни. Читатель словно листает её дневник. Здесь и воспоминания из детства, и судьбоносная встреча с мужем, и первые удачные опыты, и рождение дочерей, и потеря близкого человека, за которой шёл тяжёлый период восстановления, а также получение Нобелевской премии.
С разрешения издательства «Рамблер» публикует отрывок из письма Мари к её супругу Пьеру, которого насмерть сбил конный экипаж.
Прошло две недели после твоей смерти, а я все никак не могла согреться. Я накрывалась ещё одним одеялом, но этот холод, который проникал насквозь и опутывал как сеть, всё не уходил. Утром я открывала глаза и никак не могла понять, почему это произошло. Зачем тогда вообще просыпаться?
Потом наступало мгновение затишья, почти покоя, умолкали все звуки, и я переворачивалась на бок, лицом в ту сторону, где спал ты, и боль, настигавшая меня при виде пустой половины кровати, всякий раз оказывалась гораздо невыносимее, чем я ожидала.
Пока длилась история нашей любви, разговоры текли без усилий и настолько легко, что иногда я уже не слушала твоих слов. Тогда я и вообразить не могла, что нужно их беречь, как сокровище. И вот в часы одиночества в нашей с тобой спальне я принималась разговаривать с тобой, глядя в окно, и на короткий миг уже готова была поверить, что ты сейчас мне ответишь. Самым смешным и странным казалось то, что про науку я не обмолвилась ни словом. Зато спрашивала тебя про розы в саду, твоих родителей в Со, про исследования, которыми занимался твой брат в Монпелье, а ещё хотела знать твоё мнение о развитии Евы. «Ирен развивалась более плавно и постепенно. Но Ева, похоже, сперва прибавляет в весе и только потом — в росте, без всякой логики...» Всё это чепуха, Пьер. Такие разговоры помогали вытеснить из головы один-единственный вопрос, ответ на который мог похоронить меня живьём.
— Это радий погубил тебя? Это он вытянул из тебя все силы, так что ты даже не смог отстоять свою жизнь? Всё случилось по моей вине, Пьер? — шептала я и, ощутив кислоту в пустом желудке, падала на кровать, словно из меня выдернули позвоночник. Как-то утром, когда в закрытые ставни спальни уже било солнце, Ирен — ей тогда шёл десятый год — распахнула дверь и появилась на пороге.
— Мама…
— Выйди! — резко ответила я и повернулась на другой бок.
— Но ты нужна нам, мама!
И, подойдя к кровати, Ирен сдернула с меня одеяло. Я потянула одеяло на себя, как в глупой игре, а потом вдруг увидела её глаза: это было всё равно что посмотреть боли прямо в лицо.
Я была не одинока, Пьер. И я поняла это именно в тот миг, когда невидимая стена, за которой я пряталась от мира, чтобы оставаться с тобой, начала рассыпаться. Я протянула руки к нашей дочери и прижала её к груди — так крепко, как только могла. Ирен расплакалась. В звуках, хлынувших из её тела, не было почти ничего человеческого. Меня спасло материнство, которое сильнее, чем что-либо ещё, способно изменить существование человека. Чуть погодя я опустила ноги на пол и, опираясь на Ирен, встала с кровати. Распахнула окно и закрыла ладонью глаза — отвыкла от яркого света. Я перешагнула через золотистый ромб, нарисованный солнцем на полу, дошла до двери и последовала за дочкой на кухню. Там сидели моя сестра Броня и свекор Эжен. В эти страшные дни они взяли на себя почти все хлопоты.
— Мари... — произнесли они в один голос и, будто сговорившись, тут же поставили на стол тарелку, чашку и принесли хлеба. Я села рядом с Евой и поцеловала её в макушку. И ожила, увидев её радость.
— Как ты, Мари? — спросила Броня.
— Как человек, который больше не может сидеть в глухой норе…
— Пойдешь в лабораторию?
Я закрыла глаза, словно от бессилия и тоски. Ты по-прежнему был в лаборатории? Могла ли я продолжать обманывать себя, думая, что ты остался там? Взяв хлеб, я отрезала кусок, намазала на него джем и вцепилась в него зубами. Эти простые вещи — выпить чашку чая, съесть кусочек шоколада или проверить, как там растения в саду, — позволяли мне оставаться живой, не давали соскользнуть в пропасть и снова запереться в нашей спальне.
— Сперва я попрошу тебя помочь мне с одним важным делом, — сказала я Броне, глядя ей в глаза.
Сестра мягко улыбнулась мне. Я поднялась из-за стола и несколько секунд продолжала стоять, пытаясь найти новую точку опоры и поймать равновесие. Потом Броня пошла за мной в спальню. Одеяла и простыни на кровати были скомканы, солнце било в окно, и комната казалась до странного уютной. Подойдя к комоду, я наклонилась и открыла нижний ящик. Броня наблюдала за мной. И вдруг вскрикнула, прижав руку ко рту. Твоя кровь и частицы мозга, которыми вместе с уличной грязью была перепачкана одежда, бывшая на тебе в тот проклятый день, вступили в фазу распада. Броня попросила Эжена разжечь в печи огонь и отвела девочек в детскую.
— Ты должна решиться на это, Мари, — сказала она мне. — Отпусти его,
позволь ему уйти... Пьер сам хотел бы этого.
— Незадолго до смерти он признался, что не может представить своей жизни без меня, а я даже не ответила…
— Он и так знал твой ответ, Мари. Знал, что великой Мари Кюри, которой все восхищаются, нужен лишь он один…
Она с силой сжала мне руки и заглянула в глаза.
— Теперь пора снова стать собой. Ведь впереди тебя ждёт ещё столько свершений.
— Все они ради него. Я продолжу его исследования и сделаю всё то, о чём он мечтал.
Броня улыбнулась:
— Вот она, великая Мари Кюри. А теперь нужно сжечь всё это, пока девочки не видят.
Она потянулась к ящику комода и хотела взять всё то, что я там сберегла, но я её остановила. И в последний раз прижала к груди твою одежду, твою кровь и твой мозг. Сидя на полу перед печкой, я положила, открыв заслонку, сперва твою рубашку, следом брюки и пиджак. Развернула платок, в который собрала кусочки твоего серого вещества, и коснулась их губами. Мать всего сущего обрекла на смерть единственный мозг, способный раскрыть её законы.
— Прощай, Пьер, — прошептала я. Тёплые руки Эжена держали меня за плечи. Эта боль отчасти была и его болью.
Охота на ведьм: почему пуритане преследовали пьяниц и блудниц