В издательстве «Бомбора» вышла книга «С тобой всё в порядке. Как жить, а не выживать с тревожным расстройством». Многие из нас хоть раз в жизни испытывали чувство тревоги — за себя, детей, родителей, друзей или знакомых. А некоторые живут с этим чувством постоянно, не понимая истинных мотивов и каждый день задаются вопросом: «Со мной точно всё в порядке?» В своей книге Нази Горюнова исследует разные тревожные состояния, разбирает причины возникновения тревожности, а также предлагает читателям тактики преодоления ежедневного стресса и беспокойства. С разрешения издательства «Рамблер» публикует отрывок из книги о том, как детские травмы и отношения с родителями могут повлиять на возникновение тревожных состояний во взрослом возрасте. Если амигдала — центр страха, который есть буквально у каждого на Земле, то почему не все люди тревожные? Почему так несправедливо распорядилась жизнь, позволив одним летать в космос, а у других отобрав возможность даже выйти из дома? Почему выбор пал на нас? Тревожно-мнительный психотип формируется в детстве. Некоторые эксперты считают, что даже в утробе матери, но я не сильно в это верю. Мне близка версия о формировании психотипа в возрасте от 0 до 5 лет. Примерно до двух лет мы «прощупываем», рад ли нам мир, и делаем это через родителей. Анализируя их реакции, мимику, тембр голоса, интенсивность объятий мы осознаём, насколько мы желанны, любимы, ценны. Понимаем, что для нас есть место в семье, социуме и мире. И хорошо, когда так. Хорошо, если нам улыбаются, обнимают по первому крику, у мамы есть возможность быть рядом 24/7, а папа не орёт. Потому что если нет — мы навсегда запомним, что нам не рады, нас не ждали, нам не улыбаются, мама не приходит, когда страшно, холодно или мокро. Шансы «словить» тревожное расстройство возрастут, если маленьких нас разлучить с мамой в роддоме даже на пару дней, или она будет вынуждена работать, или нас рано начнут отлучать от груди, или у мамы случится постродовая депрессия. Вот такое минное поле. Можно ставить первую зарубку, если что-то такое случалось. Мы уже в зоне риска.

Издательство «Бомбора»

C полутора до пяти лет маленькие мы формируем представление о безопасности мира. И делаем это снова через родителей, глядя в их глаза, наблюдая за реакциями на различные события и людей. Родители вербально и невербально сообщают нам об опасных ситуациях и людях. Мы им безоговорочно верим: родительские фигуры — единственный достоверный источник информации. Говоря «родители», я подразумеваю всю семью: маму, папу, бабушек и дедушек, часто старших братьев и сестёр, тёть, дядей и даже нянь. Каждый значимый для маленьких нас взрослый — источник информации и прослойка между нами и большим миром. Мама-аэрофоб, активно демонстрирующая свой страх, вырастит аэрофоба. Внук бабушки, которая систематически жалуется на проблемы с сердцем, имеет все шансы стать кардионевротиком. Дети зависимых родителей, нарциссов, контролёров, пограничников, трусов и перфекционистов станут взрослыми тревожниками. Маленькие, мы проживём половину жизни, не догадываясь, что в нас сидит бомба замедленного действия. Все мы будем строить карьеру, рожать детей, путешествовать и рисковать, пока однажды не случится что-то, что отбросит нас в детство. В тот самый день, когда маленький человек удостоверился в опасности мира. Когда мама не пришла на зов, когда дедушка несправедливо отлупил, папа не смог защитить или покусала соседская собака. В день, когда нас домогались, когда мы мёрзли под дождем, когда нас выгнали из дома или предали. Мы проживём этот день много раз. Даже не вспоминая его, психика защитилась, спрятав это событие на самую дальнюю полку, чтобы никогда-никогда не столкнуться с ним. Но каждый раз, когда нам будет страшно, мы будем «проваливаться» в этот день. На уровне эмоций мы будем там. Мне четыре года. Я лечу лицом прямо на асфальт. Это больно и страшно, потому что вокруг непрерывным потоком проезжают машины. Мы с мамой распластались на дороге. Она ехала с маленькой мной на велосипеде и попала колесом в открытый люк. Мама лежит без сознания, и я совсем одна в окружении движущихся машин. Правый глаз мокро хлюпает — в него затекает кровь с рассечённой брови, время замедляется, льётся как густой мед, и пока к нам не подбегают люди, я успеваю прожить свой маленький персональный ад. Мама не поможет. Маме самой нужна помощь. Мне четыре. Мне больно и страшно, и я неосознанно делаю вывод: мир опасен, мир непредсказуем, мама не спасёт, в любой миг может произойти что-то страшное, а я не могу на это повлиять. Мне пять. Февраль, я в мокрых штанишках стою в подъезде. Дверь в квартиру грозно захлопнулась, ветер воет на ночной улице. Мне пять, и я снова обмочилась во сне. Никто не разбирался в причинах, но проблему решили, выставив меня из дома. На часах около двух ночи, весь подъезд спит, но я до ужаса боюсь, что сейчас выйдут мои подружки-соседки и мне не смыть с себя позор до конца жизни. Мне пять. Меня выгнали из дома за то, что я обмочилась во сне. В детстве мир небольшой. Он состоит из родителей, дома, двора, друзей и близких родственников. В пять лет ещё нет критического мышления и причинно-следственные связи формируются мгновенно: «Мама выгнала меня из дома за то, что я совершила неосознанно. Я понесла наказание, хоть и не была виновата». Я делаю вывод, что могу быть виноватой просто так. Просто потому, что так решит мама. Сейчас мне 34, но выводы, сделанные в 5, я пронесла через всю жизнь. Сейчас я могу позволить себе обмочиться в штанишки. Да что там могу — я так делала во времена бурной и яркой молодости. Я могу себя защитить, я могу себе помочь, я могу себя спасти. Я могу спасти её — пятилетку в мокрых штанишках. Но каждый раз, когда мне страшно, я становлюсь ею. И так будет всегда. В момент приступа паники нам пять лет, и поэтому страхи и опасения тревожно-мнительных людей настолько иррациональны. Взрослые, мы знаем, что лифт не оборвётся, потому что тросы у него прочные, да и специальная защита есть на всякий случай. Мы, взрослые, знаем, что в лопатку отдаёт невралгия, а не сердечный приступ, что рак за один день не разовьётся, что самолет — самый безопасный транспорт в мире и что вылечить пломбу не значит уехать на скорой с анафилактическим шоком от лидокаина. Взрослые, мы знаем, маленькие, мы — нет. Да, так происходит у всех: у нейроотличных и нейротипичных, у «нормальных», у тревожных, у невротиков и котиков. Все взрослые на пике страха становятся детьми, всех взрослых отбрасывает в детство. Но не всех взрослых в этом самом детстве не защищали, не всех не любили и не оберегали, не всех лупили, не всех предавали, не всех оставляли. Даже проваливаясь в детство, большинство взрослых справляются с регуляцией эмоций, потому что в их детстве была защита, там безопасно, нормально, там можно быть. Мы же, проваливаясь в детство в момент испуга, оказываемся в ловушке и летим по горящей путёвке в неконтролируемую панику. Нам пять. Нас не защитят, не спасут, не помогут и надают люлей за то, что колени ободраны и кровь хлещет. Вот поэтому мы — это мы. Вот такие напуганные, зашуганные мы. Вырастая, мы строим карьеры и рожаем детей, порой огрубеваем, носим маски, но навсегда остаёмся излишне осторожными. И то, что мы всю жизнь считали своими особенностями, — не особенности вовсе и даже не черты характера, а отголоски тревожно-мнительного психотипа. Мы сможем изменить многое (да что там можем — точно изменим), но в глубине души навсегда останемся маленькими пятилетками, которым показали, как опасен мир. И на протяжении всей жизни мы будем учиться верить ему и верить в себя. Пища для ума и духа: что поможет преодолеть кризис и неприятности